Сейчас Родионов сидел на самом краю крыши, беспечно свесив ноги над бездной в несколько десятков метров. Из под подошв его кроссовок выныривали муравьями автомобили, а люди вообще были мелочью, недоступной ограниченному зрению Лели.
Такой свободный, такой безбашенный, такой красивый. Да думай обо мне все что хочешь, детка. Снять это плохо я не могу.
- Костя… Ты знаешь что? Расстегни ее совсем. И… смотри прямо в объектив, пожалуйста!
Родионов поднял глаза. В увеличивающем окошке камеры совсем близко был внезапно отяжелевший его взгляд. Губы у него шевельнулись. Он слегка улыбнулся. Сказал что-то. И Леля была не уверена, что она хотела слышать то, что он сказал, сидя на самом краю пропасти и расстегивая пуговицу за пуговицей у нее на глазах.
От этого очень непростого взгляда, от того, как вырвавшаяся рубашка захлопала архангельскими крыльями за его спиной, от обнажившегося его гибкого тела, производившего одновременно ощущение и сильного, и нежного, по спине Лели промчались толпы мурашек. Ах тыж! Какой кадр! Надеюсь, все получилось! Надеюсь, я поймала. Какой же кайф!
Ишь тыж, Родионов… Что ты там сказал, что я не услышала, или не захотела услышать? Показалось. Все это мне показалось. Он смотрит в камеру. Он думает о своем. Не на тебя направлен этот взгляд. Но девочки, которые будут видеть эти фоточки, просто обрыдаются. А значит неважно, что он там обо мне подумал, и что сказал…
Тут Леля осознала, что сама также лежит на краю крыши, свесившись слегка за край. Правда, совсем чуть-чуть и без риска упасть. А вот Родионов… Тут полчища мурашек снова ринулись по Леле, уже в обратную сторону. Если он упадет?!! Она с ума сошла. С ума сошла. Увлеклась, называется…
- Костя, ты, пожалуйста спустись с бортика. Тут 9 этажей так-то. Я увлеклась и забыла.
- Для меня это нормально, Елена Сергеевна, не переживайте.
- Нет. Не надо. Мы все уже сняли там. На краю.
Адреналин схлынул. Леля почувствовала, как накатывает отходняк, и вместе с этим накатывает стыд за себя. "На краю". Многозначно?
Родионов спустился с бортика: это все? А ему уже показалось… Блин, что ему показалось, он в этом и себе, пожалуй, не будет признаваться. Но называй, не называй то, о чем он думал там, разочарование от того, что все, оказывается, закончилось, неудержимо нахлынуло.
Даже Леля заметила, как Родионов внезапно спал с лица. Но ведь это он просто устал. Это усталость. Это не разочарование от того, что момент оборвался.
- Все? Больше ничего снимать не будем? - е-мое, а прозвучало-то двусмысленно. Так двусмысленно, что даже рот у самого пересох, и волоски на коже встали дыбом. Сейчас получу по рогам. Впрочем, ты же и хотел, чтобы прозвучало так.
…Блин, мне послышалось или мне тут прозрачно намекнули, что я перешла черту? И что же, беби, ты думаешь, что я сейчас покраснею и подавлюсь твоими словами?
эпизод 92.
продолжение следует)