Книга калифорнийского портового докера и кандидата философии Эриха фон Неффа «Проститутки на обочине» впервые была опубликована на французском 20 лет назад. Теперь она вышла на русском языке — в независимом издательстве «Чтиво». Выход сборника был на грани срыва, поскольку издатели в какой-то момент приняли текст за искусную имитацию стиля Буковски, Хемингуэя и Миллера, а автора — за мистификацию переводчика. К счастью, они вовремя во всём разобрались — о том, как это было, а также первое интервью Эриха на русском языке читайте в материале Сергея Дедовича. Здесь же Дискурс публикует три рассказа из книги фон Неффа.
Эрих фон Нефф родился в 1939 году на Филиппинах, в Маниле. Переехал в США, служил в Корпусе морской пехоты. Получил учёную степень по философии в Государственном Университете Сан-Франциско, был аспирантом университета Данди в Шотландии.
Состоит в «Обществе французских поэтов и художников». Работал докером в порту Окленда (Калифорния) до начала 2019 года. Награждён 22 литературными премиями, в том числе премией Виктора Гюго за книгу ‘Une Lancia rouge dévale Lombard Street tombeau ouvert’ («Красная Lancia рвёт вниз по Ломбард-стрит»).
Глаза быков
Они, черноглазые, смотрели на нас пристально. Мы, голубоглазые, смотрели в ответ, перебегая взглядом с одного на другого. Черноглазые пронзали нас взглядами, ища слабину. Черноглазые нас ненавидели, хотя старались не показать виду. А мы не хотели играть с ними в гляделки, мы пришли полюбоваться стройными ногами и крепкими грудями. На смуглянок, одетых в красные платья, зелёные платья, чёрные платья. Только нам было всё равно, какого цвета у них платья. Смуглянки потратили немало времени, чтобы как следует прихорошиться. Они причесали свои жгучие кудри, вплели в волосы ленты. Но голубоглазые не обращали внимания, голубоглазые смотрели только на ноги и на груди. Затем выбирали плоть.
Голубоглазые — это мы, морские пехотинцы, только что выпущенные из учебки. Мы пришли завоевать Мексику. Точно так же, как морпехи, что были до нас, точно так же, как морпехи, что будут после. «От чертогов Монтесумы…»
Сержант в учебке сказал нам: «Хотите быть настоящими мужиками — забудьте про шлюх, посмотрите бой быков». Но мы не хотели смотреть бой быков, нам было плевать на бой быков. Мы хотели вторгаться и овладевать. Мы пересекли границу, и нас было просто не остановить.
Мы приехали на такси. «Они уже ждут морпехов», — сказал таксист. Мы рыкнули в ответ, играя бицепсами со свеженькими татуировками.
Черноглазые говорили на своём языке и носили серебряные крестики на серебряных цепочках. Мы, голубоглазые, тоже были католиками. Каждый из нас ходил в католическую школу: Риордан, колледж Святого Игнатия, колледж Сердца Иисусова. Но крестиков мы не носили. Черноглазые были правовернее, чем мы. Глядя на нас, они крестились. И они носили обувь на высоких каблуках. Но всё равно они были ниже. А мы гордо взирали на них свысока.
Сержант в учебке говорил нам: «Держитесь подальше от тихуанских шлюх. Ведите себя как настоящие мужики, сходите на бой быков. Не марайте себя татуировками, не жрите мексиканскую еду. Будьте мужиками. Выпейте пива, сходите на бой быков».
Мы выпили пива и сделали себе татуировки. Мексиканские тату-мастера оставили на нашей коже свои отметины, постарались на славу. Мы ели мексиканскую еду, она нам понравилась. Очень острая. Мы смотрели по сторонам — на пыльные улицы, на грузных старух, на дремлющих в тени мужчин, на женщин под вуалью, молча бредущих в церковь. Запустение, ждущее смены государственной власти.
Мы, голубоглазые и светловолосые, пошли служить по собственной воле. Была такая популярная песня, называлась «Сёрфер Джо». «Однажды сёрфер Джо пошёл служить в морпехи…» Голубоглазый сёрфер Джо коротко постриг свои блондинистые патлы, надел военную форму и сделал себе татуировку.
Когда наш сержант впервые увидел нас в учебке, он заорал: «Сучьи отродья, от одного вашего вида блевать тянет. Вы что, хотите стать морпехами?» «Так точно, сэр!» — гаркнули мы в ответ. Он завопил: «Да вы спятили, придурки!»
