Продолжение. Начало здесь
Но вряд ли Джорджо обсуждал с женой международную политику и скандалы, он, как все мужчины, найдя благодарную и прекрасную слушательницу наверняка говорил только о себе любимом. Благо рассказать то было чего.
Например, как в 1529 его практически с лесов снял кардинал Ипполито Медичи, когда Вазари расписывал портик перед главным входом в церковь монастыря св. Бернарда в Ареццо. Просто проезжал мимо по дороге в Рим, увидел, что его талантливый приятель убивается за копейки батрача на жадных монахов и позвал с собой. Надо понимать, что обоим красавцам на тот момент по 18 лет, а первый герцог Флоренции Алессандро деи Медичи детто Моро был всего на год старше этих оболтусов.
Роспись портика ответственный Джорджо, конечно, закончил и тут же рванул в вечный город. У него всю жизнь был нюх на правильных покровителей плюс природное обаяние, ну и просто банальное везение тоже никто не отменял. А в Риме молодой Вазари еще и понял, что, оказывается, бешено честолюбив. «Почему не в моей власти добыть себе путем упорного труда и учения то высокое положение и те звания, которые стольким другим удалось приобрести? Ведь они состояли из мяса и костей совершенно так же, как и я» - вопрос, который тогда не давал ему покоя, как он потом признавался.
Козине Джорджо конечно рассказывает, как он днем и ночью оттачивал мастерство, зарисовывая все подряд на пару со своим другом Франческо Сальвиати. «Не осталось ни одного хоть сколько-нибудь значительного произведения, которое я не зарисовал бы», - вздыхая говорит он и гладит ее по коленке. Эмоционально живописуя жене лишения и трудности, которые приходилось преодолевать двум честным талантливым юношам, пытающимся заработать на жизнь и плюшки своим искусством в этом жестоком мире, он наверняка забывает ей рассказать, как по заказу того же Ипполито пишет довольно скабрезные полотна для палаццо веселого кардинала, и тот его всячески поощряет, «одевает с иголочки» и вообще осыпает милостями, заказывая очередную живописную вакханалию (и побольше).
Когда же благодетель отправляется в качестве папского легата в Венгрию, Джорджо берет под свое крыло сам папа Климент, который к восьмому году своего понтификата окончательно подорвал престиж Ватикана в Европе. Через пару лет король Англии Генрих VIII, наплевав на его запреты, разведется со своей опостылевшей первой женой Екатериной Арагонской и женится на «этой ведьме» Анне Болейн. В ответку этот умный человек предаст Генриха и архиепископа Кентерберийского Томаса Кранмера анафеме, ну и в итоге получит «Акт о супрематии», полный раскол и англиканскую церковь. Корректные историки говорят об автократизме папы Климента VII, но, наверное, термин «идиотизм» здесь будет более уместен.
Впрочем, к этому времени («акт о супрематии» был принят в 1534 году) неутомимый Джорджо Вазари уже два года как во Флоренции. Кардинал Ипполито перед своим отъездом предусмотрительно снабдил его рекомендательными письмами к кузену Алессандро (а то вдруг тот сам не вспомнит совместных походов по куртизанкам) и Джорджо очень тепло принят и обласкан герцогом.
Козина радуется успехам мужа при дворе Алессандро Медичи, негодует на завистников и недоброжелателей, которыми Вазари в тот период своей карьеры обзавелся в избытке, облегченно смеется и хлопает в ладоши, узнав, как все враги посрамлены и козни их расстроены, исключительно благодаря смекалке и потрясающей работоспособности ее Джорджи.
Эти два их медовых месяца абсолютно волшебны. Молодожены все время проводят вместе – засыпают и просыпаются, обедают и ужинают, ходят к мессе, даже гуляют по окрестностям, когда погода позволяет, или просто сидят в своем чудесном саду, держась за руки. Джорджо учится любить. 13 лет после смерти отца он, как старший в семье, пер на себе ответственность за благополучие матери, двух братьев и трех сестер. Он и дом-то позволил себе купить только после того, как заработал на приданное и благополучно выдал замуж последнюю сестру. И целых десять лет потом даже думать не хотел, чтобы снова впрячься в эту кабалу заботы о ком-то, кроме себя. Но с Козиной все по-другому. Он начинает понимать, что близкий человек – это не просто без конца отдавать, это про бескорыстный обмен, когда делаешь для другого не потому, что должен, а потому что твое сердце счастливо замирает от одной радостной улыбки на дорогом лице.
