Для вранья нужны двое. Один врёт, другой слушает. (с) Гомер Симпсон.

>]яфы

И было это давно и неправда.

Паша, с нескрываемым зеркалу недовольством, завязывал галстук. Пропорциональный и коренастый, он крутил головой, вытягивал и гнул шею влево и вправо, проверяя не слишком ли душит его ворот рубашки. Надо сказать, что он его в любом случае его душил просто самим фактом наличия. Причём с понедельника по среду - душил цепко и практически намертво, в четверг же появлялась надежда на вздох и пятницу, а в пятницу, где оставалось «только день простоять» , пуговицы сами напряжённо ожидали, когда беспощадно разящая рука Павла начнёт срывать с себя одежды перед выходными свободы в шортах и футболке, невзирая на погоду. Хотя нет. Взирая. Так что крутил Паша головой, пыхтел и злился скорее по инерции, чем с непривычки.

Отличительным было лишь то, что этим утром Пашу особенно раздражала новая розовая рубашка, ношение которой с недавних пор было вменено в дресс-код банка, в котором Павел Чепаев отбывал свой рабочий стаж уже 3 года.

Чудны дела твои, Господи! ...Семья Павла являла собой цирковую династию, и рождённый на воле, можно сказать, спиритуальным цыганом, мальчик, гонял мяч и делал сальто во все стороны, расхаживал на руках и дрессировал лягушек. Все как у всех. И вот перед тем как надуть одну из зеленых принцесс в последний путь, вместо цирка Павел отдал себя сначала в руки физики в МИФИ, а затем, на суд и дальнейшее "служебное заключение" Банковского дела в один из крупнейших финансовых монстров мира. Как это произошло так никто и не понял. Но мальчик и впрямь был способен «не только НА многое», но и вообще!

И вот Павел стоял перед зданием пресловутого американского банка в свой первый рабочий день и сомнения щекотали его беспокойную душу. Он вёл внутренний диалог о том может ли Америка - оплот свободы и толерантности оставаться в рамках своих принципов внутри банковской схемы, где карьерная диктатура и дресс-код напрочь убивают индивидуальность и свободу мысли. Он уже было засомневался правда ли его мечта - работать в этом прекрасном месте или нет, но тут он четко осознал, что центр тревожной щекотки сомнений находится не в подсознании, а в брюках, в виде липкой капли пота на внутренней поверхности бедра от непривычного колючего жара костюмной ткани. Паша почесался, выдохнул и решительно направился внутрь покорять финансовые вершины.
Высокопарные фразы руководства о благом деле банковской сферы, короткие юбки сотрудниц, комплексный обед и соц. пакет радовали Павла весь первый год. Его рост был незначительным, но в рамках обещанного.

Второй год дал возможность проявить себя и получить бонусы, а на третий - любовь Павла к американской мечте стала пробуксовывать. Всё хорошо, но скучно. К рубашкам так и не привык, а попытки сделать свой вид менее формальным находил отклик только у зевающей охраны, но не у руководства. Денег всё ещё было мало. За эти же три года, Павел успел влюбиться, жениться и разбить себе лоб об это самое чувство, а такое всегда вносит дополнительный драйв в оценку происходящего. Расставание с женой дало Пашиным задаткам ироничного романтика возможность трансформироваться в циничного и ранимого социопата. В минуты тревоги или радостного возбуждения Павел вспоминал Гомера Симпсона. Нельзя сказать, что он чтил его как брата, но ржал в голос каждый раз цитируя что-то из любимого.
«Женщины - они как пиво. Хорошо выглядят, хорошо пахнут, и ты готов переступить через собственную мать, лишь бы заполучить их», - цитировал Паша ДО развода, после же, он ограничивался только частью «женщины - они как пиво».
Под пятничное же пивко клерковского графика бессмысленно и весело летели банковские годы Павла, но он все чаще чувствовал себя, как писал Ремарк «не ветром, а спёртым воздухом».

Однако же он шёл к великой цели накоплений на Свободу Действий и Передвижений, что определённо придавало сил. Сегодня вновь была пятница и это тот прекрасный день, когда и постебаться не грех и дружеское веселье до состояния полного ..Овна уже близко, а предвкушение, как известно, всегда лучше, чем процесс. Дела шли в гору, солнце светило.