Нам показывали фильмы, много фильмов про морпехов, которые всегда побеждают в бою. Гуадалканал, Тарава, Иводзима, Окинава. Морпехи были непобедимы. Но не бессмертны. Порой в живых оставались лишь двадцать из сотни. Но морпехи всё равно побеждали. Морпехи всегда побеждают. Грязные и полумёртвые от усталости поднимают свой флаг.
Сержант в учебке говорил нам: «Не ведите себя как шайка ссыкливых придурков, сходите на бой быков». К чёрту бой быков! У нас были татуировки. И форма морпехов.
«Да мы их порвем, пусть только попытаются что-нибудь выкинуть». Но они не пытались, они видели нас насквозь. Мы быстро встали. Чёрные глаза смотрели на нас торжествующе.
«Платите, морпехи. Платите за плоть!»
Глаза быков смотрели с ненавистью.
Журнал PhotoMetro
Бамбук.
Бамбук.
Пахнет настоящими джунглями, пахнет гнилью. Миниатюрный бамбуковый лес стоит вокруг джакузи — в зелёных глиняных горшках, расписанных чёрными драконами.
Я увидел, как её золотистое платье мелькает в просветах между бамбуковых стволов.
— Хочешь чаю?
Я протянул руку. Она подала мне чашку, держа её обеими руками. Горячий чай. Какой смысл пить горячий чай, принимая горячую ванну? Всё просто: вам предлагают чай — вы пьёте, это приятно. Чайная церемония. Хотя, она же японка, что она может знать про чайную церемонию? Впрочем, может у неё была возможность научиться. Кому какое дело, в конце концов?..
Она удалилась. Золотистое платье промелькнуло по другую сторону бамбуковых зарослей.
Я снова погрузился в горячую воду. Не спеша, дюйм за дюймом. Пузырьки воздуха щекотали мою кожу. Я опустился на самое дно. Слышал, как шумит насос, нагнетающий воздух в ванну. Ощущал кожей поднимающиеся к поверхности пузырьки. Только пузыри, вода и я. Пребывающие в своём собственном микромире. Триедином. Каждая сущность порождает другую. Без объяснений. Без вопросов. Без размышлений… Самодостаточные. Ещё есть крепкая основа для самодостаточности.
Я вынырнул на поверхность. Из подводного микрокосмоса — в привычное пространство, разделённое на три измерения, под определёнными углами пронизанное линейным временем.
Всё тот же бамбук. Я посмотрел сквозь заросли и увидел…
Глаза.
Мой дядя Джеймс был одним из выживших в марше смерти на полуосторове Батаан. По обе стороны тропы, по которой гнали пленных, рос бамбук. Чьи-то глаза наблюдали за маршем из зарослей. Спасали пленников, когда выпадал шанс. Присматривали за Джеймсом.
Стрелы бамбука. Линии, там и сям прочерченные в пространстве. Под разными углами, во всех измерениях. Но не пересекающиеся.
Мы смотрели друг на друга сквозь бамбуковые заросли. Глаза в глаза.
— Ещё чаю? — спросила она.
— Да, пожалуй. Ещё чаю.
Она ушла за чаем. Я слышал её удаляющиеся шаги.
Я уселся на край джакузи. Сидеть на торце твёрдых дощечек было жестко. Неподалёку от джакузи кто-то оставил журнал Photo Metro. Я потянулся и взял его в руки. Странный выбор для этого места. Почему именно репортажный фотожурнал? Почему не свежий номер Playboy или любого другого порножурнала? Я вообще ни разу не видел здесь порножурналов; вероятно, таковы предпочтения клиентуры. Изысканность? Отсутствие интереса? Или просто потому, что через пару минут вы сможете и увидеть и ощутить реальную женскую плоть. Вам предоставят первоклассный товар. Так к чему суррогаты? Не стоит спешить. Расслабьтесь с картинками из Photo Metro.
Журнал за октябрь 1984 года предлагал вниманию читателей интервью с фотографом Уильямом Гарнеттом, а также несколько его работ, снятых с высоты птичьего полёта.
Перспектива. Аэрофотоснимки Гарнетта демонстрировали американские ландшафты, обрамлённые линиями дорог, прямыми и извилистыми. Топология прямых и извилистых линий, формирующая целую нацию. Горы, поля, здания — вместе с географическими координатами. На снимках были как отдельные объекты, так и целые массивы. Люди тоже попадались — как едва различимые точки.
