В июне в Музее искусства Санкт-Петербурга XX-XXI веков открылась выставка «Жизнь как метафора», посвящённая творчеству трёх московских художников — Татьяны Назаренко, Алексея и Игоря Новиковых.
В первой части интервью художник Игорь Новиков порассуждал о влиянии технологий на искусство, рассказал, что означают его «человечки» и поразмышлял о том, что отражать время — главная задача художника.
Расскажите, пожалуйста, о выставке «Жизнь как метафора» и о том, что она значит для Вас.
Мне, конечно, очень понравилось участвовать в ней — я же вообще в России мало выставляюсь, и в Петербурге в последнее время только в групповых выставках участвовал. Вот недавно были две: «Карл Маркс» и «Гротеск» в МИСП («Радикальная текучесть. Гротеск в искусстве» — прим. ред.) — здесь тогда тоже одна моя работа была представлена. И я очень рад, ещё раз подчеркну, что благодаря музею, коллективу музея мы смогли выставиться втроем здесь у вас. Конечно, Таня (Татьяна Назаренко — прим.ред.) все-таки привыкла одна выставляться, и для нее поначалу было непонятно это «трио» наше. Теперь все говорят: «Таня, это наоборот очень интересно получилось — каждый автор дополняет другого и, может быть, помогает понять лучше тебя, а ты помогаешь лучше меня понять». И шикарный проект такой, очень удачный, где мы представлены на трех этажах, один этаж для каждого. Может быть, в дальнейшем мы будем продолжать выставляться как трио.
- Как Вы работали с пространством? Мы знаем, что специально для этой выставки Вы сделали в дополнение к картинам металлические скульптуры.
Да. Я не так часто подхожу к скульптуре. Сейчас проще это делать, сейчас технологии стали помогать человечеству. Раньше я чаще сам пилил, рисовал, вычерчивал эти ровные линии — кажется, что это просто, но это не так: лекалом нужно всё сделать, вырезать, зашлифовать. А сейчас это делалось не лазером, а водянистой сваркой, и там программировали станки. Они сами, можно сказать, вычертили мои идеи, вырезали и покрасили. Покраска раньше была самым трудоёмким процессом — сначала нужно было белой красочкой красить очень аккуратно два раза, потом уже чтоб поднять цвет, три или четыре раза кисточкой. Это очень сложно и всё равно видно эти мазки, что где-то они легли, удачно а где-то нет. А тут — машинная краска напылением. Эти фигуры можно делать хоть по пять или шесть метров в высоту, и они режутся этой водой до двадцати сантиметров, понимаете, хоть это и металл.Можно что угодно сделать. И 3D они делают, и всё, что хочешь. Любую скульптуру можно дать им — в графике векторной выполнить и они тебе её вырежут. Так просто. В металле, в камне — это вообще парадокс. Вот так развиваются технологии. Жаль, что мы, художники, не всегда соприкасаемся с этим. А технологии шагнули очень так далеко и получается вещь очень интересная.
Выходит,что технологии шагнули и ваши человечки шагнули в реальное пространство с картины.
Да, да, да. Ну это интересно всегда, когда они и там, и тут. Было бы здорово использовать больше пространства, сделать фигуру 15-20 метров — человека, который с чемоданом, или марширующих людей, или человека, который на лестнице лезет из-за дома. Очень интересно это могло бы выглядеть, но, конечно, нужны, деньги идеи, спонсоры, а в нашей стране сейчас иногда не до того, чтобы поддержать искусство, нет таких меценатов у нас. Меценаты больше по кораблям, по виллам, по танкам или по ракетам. Поэтому часто бывает так, что потом только вспоминается, что когда-то что жил какой-то художник, потом умер где-то, а мы и не заметили. И вовремя не успели собрать или сохранить его работы — и это очень обидно. Ведь всякие танки, ракеты и виллы стареют, а искусство — это вечность. Когда мы ходим по прекрасному городу Петербургу, по дворцам, по улицам — мы ведь любуемся не танками и не пушками, которые там были всегда. Ну, конечно, они тоже бывают интересные — любопытно потрогать пушку, узнать, стреляет она на 100 метров или на 2 километра. Однако мы смотрим на дворцы, на камины, на набережные в граните, на живопись, думаем о людях, которые писали эти портреты, которые создавали образы или скульптуры, интерьеры — вот это и есть ценность. И мне кажется, что человечество должно именно это направление развивать, помогать и радоваться, а не наоборот — друг друга держать в боязни или просто ворованные деньги тратить непонятно на что.