Довольный собой и бытием он листал GQ в обеденный полдень (тогда так еще делали) и наткнулся на большущий разворот злобно-стебной статьи о пресловутых Симпсонах с традиционным Гомером, его розовым пончиком в мультяшных руках и цитатой в заголовке: «Сладенькие должны гореть в аду». Статья была забавной и оценивала актуальность героев сегодняшним реалиям. Всё вместе - статья, розовый пончик и портрет Гомера сразили Павла, как поклонника Гомера.

Воровато оглянувшись по сторонам, он выдрал эту страницу из журнала и заботливо скрутил в трубочку, чтобы не помять. Загадочным и гордым он вошёл в офис. Демонстративно раскатал трофей и сначала попробовал обрезать пончик и Гомера до размеров рамки, в которой ещё недавно была их с «бывшей» фотография, но это нужно было морочиться, а не такой Павел человек, на всякую чушь себя расходовать, поэтому он просто приклеил скотчем целый лист к монитору.
С чувством глубокого превосходства над суетой сует он продолжил свою аналитику, затем ушёл в полный астрал ночью, похмелялся 2 дня и попал на работу в понедельник только в обед, после «утренней деловой встречи где-то out».

Поначалу понедельник выглядел обычным, но уже часам к четырём, Паша шестым чувством и седалищным нервом осознал, что что-то не так. Как-то и смотрят на него странно и будто шепчутся за спиной.

Так уже было, когда он только развёлся, а вернее только разбил своё сердце о быт, и приходил то помятым и злым, то помятым и затравленным, то наглаженным и ещё не протрезвевшим. Тогда девушки приносили ему сладкое и кофе, а некоторые открыто приглашали на ужин, мужики же хлопали по плечу, подбадривали байками и звали на пиво, и при этом все как-то смотрели с лёгкой жалостью. Нельзя назвать это сочувствием, именно жалостью. Молчаливое такое «даа... хорошая была тёлка ... жаль, конечно, что ты так облажался». Всё это бесило уже под конец настолько, что Паша был готов привести любую барышню в доказательство своего нормального, не требующего помощи состояния, что он и сделал. И всё прошло.
Но сейчас это «что-то в воздухе» вернулось. Они все смотрели на него с жалостью. Странность была в том, что при этом никто не пытался общаться. В некоторых даже сквозила такая надменная гадливость... граничащая со злорадством.

Паша не мог понять с чего это всё. На следующий день он ясно осознал, что люди избегают его. К четвергу Паша в столовке обедал уже один. Рядом оказался только жирный Ярослав, самый туповатый из всех коллег, но всегда счастливый, как и положено неискажённым интеллектом гражданам. Счастье его состояло в святой вере, что его пролетарский час обязательно настанет и он отомстит всем не оценившим его и дающих лишь крохи, вместо всех благ мира.

Но пока он улыбался и, делая вид, что играет в телефоне, подслушивал сплетни в столовке, где его физический и информационный голод сливались в едином порыве и ни за то, ни за другое, не нужно было платить. Компанию Ярика вынужденно разделяли только "новенькие первого дня", но и они, после того как тот искрил фразочками типа "а вот и время кушаньки», набивая себя 3-мя порциями комплексного обеда, бежали от него, предпочитая выбрать компанию безликой офисной стены.

Сегодня "умер медведь" и всё было иначе.
В любой другой ситуации Паша бы переставил поднос подальше от пухляша, но тут, оставшись в принудительной изоляции, он был даже рад самодовольной улыбке Ярика, усевшегося напротив. Тот причмокивал казённым капустным коул-слоу и хруст раздавался на всю стловку.

- Что? Уходишь? - спросил Ярик так и не прожевав.
Паша поперхнулся от неожиданности услышать прямую речь в этом эхе салата и мелких зубов, а уж тем более такого содержания.
- Куда?
- Ну не знаю? Тебя же увольняют, - узкие губки злорадно вытянулись в приторную улыбку обожравшейся крысы.
- Чего меня?
- Ты же Чепаев?
- Что ты гонишь? С чего ты взял?
- А... Видно, это не про тебя я слышал...
- Что ты слышал-то? Я не понимаю. Кто меня увольняет?
- Да, ну не про тебя это значит. Эд, говорят, собирается увольнять кого-то, я так понял тебя, но раз ты не в курсе, значит, это... не тебя.

Толстяк засуетился, даже сначала казалось, хочет уйти, но «недокушаненьканая» порция второго не отпускала, да и триумф информационного превосходства ещё не был запит компотом.