Я сидел на краю джакузи, болтал ногами в воде и обливался потом. Если бы мои ноги могли впитывать воду, она просочилась бы по моему телу и выступила каплями сквозь поры на лице. Как если бы я был растением. Чёртовым бамбуком.
Я услышал её шаги. Увидел сквозь бамбуковую поросль, как она подходит. Всё ближе и ближе. А я просто сидел и обливался потом.
Я не сделал ничего. Побоялся риска. И поэтому чувствовал вину. Будь оно всё проклято.
«Прости, Джеймс, я не смог заставить себя прочитать твою рукопись про Батаанский марш смерти и концлагерь в Билибиде. Я написал письма в Сенат, в Конгресс, в архив военно-морского флота. В ответ они прислали мне много разных бумажек, которые следовало считать официальными документами.
Я переслал эти бумажки и твою рукопись некоторым выжившим в Марше смерти. Но я так и не смог заставить себя это прочитать.
Для меня «Батаан» и «Кабанатуанский концлагерь» — всего лишь слова. А ты рисковал жизнью, когда вёл там свой дневник. Но я принадлежу другому времени, для меня эти слова не значат ничего».
Она протянула мне чашку обеими руками. Я принял чай, выпил его одним глотком. Всё, я уже был сыт по горло чайной церемонией.
Невозмутимое лицо, обрамлённое чёрными волосами, миндалевидные глаза.
— Хочешь, сделаю массаж?
Кодовое обозначение секса. Обычные слова, сложенные в обычную фразу. Ни для кого не секрет.
Я дотянулся до своей одежды, достал бумажник. Одежду я держал поблизости, чтобы была у меня на виду. Так оно спокойнее.
Она убрала деньги в кошелёк, кошелёк положила на скамейку. Затем через голову сняла с себя платье, свернула его и положила поверх кошелька. После этого она скользнула ко мне в джакузи. В тесное цилиндрическое пространство. Мы касались друг друга; меня соблазняли мокрые пряди её волос.
Вместе мы погрузились в горячую воду; спину щекотали воздушные пузыри.
«Джеймс, я якшаюсь с твоим врагом и мне плевать. Я буду стараться протолкнуть твою рукопись, но сам читать её не стану».
Слабоволие?
Я принадлежу другому времени; у меня своя любовь, своя ненависть.
Она вылезла из джакузи на деревянный настил. Дощечки вибрировали под её ногами. Уходя, она наступила на журнал Photo Metro.
Я снова взял журнал в руки.
Он промок насквозь.
Впрочем, в его заметках всегда было много воды.
«Мои драгоценные»
Я подобрал её неподалёку от городка, называвшегося Пойнт-Арена; она направлялась на север. Длинные чёрные волосы, бёдра чуть широковаты. Держалась она независимо.
— Я из апачей, — ответила она на мой незаданный вопрос. — А ты из какого племени?
Потом сказала:
— Заверни-ка в город. Хочу купить пива.
Я завернул в город, остановил машину возле винной лавки. Моя попутчица вернулась с упаковкой из шести банок.
Потом сказала:
— Подбрось меня до почты.
Я довёз её до почты. Она вернулась в машину с двумя открытками. Спросила:
— Есть ручка?
Я дал ей ручку.
«Мои драгоценные Роберта и Лиза, я еду на север. Один хороший человек согласился меня подвезти. Люблю вас, сильно-сильно. Ваша мама», — написала она на одной открытке. А на другой: «Генри — ты ленивый говнюк. Потратил всё пособие на своих приятелей и на шлюх. Отвези моих драгоценных деточек к бабушке. Я еду на север, чтобы найти работу. Может, на Аляску. Хелен».
Она снова сходила на почту, чтобы отправить открытки. Когда вернулась, я сказал:
— Не уверен, что смогу отвезти тебя дальше Юрики.
— Ладно, — сказала она.
