Если вы как-то это упустили: к тому времени, когда разворачивались все ранее описанные события я еще танцевал. Каждые понедельник, среду, пятницу ходил на репетиции, и по три часа: разминка, растяжка, станок, новые постановки, повторение старого. А потом веселой кучкой шли домой. Постепенно кучка таяла.
Весной вдруг репетиции усилились, мы стали чаще работать на сцене. Я приходил домой уставшим. Марту это раздражало всё больше.
Скоро весь коллектив знал: Мы едем на Студвесну в Самару. Не все, а три пары, почти классический состав «Ва-банка»: Жека, Вова, я, Ирина, Юля и только Лены с нами не было, её заменила её сестра Катя. И, конечно, руководитель – Галина Ивановна. К нашей делегации присоединился и молодой певец Максим Сорокин.
Я отпросился в гимназии, благо был уже конец мая. Ехали мы от университета, и мне быстро продлили студенческий билет, у меня там не было даты продления и печатей. Мне продлили студенческий, поставили недостающие печати, и получилось, что из моей учебы выпал 1994-95 гг. А ещё выходило, если судить по студбилету, что я учился в университете не пять лет, а шесть.
Ох и давно же я не летал на больших самолётах. Последний раз в 1982 году. Тогда еда входила в стоимость билета, а теперь, спустя пятнадцать лет, чёрт знает, что там и как. А кушать хотелось. И когда стюардесса стала предлагать всякую ерунду в виде орешек-шоколадок, мы с Максом накупили всякой (для нас не дешевой) всячины. А через несколько минут оказалось, что будут кормить бесплатно. Так два дурака остались практически без денег на всю студвесну.
Иринка-большая перед вылетом купила черепашку. На большой высоте у бедного пресмыкающегося от низкого давления (ну не от удивления же) глаза стали большими, в самом прямом смысле вылезли из орбит. Это было и смешно и грустно, и черепашку жалко и Иринку-большую, которая заливалась слезами. Но мы все хихикали, ну смешно же – глаза у бедняжки-черепашки как мячики для пинг-понга. Бессердечная молодость. На земле, кстати, глаза черепашки вернулись к нормальным размерам. Правда, на обратном пути всё снова повторилось.
На подлете к Самаре попали в грозу. Потрясло нас изрядно. Казалось, старый советский самолет вот-вот развалится на куски. Макс, который летел вообще впервые, просто сходил с ума. Я тоже думал, что это последний день жизни. Но, на миру и смерть красна, когда кто-то боится больше тебя, поневоле чувствуешь себя храбрецом. «Ну всё, - говорил я Максы, - недолго мы с тобой пожили на Земле. Но может и к лучшему – умрём молодыми, такими нас и запомнят». На Максе не было лица. А я не успокаивался (ибо болтовня помогала реально правиться со страхом): «тебе-то хорошо, ты певец, твои песни будут петь! А я что? От меня ничего не останется. Танцы-то никто не сохраняются в книге жизни, они исчезают бесследно». А сам я думал: «Эх, хоть бы поцеловать кого напоследок!» Оглядывался в поисках Иринки-большой. Но она занята черепашкой. А Г.И. за такие идеи стукнула бы меня по башке ручной кладью.
Ах, Самара, городок… Ничего себе городок-миллионник. Помню, нас долго не могли зарегистрировать и заселить. Мы сидели с сумками, костюмами в холле какого-то санаторного корпуса. Потом перешли в другой. Чего-то ждали, выясняли. Уставшая Г.И. И мы совершенно дикие, не выспавшиеся, без конца острившие, дурачащиеся.
Помню атмосферу праздника. Команды играюn живую музыку прямо на улице. Бесконечные интерпретации «Беспокойная я, успокой ты меня». В коридорах, за кулисами, везде распеваются, повторяют текст, разминаются. В санатории, где мы жили – та же картина. А вечером дискотеки на каждом этаже. И разговоры, знакомства. С нами рядом жила одна танцевальная пара. Подозреваю, что работали ребята в стриптизе. Ну, таких откровенных танцев мы у себя в городе не видели. И нам, парням, очень нравилось.
А еще экскурсия в Самарский государственный аэрокосмический университет. Прогулки по набережной. Посещение жигулёвского пивоваренного завода, вернее его проходной, где продавали живое пиво прямо на розлив. И мы пробовали, пробовали, а потом снова шли гулять вдоль Волги. Гуляли и вместе и отдельно от девчонок. Как-то мы опять девушки с парнями перессорились, я уж и не помню из-за чего, потом, конечно, мирились. Это были такие качели жизни, которые качались бесконечно.
Так вот, если наши девчонки нас игнорировали, мы знакомились с коллективами из других городов, например, Иваново! И шли с ними на набережную купаться. Конец мая, но как не забраться в грязную, холодную Волгу? Чтобы потом рассказывать, что вот там был мед-пиво пил, а в Волге так и не искупался? У меня откуда-то был фотоаппарат, поэтому остались и снимки.
Макс ходил болеть за нас, мы ходили на выступление Макса. Помню, он пел что-то вроде «Острый каблучок, чок, чок». Взял из нашего реквизита плащ и шляпу. Во время конкурсного выступления наш певец ходил по сцене и прислушивался к мониторам, что-то его не устраивало. Естественно ни он, ни мы ничего не заняли. Казалось все, кроме нас, настоящие профи, а не любители из студенческой самодеятельности. В какой-то степени это так и было. Многие вузы ради престижа и победы отправляют на студвесну профессионалов, устраивая их временно студентами, и как организаторы с этим не борются. Может, сейчас все не так, столько лет прошло.
Зато я посмотрел столько номеров в разных жанрах, столько нахватал идей для будущих концертов, что чувство благодарности к самарскому фестивалю живо во мне и сейчас. Особенно остро почувствовал свободу, ощущение, что можно исполнить свои мечты, поехать куда хочешь, писать, сочинять что хочешь, и самый большой кайф в этом, потому что те, кто занимается любимым делом самые свободные и счастливые люди. Именно после Самары, мне захотелось уехать из Горно-Алтайска навсегда.
Сергей Решетнев © На фото: внизу три Горно-Алтайский паренька, а вверху парень и девушки из Иваново