Паша автоматически дожевал сэндвич, обрыдший своим неизменным за три года качеством, тихо внутренне сплюнул, психанул и вышел на улицу перекурить. Он то стоял, нервно подергивая ногой, то переходил на мелкий шаг взад и вперёд, то вновь замирал, стеклянел на стену и прикуривал следующую.

Вся поза его и мало-контролируемая суета напомнили бы всем матерям мальчиков тот момент, когда заигравшийся до последнего, маленький мужчина, оказывается в очереди в туалет. Предательский уровень жидкости в глазах давит на каждый мускул его детского лица, выдавая ужас. В такие моменты, в каждой клетке беспомощность и тревога вопиет и вызывает конвульсии всего организма ребёнка, рефлекторно теребящего штанишки. Но на предложение любой помощи мальчики отвечают своим гордым:
- ну, мааам!
Или не отвечают вовсе.
Одним словом, в Паше внутренний ребёнок теребил штанишки боролся с миром.

Его беспокоил не столько факт беседы, а это предчувствие чего-то глобально нехорошего, преследовавшее его последние дни.

После перерыва народ весело повалил внутрь как по команде, что было частью ежедневного ритуала банковской рутины, но Чепаеву всё теперь казалось подозрительным и враждебным.

Паша бесился, а особенно его бесило то, что даже те, кого он считал нормальными мужиками на работе, ничего ему не сказали. Уроды. Даже не намекнули. Вернее, намекнули, своим нежеланием общаться под благородными предлогами.

"...Хотя если вдуматься, это бред всё параноидальный", - говорил сам с собой образцово-показательный и перспективный сотрудник американского оплота демократии и финансов. И был прав.

Показатели его работы шли в гору, план по валу за квартал выглядел как прорыв, а социальная активность и участие в социальной активности зашкаливали своей социальной активностью. Так какого хрена?!..

Дабы отогнать от себя этот дурной сон, любимчик женщин Паша, пошёл ва-банк. Он подошёл к Светочке, секретарше Эдмона Арье, начальника департамента и бога Пашиной карьеры.

Та сидела с лицом летней жрицы и тупила в Tinder. На предложение Паши поужинать, Светочка снизошла до взгляда в упор и изрекла:
- Паша, я не люблю КFC, что ты хочешь от меня?
Плейбой открыл было рот для шутки или оправдания, но она жестом прервала попытку и продолжила:
- Ты записан завтра на 16.00.
С коротким "спасибо" Чепаев отправился дорабатывать.

Следующую ночь он почти не спал, днём работал на автомате и искал аргументы, почему ему не нравится его место работы.
Во-первых, не этого он хотел. И денег мало.
Во-вторых, этот чёртов американский француз в начальниках, неженка и ханжа, и сноб, и жлоб херов, не даёт проявить инициативу и всего боится. Свободы нет. Рубашка давит. И денег мало.
В-третьих... работа от слова раб, а он на свободу шёл копить, а не рабство поддерживать.
В-четвёртых, да пошли они всё! И денег мало.

С другой стороны, он чувствовал фальшь внутреннего голоса, так как и увольняться он не собирался, а тут просто не пойми что вообще...

"...И потом, этот идиот мог всё перепутать и совпадения никто не отменял. ...Не сс.*ть", - сказал себе наследник цирковой династии и, натужно улыбнувшись, вышел на арену курилки. Арена опустела почти сразу.

В обед пришёл Лёха. Он вернулся из отпуска и не был в курсе всего происходящего. Они поздоровались как обычно. Лёха вручил сувенир из далёкой Индонезии и с пеной у рта, садясь за соседнее рабочее место, рассказывал об отличном сёрфинге и что Паше туда тоже надо. На эти минуты показалось, что всё как раньше и никакого молота, занесённого над головой Павла и не существует, а это плод воображения, но позвонила Светочка и «поманила строгим пальцем».

Паша, растерянно раздувшись, но продолжая аутотренинг самурая, вошёл к Эдмону. Тот сидел в своём так себе пиджаке, обрамляющем розовую сорочку и смотрел в монитор.

Он вспыхнул дежурной улыбкой, встал навстречу храбрящемуся Павлу и как лучшего друга пригласил за стол переговоров, как-то по-девичьи сев напротив.