Я завёл мотор; она открыла банку пива. Дорога шла вдоль побережья; серые морские волны бились о серые прибрежные камни. Моя попутчица протянула мне банку; я отхлебнул глоток. Пить не хотелось. Было холодно и пасмурно. Она принялась за следующую банку. Я заметил, что она вся дрожит, куртки у неё не было. Моя старая куртка из толстой кожи лежала сзади, в багажнике универсала. Куртка была тёплая, но в ней было неудобно вести машину. Я остановился на пригорке, сходил к багажнику за курткой. Когда вернулся, попутчица стояла рядом с машиной и смотрела на морской прибой. Я тоже взглянул на прибой, вскользь, без особого интереса. Я не находил ничего интересного в волнах, бьющихся о камни. Просто стоял рядом и смотрел. Налюбовавшись вдоволь, она вернулась в машину. Я почувствовал раздражение. Она явно видела в прибое нечто большее и, к тому же, заставила меня ждать.
Я подал ей куртку.
— Вот, — сказал я. — Можешь оставить себе.
Я был горд собой.
— Ах, ты — мой спаситель.
Она просунула руки в рукава, посмотрела на меня и улыбнулась. Похоже, она была рада надеть тёплую куртку.
— Я так скучаю по моим драгоценным деткам, — сказала она.
Я догадался, что отец детей намеревается их забрать. А она сбежала.
Она продолжала пить пиво. Сидела рядом, прижималась ко мне. Я чувствовал тепло её тела даже через одежду. Куртка была ей чересчур велика, она куталась в неё, как в одеяло. С лёгким хлопком открылась ещё одна банка; я слышал, как шипит рвущийся наружу газ.
— Ты ведь не обижаешь женщин, правда? — вдруг спросила она.
— Нет, — сказал я. И я был честен. Ну, почти. При определённых обстоятельствах я бы мог, наверное… Но в любом случае без рукоприкладства.
— Кстати, меня зовут Хелен. А тебя?
— Эрих.
Мы пожали друг другу руки. Её ладонь была мягкой и тёплой. Я взглянул на её узкие брючки — явно сшитые на заказ, с характерными складочками, как будто она полдня просидела в офисе. Не очень-то подходящая одежда для Аляски. Кроме сумки из супермаркета у неё с собой больше не было ничего. Определённо, она не была похожа на человека, собравшегося в дальнюю дорогу.
— В прошлый раз я ехала с дальнобойщиком, — похвасталась она.
Ну надо же.
— А я был пивоваром, — сказал я. — Работал на заводе «Лаки Лагер».
— Пила я такое. Хотя я пью любое, какое есть на полке.
А что, практично. Бери то, что есть на полке, и пей. Сведи множественность вариантов выбора к тому, что первым подвернётся под руку.
— Мне нужно по-маленькому, — сказала она.
Я остановился на ближайшем пригорке, на обочине. Она вышла и присела на корточки прямо возле машины.
— У тебя есть туалетная бумага? — спросила она.
Я достал рулон пипифакса из бардачка, протянул ей в окно. Жутко неудобно разгуливать с мокрыми ляжками.
— Мне тебя сам бог послал, — сказала она. Отличный комплимент всего лишь за кусок туалетной бумаги.
Натянув брючки, она встала и теперь смотрела назад, на юг. В ту сторону, откуда уехала. Потом снова села в машину, и я выехал на шоссе.
— Я оставила своих деток в Глендейле, — сказала она, открывая очередную банку.
Я бросил на неё короткий взгляд; она смотрела на дорогу. Я продолжил поглядывать в зеркало заднего вида, высматривая лесовозы. Парни, что водят лесовозы, могут сильно рассердиться, если вовремя не уступить им дорогу. Но в зеркале не было ничего, кроме отматывающегося назад шоссе. Попутчица привалилась к моему плечу. Мы въехали в городок под названием Элк.
— Есть охота, — сказала она.
Я подъехал к закусочной «Бакхорн». Высокая женщина, наряженная в бабушкино платье, стояла за стойкой. Пока Хелен прихорашивалась в туалете, я заказал две порции ежевичного пирога и мороженое. Женщина в бабушкином платье принесла заказ, она прямо-таки лучилась улыбкой. Я и раньше бывал в этом заведении, ел их ежевичный пирог. Они здесь сами собирают ягоды, сами пекут пироги. Женщина в бабушкином платье подавала тарелки с гордостью. Я заметил несколько пятнышек ежевичного сока на её фартуке. Сборщица ягод.