Мои человечки — я давно начал делать их, еще как закончил институт, почему-то мне пришла такая идея. Конечно, я, может, видел Магритта, я не спорю, Шагала и Малевича. Я в более удачное время родился, когда этот «ящик Пандоры» открыли, и мы увидели наконец-то, что есть такие мастера. Конечно, смешно так сейчас это говорить — молодёжь не может этого понять, но такие вещи были запрещены, не было книжек, многое говорилось в тайне. О том, что был такой художник Малевич, я узнал благодаря отцу — Алексей Новиков, он тоже художник (работы Алексея Новикова представлены на втором этаже МИСП на выставке «Жизнь как метафора» — прим. ред.). В этом смысле мне больше повезло, чем Татьяне. Я родился в такой среде, отец ездил за рубеж, показывал — вот, Игорь, смотри, какой цвет, какая форма, вот это неинтересно, а вот это — интересно. Я уже более-менее был нацелен на это видение мира, и мне было легче, я не метался.
Когда я увидел события, которые начали происходить в Москве, революцию и хаос — вот я хотел показать, внести в этот хаос этих своих человечков. Сначала они были красного цвета, потом — белого, чёрного, а потом вообще стали изображать не только хаос, но и просто какую-то игру, гротеск или метафору в моих работах, в которых я издеваюсь над классиками или не издеваюсь. Вот так происходит всё.
Но они, эти человечки, как будто бы из другой эпохи, индустриальной, то есть это такой продукт стандартизированного производства.
Ну да, мы же в такое время и живём, стандарт такой: бегаем, прыгаем, за всем мчимся, идём, маршируем, ползём. И я вот это накладываю на красоту исчезающего мира — всё-таки он исчезает — я изображаю этих людей, которые живут в этой природе, уничтожают эту природу или, может, чуть наслаждаются.. но оставлю вот этот вопрос.
Раньше художники — например, Кабаков, Булатов — в те 80-е годы они показывали, что есть такая вот власть или система, которая слегка уже заржавела, нужно было раскрыть эти проблемы. А сейчас они не ставят такой вопрос — о времени, в котором они живут. Они живут в каком-то непонятном времени. Ты смотришь и думаешь: «а в каком времени вы живёте, ребят?» Почему раньше всё лихо так делали и ставили этот вопрос, а сейчас вообще погасли, испугались... Они, конечно, хотят попасть в Ельцин-центр, чтобы их мастерская там Булатова или Кабакова была в Третьяковской галерее, чтоб власть его погладила по головке, орден ему повесила, они такими стали бюрократами, то есть теперь представляют собой то, против чего они боролись. Сломались они. И это, конечно, смешно, что такие мастера у нас мало все-таки показываются. Все-таки время… Я считаю, это — самое главное у художника. Конечно, там форма и цвет — это всё понятно. Я лично ставлю задачу показать время — и это всегда самое интересное. Этот вечный вопрос — «что есть что?», «что делать?». Я и в своём творчестве хочу поставить эту остроту. Да, может у меня будут проблемы, может меня не повесят в Третьяковке никогда, хотя мои работы там лет 12 лежат и их не вешают, потому что если там пройдёт Дмитрий Анатольевич или ещё кто-то из начальников, то сразу начнётся напряжение, скажут «а зачем, а что это такое, уберите, снимите».
Получается, Вы живёте в Швейцарии и обращаетесь к современности России, то есть для Вас это интересно, в этом есть напряжение?
-Да, да, не только к России, я смеюсь над Европой — не то что смеюсь, а ставлю вопрос: «Что это?». Тупик, который всё «тупее и тупее» становится, и никто не знает, как выйти из этого хаоса, который в Европе сейчас творится. Это всё как мыльный пузырь, который может лопнуть в любую минуту — я и эти ставлю вопросы, не только, и на той самой Швейцарии ставлю вопросы, там их тоже очень много. Вот эта швейцарская однобокость, недалёкость, замкнутость, они не видят многого.
А Вы сейчас себя каким художником больше ощущаете?
Всё равно я всегда буду русским художником. Независимо от того, где я живу. Мы мыслим по-русски, у нас другие мозги все-таки, как бы это природа, острота ума, восприятия, мы отличаемся от западных художников. Все-таки они тупые, я так считаю. У них чуть-чуть не хватает вот этой остроты, глубины, у них более поверхностно. Очень хороший дизайн, там с этим все классно. А вот изюминка… почему они говорят, что Толстой, Достоевский — это вершина, у нас есть острота вот эта. Конфликт, вот это всё. Считается, что мы мастера. Не может никто это превзойти. Конечно, мы теряем это сейчас, потому что у нас нет поддержки, власть вообще не интересует культура, их больше интересует увеселительная культура — чтобы их веселили, они сидели со своими девчонками, гладили их, слушали музыку, а живопись вообще не интересует. Все эти бедные музеи — они все не могут никак получить бюджет для развития, реставрации, закупки вещей у художников, поддержки художников, которые там волочат нищенское существование... Это, конечно, очень жалко.