Светочка принесла кофе, Эдмон шутил на английском с французским акцентом.
После он взял папку с какими-то бумагами и положил её напротив Паши. Вводно-развлекательная часть закончилась, переходим к порке, - пронеслось в голове у Павла.

Однако Эдмон рассказал как он ценит работу Павла и какие именно его блестящие идеи и инновации уже внедрил отдел, и что Паша, вообще-то, будет удостоен волшебной грамоты на предстоящем праздновании юбилея банка, которое состоится через пару недель. В Пашиной душе звучали и Глинка, и Марсельеза, и Jay Z. Vivat демократии!!! Да здравствует справедливость!!! God blessed America!

На этом встреча была окончена. Опьяневший от неожиданного поворота событий борец за справедливость засиял, как медный таз. Уже не казался Павлу этот французский мямля таким уж мямлей, а где-то даже смельчаком и мудрым руководителем. Он благодарно тряс его нежную руку и чуть не вприпрыжку доскакал до двери.

Excuse me Pasha, one last thing, - остановил Пашу высокий голос мудрости. Он повернулся и, быстро двигаясь обратно к столу, увидел в руках Эдмона свою фотографию в рамке.
- Это же Ваше?
В этот момент из под рамки Эдмон достал ту самую страницу из GQ с розовым пончиком. На мгновение Павлу показалось, что это глюк - с чего люди тырят вырезки со столов сотрудников? Зачем?

Ответ прозвучал в вопросе.
- Хороший заголовок, правда? разделяете высказывание?
- Какое?
- Что все сладенькие должны гореть в аду?
- Я атеист.
- Думаете нам можно просто сгореть?
- Кому вам? Зачем?
- Знаете, мне кажется вы прекрасно понимаете общий контекст и должен вам сказать, что в нашей компании такие взгляды неприемлемы. Мне сказали, что эта бумага была приклеена к вашему монитору, как лозунг, как призыв. Призывы к насилию и дискриминация нарушают корпоративную этику. Я не могу оставить этот факт без внимания, несмотря на все ваши заслуги. Мы ждём заключения по этому вопросу от психолога и hr головного офиса.

Из ослепительного ничего "Ахтунг" потянулся своими скользкими щупальцами к шее Павла и тот на мгновение перестал дышать.

- Ввв каком смысле? О чём Вы вообще? - краснея и вращая глазами заговорил Паша. - Это же статья в публичном и уважаемом американском медиа! Вы не любите Симпсонов? Я фанат, как и вся Америка и это лишь стебный разбор этих чуваков. Я не понимаю, какое отношение розовый пончик на мониторе может иметь к корпоративной этике?!
- Ваш скепсис по поводу цвета нашего дресс-кода тоже был мне озвучен. В любом случае, я не имею права принимать решение об отстранении единолично, поэтому моя обязанность проинформировать Вас об обсуждении этой темы специально созданной комиссией. О решении Вы узнаете в ближайшее время.

- Петух зажравшийся, долбанный дважды сноб, двуличный урод, - проненавидел молча поклонник Гомера.

Он вышел спокойно, не хлопнув дверью и даже вежливо попрощавшись, сказал, что искренне надеется на объективность и торжество здравого смысла.

С гордо поднятой головой шёл он по коридору, каждый встретивший его коллега отводил глаза, но приговоренного это уже не задевало. Прикурил он ещё в помещении, но всё же вышел во двор. Затянулся, выдохнул, оттянул ворот. Набрал лучшего друга детства, но тот не ответил. «Гребаный понедельник, - думал Павел. Грёбаные пончики.

Он что угодно мог представить себе, но чтобы Симпсон так подвёл его -ни за что! Нет, это абсурд, бред чистой воды, и это не может быть всерьёз. Это просто Янковские методы сказать Ай-Яй-Яй, - скрипел зубами Павел.

В холодном поту, в ощущении публичной порки и ненависти ко всему вокруг, прошли последующие две недели. Интерес к Паше у всех пропал и было чувство, что его похоронили, а он добродушным призраком продолжает летать по офису. Единственным напоминанием о его присутствии и необходимости в коллективе, была обведённая розовым маркером, отметка его места, за праздничным столом на схеме рассадки, торжественного банкета. Схема висела в офисе, чтобы каждый мог заранее понимать, куда идти согласно приглашению. Такая же будет в зале. Такую же пришлют на почту. Очень по-американски, чтобы ты вдруг не потерялся. Розовая отметка прожила сутки, затем схему заменили новой.

