Он едва заметно улыбнулся, скорее глазами, чем даже уголками губ, такими, знаете ли, искорками, которые можно даже и не увидеть, а скорее почувствовать. И не важно насколько внимательно следовало посмотреть, эта искра была во всем, начиная от позы, такой по-хозяйски уверенной и столь же легкой и непринужденной, и заканчивая наклоном головы, который говорил о том, что мужчина ещё не выбрал, что будет делать в следующий момент, а потому любое её действие могло склонить чашу весов в одну или другую сторону.
Она посмотрела на него своими огромными глазами, в которых из тысяч интонаций только тот, кому это было бы разрешено, смог бы прочесть любопытство. Другие увидели бы равнодушие, игру, каприз, всё то, что приходит на ум, когда взгляд, не задерживаясь на деталях, быстро спускается ниже, к груди, а потом ещё ниже и не встречая препятствий из одежды удовлетворенно поднимается обратно к лицу, там, кажется, тоже что-то было, хотя, скорее всего, показалось.
Она привыкла ко множеству взглядов настолько, что даже научилась ими управлять, впрочем, это было несложно, всё зависело от настроения и поз. И ещё такой абсолютно иррациональной и несовершенной веры в безнаказанность. И только любопытство было тем самым средством, которое пробивало брешь в любой обороне, потому как из всех мотивов этот был наименее изучен и мог таить в себе всё, что угодно, и даже быть предвестником непредсказуемости, так часто свойственной особам её возраста и рода занятий.
Она знала об этом почти всё и уж точно больше кого бы то ни было. Но все равно использовала этот метод вновь и вновь, потому как главным здесь было не то, каков вышел бы итог, а каким образом это любопытство было бы удовлетворено и какие формы могло бы принять.
Ещё мгновение он смотрел на неё, а потом вдруг, как будто это стало неожиданностью и для него самого, коснулся подушечками пальцев и провёл ими от её щеки и до шеи. Как если бы хотел узнать из чего она создана и как если бы такое прикосновение позволило бы ему узнать о ней всё то, что ещё по каким-то непонятным ему причинам было от него сокрыто. Это прикосновение разрушало множество препятствий и преград, тут же создавая новые и сметая их вновь.
«Щекотно», - сказала она, немного наклонив голову в сторону его руки, очевидно собираясь поймать его пальцы и прижать подбородком к шее. Но затем неожиданно изменив решение, положила свои ладони на его руку и небыстрым движением сдвинула её на несколько сантиметров ниже, что при небольшом росте девушки дало именно тот результат, которого она и хотела добиться.
Любопытство никуда не пропало, но теперь они играли в эту игру вдвоём, а правила были обозначены - каждый делал движение, пытаясь не перейти ту самую грань, когда уже знаешь, что будет там дальше и чувство интереса погаснет также быстро, как и появилось мгновениями назад, рождённое любопытным движением одного и поддержанное таким же любопытным движением другой. Единственным правилом здесь было не сделать неверного хода и ничего такого, что разбило бы все усилия о непреодолимо-тонкую преграду «так уже было».
Он сделал явное усилие, чтобы обогнуть вот-вот ожидаемое препятствие, но она удержала его руку, доведя задуманное до конца.
«Смело», - сказал он, расслабляя руку и как будто отдавая инициативу, что было, конечно, лишь притворством и в следующее мгновение, качнувшись вперёд, приблизился на едва различимый такт, вдохнул её.
«Это важно?» - все то же детское любопытство в глазах и смелость, граничащая с доверием.
«Конечно», - рука всё-таки соскользнула, но лишь для того, чтобы остановиться на пядь ниже, пребывая там, откуда, сделай он движение в любом направлении, то каждое было бы прекрасным, а неправильных вариантов попросту не существовало.
Она его не услышала, так бывает, когда застреваешь между тем, что уже случилось и чему только предстоит произойти. Когда нет границы между вчера и завтра да и самого завтра тоже нет, а есть только сегодня и сейчас. И вот это сейчас тягуче медленно и капля за каплей заполнило всё вокруг и в какой-то миг стало казаться, что вчера никогда не было, а завтра никогда уже не наступит. И только здесь время окончательно остановилось. И сколько бы ни было потом мыслей, снов и воспоминаний, все они доходили именно до этой точки. Да и в самом деле могло ли что-то ещё быть более важным?