Хелен присоединилась ко мне за столом. Села и жадно накинулась на пирог, как будто даже не понимая его вкуса. Явно не истинный ценитель ежевичных пирогов. Вот что с людьми делает голод. Пока я доедал свою порцию пирога, Хелен заказала себе борщ. Принесли огромное глубокое блюдо свекольного супа, от которого шёл пар. Она склонилась над ним; я пошёл в туалет. Сквозь стену туалета были слышны звяканье тарелок в мойке, грохот передвигаемых по плите сковородок и кастрюль, человеческие голоса. Типичный кухонный шум. Когда я вернулся в зал, Хелен сидела за столом и смотрела в сторону стойки, где никого не было. Я оплатил счёт, за обоих. Она продолжала сидеть.
— Хочешь посмотреть на фотографии моих драгоценных деточек? — спросила она. Полезла в свою сумку и достала оттуда потёртое кожаное портмоне. Открыла его. Стандартный набор непримечательных семейных фотографий, оправленных в пластик. Она щёлкнула пластиковым держателем, сказала:
— Вот они.
Выложила рядышком на стол две фотографии девочек лет семи-восьми. Её драгоценные были одеты в маечки: у одной была жёлтая, у другой — зелёная. У них были индейские пронзительно-чёрные глаза, чёрные волосы, смуглая кожа. Если бы я рассматривал школьный альбом, то вряд ли выделил бы их фотографии среди прочих. Но сейчас фотографии лежали передо мной, специально вынутые из портмоне. Я смотрел на девчачьи портреты. Их мать ждала от меня какого-то комментария. Я улыбнулся и сказал:
— Похоже, они настоящие красавицы.
— Мой муж — француз, — сказала она.
Это что, должно каким-то образом объяснить красоту её детей?
— Сочетание индейской и французской крови — давно не редкость, — сказал я.
Для меня это был просто исторический факт, для неё — кровосмесительный брак. Я посмотрел на её лицо. Обратил внимание на пару намечающихся морщинок. У белых женщин такие морщины появляются значительно позже. Я всегда связывал это с условиями жизни. А она, похоже, об этом не задумывалась. Может, считала, что высокородная французская наследственность поможет справиться с морщинами и прочими невзгодами.
Случается, женщины выбирают себе пару из худших соображений.
— Видишь, — сказала она. — Они у меня не только красавицы. Они ещё и умнички.
— Не сомневаюсь, — сказал я.
«Этот её Генри, настоящий ли он француз? — подумал я. — Этот безработный пьяница из Глендейла?» Как-то иначе я представлял себе французов.
— Роберта и Лиза, — сказала она, убирая фотографии в портмоне, а портмоне — обратно в сумку.
Я оставил чаевые и вышел на улицу.
Мы поехали дальше на север. Мимо скал, иссеченных ветрами, изломанных прибоем. Мимо сосен и кипарисов, чьи кроны сформировал морской бриз. Колёса наматывали чёрную ленту асфальта, расстилавшуюся впереди.
Она снова взялась за пиво. Похоже, привычное для неё занятие — судя по тому, как уверенно она держала банку и ловко прикладывала её к губам.
— С ними всё будет в порядке, — сказала она.
— Как думаешь зарабатывать деньги? — спросил я.
— Найду работу на Аляске, — ответила она. — Ну и соображу чего-нибудь по дороге.
Я подумал, что по дороге будут только грузовики.
Мы доехали до Мендочино, города художников, по большей части совершенно безвестных. Зато здесь не водилось пьяных индейцев. Миновали Мендочино и поехали в сторону Форт-Брэгга, города рабочих.
Ветер свистел у нас в ушах, когда мы переезжали мост через реку Нойо. Хелен допила последнюю банку пива.
— Постараюсь поймать здесь другую попутку, — сказала она.
Я остановил машину.
— Спасибо, — сказала Хелен.
Я подал ей сумку. Хелен вышла, захлопнула дверцу, помахала мне рукой на прощание.
Она принялась голосовать, едва я отъехал. Водители машин и грузовиков должны были видеть её ещё с моста. Она стояла с совершенно безразличным видом, как будто ей было всё равно, кто её подберёт.
Перевод: Олег Кустов
Чтобы узнать больше о неизвестном герое бит-поколения Эрихе фон Неффе, читайте первое интервью с ним на русском языке.
Сергей Дедович
Хотите больше интересных статей? Заходите на сайт Дискурса и подписывайтесь на наши каналы в Яндекс. Дзен, в Телеграм, а также на страницы Дискурса в Фейсбуке и Вконтакте, чтобы ничего не пропустить.