К юбилею банка активно готовились все за исключением «сладенького», как теперь, за спиной прозвали Пашу.

- Интересно, что за сука настучала? - в первые дни думал русский фанрупор толерантности.
Через неделю понял, что это мог быть кто угодно, но правда оказалась банальнее. Как рассказал потом охранник, в ту субботу трудоголик Эдмон, заехал в офис за документами в компании друга и детей. 5-ти летняя фанатка мультиков, пробегая мимо рабочего места Паши, позвала отца помочь оторвать красивую картинку. Эдмон с другом, видимо, расстроились.

... дети бл.. Цветы жизни... а я то здесь при чем?!!! - негодовал половозрелый и справедливый сын своих родителей.

Конечно, Паша понимал о чём весь этот «фильм». Даже тогда, довольно приклеивая пончик на монитор он, в тайне, разумеется, хотел поржать над внутренними порядками. Но чтобы официальная шутка самих же американцев перешла в увольнение - это уже слишком. Ему, свободному гражданину в свободной стране, рожденному в СССР было непонятно куда делась самоирония.

День награждения наступил, как гильотина. Резко и неизбежно.
Утром в офисе Светочка намекнула, что приказ об увольнении подписан со следующего понедельника, но грамоту вручат и мол «по собственному желанию» предложат, что даст возможность идти куда угодно с хорошим резюме.
- Спасибо, бл, и на этом, честные вы мои!
На вечер Паша пришёл красивым. Очень. В белой рубашке. Как все. В бабочке. Как все. Поборол желание напялить футболку с коноплей или Путиным с автоматом. Хотя было бы круто.

Торжественный вечер начался под легкий джаз, все разодетые барышни скалились улыбками и сверкали глазами, а на третьем бокале, так и вовсе уже были готовы на продолжение с утехами. Паша же был намерен реализовать все свои профессиональные амбиции или с Кристиной или с Таней или с как её... из операционного, новенькая... он «ходил по столам», шутил, подъедал и выпивал практически с каждым, так что за 40 минут он был полностью наполнен злобным счастьем последнего вечера в компании. За эти минуты он и забыл, что удостоен быть награждённым именно на сцене вместе со всеми, так что когда его фамилию произнесли дважды, он крайне изумился и долго не понимал что же от него хотят.

Поднявшись наконец, и встав в шеренгу награждаемых, среди довольных коллег, сжимая в руках грамоту в серебристой рамке и качаясь как баркас, Павел вдруг осознал всю гнусность положения. Что, если честно, он и впрямь вкалывал и верил в эту гребаную финансовую воронку, эту систему справедливости и идеалы свободы.
Он был хорошим крепким винтиком системы и благодаря его хорошей работе в том числе, этим чувакам вокруг, выдадут премии в конце года, а банк уже получил всякие чертовы сладенькие бонусы. И по показателям этот гребаный банк вышел на первое место по России, если что, и нельзя сказать, что это без его, Павлентия, активного участия произошло!!!

И вот скажи ты «сладеньким ребятам положены бонусы», так это можно, а повесить обложку с графити на пончике «гореть сладеньким в аду» - так это дискриминация и призыв к насилию? Другой контекст?

И что теперь вот «давай, до свиданья, Павел Чепаев, чтобы думал ты не желудочным соком, а трусливым задом в следующий раз» что читать и что любить?! Т.е. такая свободная несвобода толерантного отношения в сми и в жизни?

Нет, не видел Паша в этом справедливости и сбитых рабских кандалов, а для спиритуального цыгана (не стоит забывать об этом) такая ситуация - неприемлема.

Прервал эти праведные мысли, до боли знакомый подвизгивающий баритон Эдмона, который перед награждаемыми, экзальтированно и самозабвенно заканчивал свою пафосную речь о пресловутых традициях свободы и справедливости в Америке и в их Банке особенно. Он поименно, выразил благодарность сотрудникам за активный вклад в развитие общего дела и продуктивном посеве прекрасных идей to make this world a better place. Своего имени Павел не услышал, но нужно сказать, не факт, что оно не было произнесено.

Так вот, на фразе о лучшем мире и перехваченном на себе в этот момент презрительном взгляде француза, Павел начал вскипать от неожиданно обнажившегося ему лицемерия руководства.

Он спинным мозгом, потным бедром и красными ушами революционера внезапно понял, что все это зло должно быть и будет наказано!

