Мне лет семь. Лето, Навля, поселок в брянской области. Родина моих родителей. В коротком сарафане, босоножках, я бегаю свободная как птица по улице, в радиусе трех улиц от дома бабушки. Жарко, кузнечики трещат как полоумные, прохлада есть только в резной тени деревьев. Заросли травы, шиповник красный пропитывает воздух своим запахом, а на его цветах отрываются бронзовые жуки. Никакого тебе асфальта или скошенной травы, по центральной улице лежат плиты, а на радиальных улицах простые проселочные дороги. Так и бежишь по ним, шлепая подошвами там, где земля укатанная и твердая, поднимая воздушный песок в ямках. Земля как пыль, как пух, ноги тонут в теплой и нежной вате. Можно забежать в парк, где в густой тени огромных лип стоит мрачноватый памятник павшим воинам, у которого лежат выцветшие пластмассовые цветы. Липы все в цвету, запах меда как сам мед, как будто взял в рот ложку тягучего, тающего, ароматного золотого меда. Оббегаю стороной дом на углу улицы, про который говорили, что там жила ведьма и для того чтобы она ушла на тот свет пришлось поднимать угол дома. А рядом участок тети Оли, туда не пойду, там собака, подозрительно косящаяся на меня из-под крыльца. Нет, знаю я эту заразу, она в прошлый раз тяпнула меня за ботинок. Может и не следовало махать на нее ногой, но уж больно сердито она смотрела на меня, надо же было показать что я ее не боюсь, предупредительно пнуть ее.
Пью ледяную воду из колонки прямо на улице. Для того чтобы вода потекла приходится повиснуть на носу колонки всем телом, тогда сильная струя ударяет о землю, обрызгивая ноги и после можно наклониться, и прямо хватать ртом эту струю.
Дома не закрываются, я легко могу зайти во двор к знакомым своих родителей. Вот в этом дворе мы были вчера с папой, я захожу в калитку. Тихо. По бетонной тропинке прохожу во двор, под ногами похрустывает песок. Захожу в дом. На столе в блюдце соблазнительно блестит ароматное варенье, и никого нет. На кресле спит кот, с ободранными ушами и грязными лапами. Прохожу в комнату. Никого нет. В шкафах книги, источают свой бумажный пыльный запах. Вазочка с какими-то побрякушками, бусами и колечко. Жёлтое, круглое. Вот какая ерунда, беру его, такая мелочь, вряд ли кто увидит пропажу. Зажимаю в кулачке и с тревожным стуком бьется мое сердечко пока я выхожу из дома на улицу. Вот она, свобода. А в руке твердое, уже согрелось от потной ладошки, бегу в свой двор, прячу в кармашек сарафана на груди, свое маленькое сокровище. Иду в сад, где сладко пахнет белый налив, вот яблоко треснуло еще на ветке, искря сахарной мякотью. Сам бог велел сорвать и съесть.
Через пару часов пришел папа, подозвал тихонько к себе, заговорщицки спросил:
-Ты колечко у дяди Алексея в доме брала?
Судорожно вздохнув, кивнула. Ах, что сейчас будет! Какой страх!
- давай ты сейчас беги туда и положи на место, пока никто не увидел. Хорошо?
С благодарностью киваю как китайский болванчик, прижимаю руку к кармашку иииии – бегом, бегом, пулей, пулементной очередью своих босоножек по пыли, по кочкам, по ямкам, мимо лип, шиповника, на бетонную тропинку, мимо испуганного сонного кота, влипших в панике в варенье парочки мух… Вот - вазочка. Туда – бульк – колечко и пулей обратно, сердце стучит в горле, в висках, обратно, домой, к папе, спрятаться в нем, с благодарностью за то, что не ругал, за то, что так тактично и с доброй улыбкой, за то что потрепал по коротким волосам на макушке и посмеялся себе под нос…
Господи, дай им Бог здоровья, чтобы с внуками вот так же, со снисхождением и шуткой, с авансом на то что мозги будут и верой в порядочность от сердца.
Спасибо, папа.