Мы остановились около хутора Штюнцель, который находился немного восточнее немецкого города Эрндтебрюк, и я получил приказ выбрать один из домов на окраине этого населенного пункта, и отдыхать. Это было очень кстати, так как из-за ежедневных тяжелых боев с американцами мы смертельно устали и неделями напролет не выходили из танков. Я приказал поставить нашу «Пантеру» около дома местного плотника, после чего мы вместе с экипажем разместились внутри, и почти сразу уснули тяжелым сном. Наш танк остался стоять прямо у входа. Мне снилось, что снова начался обстрел, а потом рядом зазвучали приглушенные голоса, которые говорили на английском языке. Внезапно я проснулся в холодном поту, и понял, что все это на самом деле происходит наяву.
У моей кровати стоял мой механик-водитель и тряс меня за плечо, пытаясь разбудить: "Проснитесь! Американцы уже у входа!" В этот момент оконное стекло разлетелось на тысячу осколков и засыпало мое одеяло, потому что кто-то из янки дал автоматную очередь по окнам. Сразу после этого снаружи раздался окрик на немецком, но с сильным акцентом: «Выходи все на улицу! Германия капитулировала!» Я вскочил с постели, быстро натянул штаны, и побежал по лестнице наверх. Только оказавшись на чердаке, я понял, что забыл надеть сапоги и стою босиком. Тем временем, американцы уже вошли в дом и начали выводить наружу всех, кого смогли найти. В том числе, весь экипаж моего танка в полном составе оказался на улице с поднятыми руками.
Я спрятался в куче сена на чердаке, и когда один из американцев поднялся наверх, он дал очередь из автомата в мой стог сена. Но бог сегодня старательно охранял меня, и его пули миновали мое проигравшее войну тело. Я продолжал прятаться на чердаке несколько часов, и через щели между досками хорошо видел, как американцы ходили вокруг нашего танка и что-то оживленно обсуждали. Один из них держал в руках несколько гранат и доказывал рядом стоящему командиру какую-то истину. Я уже был почти уверен, что эти вояки сейчас подорвут мою «Пантеру» но, видимо, американец не поддался на уговоры своего подчиненного, и принял другое решение. Потому что вместо гранат они бросили в танк дымовую шашку и ушли. Видимо, по американским меркам, это было действенное средство против бронетехники.
Прошло еще два или три часа, уже не далеко было до вечера, и я понял, что пора действовать. Тем более, что по населенному пункту начала работать немецкая артиллерия, и любой из падающих с неба снарядов теперь мог стать моим. Я осторожно выбрался на улицу, убедился, что американских солдат рядом нет, и запрыгнул в танк. Двигатель завелся сразу, и 550 лошадиных сил огласили окрестности своим ревом. Я погнал «Пантеру» по улице, потом свернул направо, и там увидел американцев на дороге, которые в панике начали прыгать в придорожные канавы, чтобы не попасть под гусеницы. Сзади послышалась стрельба, но мне под защитой брони она была не страшна.
Очень скоро я выехал из деревни, проехал примерно километр, и только теперь схлопотал попадание снаряда. Танк сразу загорелся, но я остался в сознании и смог выбраться наружу. К моему удивлению, рядом оказались пехотинцы моего батальона "Мертвая голова", которые сразу отправили меня в лазарет. Немного позже, уже в госпитале, я узнал, что получил снаряд от своей же противотанковой пушки. Наши немецкие олухи, которым доверили противотанковое орудие, подумали, что американцы угнали трофейный немецкий танк, и влепили по мне от всей души. Но отправить меня на тот свет бравым солдатам СС не удалось.
Командир танка "Пантера", Ламмерт-фон-Краузе. «Снаряд от своих, это тоже больно».