Три года мучений пончику в кольцо?! Его ретивые ноги в блестящих чёрных ботинках засуетились. Глаз замерил расстояние от себя до Эдмона, оценил ширину дорожки и скорость скольжения, количество шагов и шансы на быстрое преодоление дистанции. Красная дорожка неожиданно приобрела очертания взлетной полосой, стала трамплином для решающего акта. Суета Павла не была замечена счастливыми коллегами, обливающими себя сэлфи, несмотря на незаконченность церемонии на сцене.

В этой бессмысленной толпе, ярый противник лжи, Павел Чепаев, топтался наклоняя, как конь, голову то вправо то влево и вспоминая как с тем же волнением, на такой же красной дорожке стоял он у входа в зал регистрации брака. Рядом продолжалась суета, а он прощался со своей свободой. Галстук -бабочка так же сдавливал шею, а все, во что верил Паша оказалось глупостью и злом. Дважды. Нельзя предавать себя и терять независимость. Нельзя отдаваться ни работе ни любви. Только свобода. Только хард кор! Он оглядел зал. За столами кто-то вяло ковырял в тарелке, опасаясь до окончания речи упасть в салат, Светочка клеила новенького, совет директоров внимал речам. Когда красная дорожка, стелющаяся вдоль счастливых награжденных, оказалась полностью свободной - Паша побежал. Паша побежал по сцене. Паша побежал по сцене в строну выступавшего на брендированной трибуне Эдмона. Шесть семенящих мелких шагов, легкое ускорение, раздув ноздрей, гул и ухание в голове от задержанного дыхания закладывают перепонки. Со стороны казалось, что Чепаев, обезумевший от счастья награды бежит чтобы расцеловать француза. Его лёгкие шаги не были слышны для сидящих в зале, но по удивленно раскрытым ртам дам из бухгалтерии с уверенностью можно сказать, что нашего Героя нельзя было бы не заметить. все кто делал селфи развернули камеры в предвкушении сторис. Рапид бегущего Павла по впечатлению был похож на все клише из картин с хэппи-эндом, где случайно попавшая в зал бабочка/ летящий шарф (боже храни Михалкова от дальнейших экранизаций с шарфиками) пролетает вдоль шеренги улыбающихся лиц. Всё было невинно до момента пока все не увидели Павла Чепаева, зависшего в прыжке с вытянутой ногой как в первых боевиках с Брюсом Ли и бьющим этой разящей справедливостью ногой в лаковом ботинке в грудь начальника-злодея. Эдмон медленно летел в сторону от трибуны. край галстука взмахнул вверх. Кто-то из барышень в зале взвизгнул, новенькая из операционного, которой Паша делал знаки как раз перед выходом на сцену, вскочила, случайно толкнув официанта, и тот уронил поднос. Светочка поправила грудь. Чепаев висел в воздухе доли секунды, но ужас происходящего на сцене заморозил зал на минуту. Мужским хоровым эхом прокатилось «твою мать-твою мать-твою мать». Ярик замер с вилкой салата. бухгалтерия выпила не чокаясь. Рапид закончился приземлением тела руководителя и громким выдохом Павла. Уфф.

Кто-то потом напишет, а кто-то выложит в сторис видео Live:
"Эдмон отлетает в руки старшего менеджера по кредитам, как-то неловко стекает и что-то кричит фальцетом на французском. Зал охает, Павел торжественно сходит со сцены к столикам с видом победителя. Охрана дернулась после оторопи, но Паша уверенным жестом рукой мол, все норм ребята, останавливает их "

Паша же помнил только как все забегали, на сцене Эдмона поднимали и отряхивали, тот продолжал верещать. Очевидным было, что вечер наполнялся трагикомедией и ощущением двойного угара впереди.

Не зря Павлентий из цирковой семьи, - сказал Леха после того, как все отошли от шока и продолжили пить.

- Прыгнуть на полтора метра он и с места мог легко, а уж с маленьким разбегом! так что повезло нашему сладенькому. не знаю с чем это связано, но к концу вечера, Леха сидел за столом уже один.

В то позднеапрельское утро, шагая по Москве лёгкой походкой свободного человека, Паша, улыбаясь себе, сорвал галстук-бабочку, оторвал пару пуговиц душащего воротника, потянул шею вправо и влево, покрутил головой и пустился в пятничный вояж.

Да ну их всех! И город этот тоже. Может, на болота податься?