Лесковские земляки
В молодости, когда я только-только приступил к учительской работе в деревне, мне часто доводилось слушать речь орловских стариков и старух. Язык их необычайно выразителен и своеобычен.
Я жил и работал неподалеку от родных мест знаменитого русского писателя Н.С.Лескова в Кромском районе Орловской области. Известно, что по его книгам даже иностранцы пытаются постичь тайны русского языка, русской души. Но мне судьба дала возможность воочию встретиться с носителями того «лесковского» языка, стариков и старух, которые родились в конце 19 века или в начале века 20-го. Многокрасочен, колоритен их язык. И жаль, что с их уходом ушло из активного словесного оборота и удивительное многоцветье русской речи.
Был я на постое у старушки. Смутными осенними вечерами готовился к урокам, проверял ученические работы в тетрадях. Старушке было скучно. Она желала говорить о чем-либо.
- Окна запотели. Ночь безглазая, дуже темная. А на дворе гукалка стонет. Сова, значит, - поясняет она мне, видя моё недоумение.
- Вот я вижу, - продолжает она, - дошлый ты, толковый к учению человек. Ты прости, что мешаю. Но я с докукой к тебе, с просьбою большой. Вот у меня три сына и дочь увечная. Старший сын, большак, значит, без высшего образованья, средний в ученые попал, а младший хоть и в высшем университете обучался, а какой-то глумной. Всё на гармонь променял. Всё выступает и страданья наигрывает. Втёхался в музыку да в разных баб. Правду сказать, добрый он душою, да на горсть жита три мешка мякины. То есть, никудышний для жизни человек. Вот как быть с ним? Что делать? Жил бы, как брательники его живут. Дак нет! Приехал надысь из Орла. Алкоголит каждый божий день. Замызганный, расхристанный. Что анчутка. Средний мой, что по ученой части, в Крыму какие-то опыты испытывает. Не пьет. Андел божий, а не сын. Но люблю и жалею младшего. Душа выгорает, когда гляжу на его беспутную жизнь. Плачу и жалею. Ведь не аспид я, а мать ему. У меня ажно в середке всё переболело. Не алман же он мне, не пасынок то есть, а дитёночек родненький, кровинушка моя. Давеча приехал он с новою женою. Истину сказать, блудня. Но вымолчила я, стерпела, всё снесла. На стол весь капитал выставила, - кушанью разную. Вытулила она на меня глазищи свои цыганочьи, а в них слёзы. Э, думаю, есть кому грешить, было бы кому миловать. Простила я блудню и чую, как с грудей обуза падает. А новая невестка мне гостинец привезла – пряник тульский. А у меня таких жамок - цельная полка в шкафу. Но я во все жилы терплю, молчу, не выказываю свою нутряную жилу, чтобы не осрамиться. А она выпила и лезет уже жироваться с ним, клонит его забубенную головушку на залавок. Ничего не мыслит сын, ничего не понимает от хмеля и бабьего жару, застило его… Слабый он, никакой зацепы, никаких душевных сил нету, чтобы оборонить себя. Измочь, непропеченная, сырая часть хлеба он, а не мужик…
…Старушка еще долго говорила, как будто пригоршней рассыпая возле меня те народные слова, пословицы да присказки, которые окунают в жизнь народную, истинно крестьянскую и в необыкновенно красочную речь, которая сегодня вышла из обихода.
В своё время К.Г. Паустовский писал: «…главный и неиссякаемый источник языка - язык самого народа, язык колхозников, паромщиков, пастухов, пасечников, охотников, рыбаков, старых рабочих, лесных объездчиков, бакенщиков, кустарей, сельских живописцев, ремесленников и всех тех бывалых людей, у которых что ни слово, то золото».
Нет, я не призываю читателей к тому, чтобы все заговорили языком «колхозников, паромщиков, пастухов…» и той старушки, у которой мне довелось жить какое-то время. Мне просто бесконечно жаль, что носителей того языка, «у которых что ни слово, то золото», уже нет и не будет. А они –«главный и неиссякаемый источник языка». И я добавил бы к этому еще – животворящий источник нашей духовной силы.
«Узрев, как зреет заря, не говорите, что всё зря»,
Еще студентом-первокурсником мне удалось убедиться в справедливости утверждения К.Г. Паустовского в том, что «русский язык открывается до конца в своих поистине волшебных свойствах и богатстве лишь тому, кто кровно любит и знает «до косточки» свой народ и чувствует сокровенную прелесть нашей земли».
Мне, как старшему по возрасту и поступившему на филологическое отделение института после пятилетнего скитания по стране в геологических экспедициях, поручили в начале сентября руководить группой студентов. Эту группу, преимущественно состоящую из девушек, направили на сбор яблок в большущий плодово-ягодный совхоз на юго-востоке Орловской области. Нас расселили в центре обширнейшего сада гектаров в шестьсот. Его можно было бы назвать лесом, если бы он не делился на кварталы и многочисленные аллеи. В саду легко можно было бы заблудиться. Чтобы студенты не плутали по лабиринтам аллей, им в помощь прикрепили сторожа, слепого деда Василия. Он безукоризненно знал сад и ориентировался в нем лучше любого зрячего. Василий потерял зрение в войну и имел, как нам поведал директор совхоза, два ордена Славы.
Каждый вечер дед приходил в наше «общежитие» - переоборудованные для временного жилья три или четыре конюшни бывшей помещичьей усадьбы. На полу были набиты соломой широкие матрасы. Внутри них попискивали мыши, а на них визжали от страха студентки. Дед хохотал и успокаивал девушек. «Вы приехали в сад не зря, а для смысла – то есть для помощи», - наставлял Василий девушек. «Вот вы учительши, значит, будете обучать детишек разным словам, разумение словам давать и откуда они произошли, - говорил он, глядя, как все слепые, поверх голов собеседников. – Вот и объясните мне, человеку незрячему, откуда взялось слово «зря»? Не знаете…А я вам скажу: слова «зря», «зрячий», «зреть», «зарница», «заря» - родня друг другу, хоть и бывшая. Ведь что спервоначалу означало слово «зря»?» – спрашивал нас дед. Не дождавшись ответа, отвечал победно: «Гуляючи, праздно на что-либо серьезное зреть, глядеть, смотреть. По-научному, по-вашему, то есть, напрасно, сдуру что-либо делать, на что-то глазеть. Или, к примеру, такие слова «заряница», «зарево», «зарянка»… Воззришься на них и сразу понимаешь, душою зришь, что все они от сияния, от света произошли. Смотришь и видишь свет, который полыхает перед очами. Говорят: хлеба зреют. Спеют, значит. Зарница их по ночам июльским светом узрела, сиянием окатила. К примеру, возжелаешь слово ласковое девушке сказать – шепчешь ей: «Ах ты, заря моя – заряница, невестушка моя любовная!» Враз вызреет любовь у неё к тебе, всмотрится в душу твою, озарит светом своим – и полюбит навеки.,,»
Дед на минуту умолк: ему приятно было ощутить напряженно притихшие взоры студенток. Он не видел, он чуял на себе эти острые, любопытством овеянные очи девушек. И уже тише и ласковее просил их: «Будьте с детишками в школе зорными, то есть зоркими, видючими, чтобы ничто не ускользнуло от вашего острого взгляда. Чтобы всё было не зря…».
Говорили долго. До самой зари.
«Узрев, как зреет заря, не говорите, что всё зря», - сказал всем нам на прощание дед Василий