А Козине и учиться ничему не надо, она просто так устроена: счастлива его радостью, грустна его печалями. Она идеальное зеркало, в котором Вазари видит себя таким, каким навоображал еще тогда в Риме восемнадцатилетним мальчишкой – успешным, знаменитым, лучшим мастером своего дела. Просто лучшим.
Единственно, что несколько омрачает их парадиз – это его частые поездки во Флоренцию. Там в мастерской брабантца печатника Лоренцо Торрентино готовится к изданию книга Джорджо Вазари, плод его четырехлетнего кропотливого труда Жизнеописания прославленных живописцев, скульпторов и архитекторов. Но Козина все понимает, да и поездки эти короткие – до Флоренции верхом всего три с небольшим часа, если не гнать. Но ее Джоржо прекрасный наездник и, похоже, лошадей он не щадит, потому что, уезжая после завтрака, к ужину уже всегда дома.
В такие дни она особенно старается, сама следит за приготовлением его любимых блюд, лично накрывает стол для их позднего ужина в комнате, роспись которой Вазари закончил самой первой – в комнате Славы.
Там на потолке в самом центре изображена фигура Славы, которая дует в золотую добрую трубу и прячет за спиной злую – медную. Пусть ее мужу всегда играет только золотая труба, а злословие и дурные слухи даже не касаются его ушей. Козина суеверно скрещивает пальцы и идет прихорашиваться.
Джорджо подарил ей настоящее венецианское зеркало, оно безумно дорогое, стоит в два раза больше чем сходное по размеру полотно гениального Рафаэля Санти. В его золотистой глубине она кажется себе более взрослой – статной, пышнотелой. Впрочем, даже самое волшебное зеркало не может сделать красивее ее волосы, потому что они как есть совершенство. «Тонкие и светлые, похожие то на золото, то на мед, сияющие подобно солнечным лучам, вьющиеся, густые и длинные, рассыпанные по плечам волнами», именно такие, как воспевал в своем «Трактате о красоте и любви» Агостино Нифо в 1539 году. Того оттенка, который позже назовут «тициановым» по имени венецианского коллеги ее мужа, прославленного певца рыжеватых блондинок.
Козине не надо, как большинству ее соотечественниц намазав волосы смесью лимонного сока и шафрана (а для особо радикальных, так и вообще, вонючей серой) сидеть на крыше часами под палящим итальянским солнцем, чтобы получить самый вожделенный оттенок того времени, который совсем недавно ввели в моду в большинстве своем смуглые и брюнестистые венецианки. Они у нее такие от рождения, что в сочетании с темными, почти черными глазами, делает Козину настоящим воплощением ренессансного идеала красоты.
Собственно, сам термин «ренессанс» еще не вошел в широкое употребление, но он уже придуман ее Джорджо. В той самой книге из-за которой он покинул ее сейчас он в первый раз использовал это слово – «возрождение», так же как «античность» и «средневековье». И мы до сих пор оперируем периодизацией, предложенной именно Вазари, оказалось, что она удобно описывает в целом историю человечества от древнего мира до нового времени.
В тот день Вазари привез первый переплетенный экземпляр «Жизнеописаний». Козина никогда еще не видела такой новой книги.
В XVI веке в купеческой Тоскане родители не были озабочены тем, чтобы давать своим отпрыскам разностороннее образование, особенно дочерям, разумеется, даже Екатерину Медичи, герцогиню Урбинскую при французском дворе дразнили «купчихой» из-за неумения красиво говорить и гнобили за ошибки в письмах.
Но читать и писать Козина умела, даже немного знала латынь. Поэтому пока Джорджо со смехом рассказывал ей, как ловко кардинал Фарнезе четыре года назад втравил его в эту авантюру с написанием «Жизнеописаний», она аккуратно переворачивала страницы книги, будто искала что-то. И вот, когда он дошел до описания своей досады по поводу некомпетентности Паоло Джовио, спутавшего прозвища художников и перевравшего все даты, она подняла на него полные слез глаза.
Вазари растерялся – он никогда еще не видел свою уравновешенную жену такой расстроенной. «Здесь нет твоего жизнеописания», - сказала она и по-настоящему расплакалась. Ей казалось это страшной вопиющей несправедливостью, с которой она отказывалась примириться. Ее муж, величайший художник и архитектор современности, и в его колоссальном труде нет главы, посвященной ему самому? Невозможно!
Вазари в тот вечер долго успокаивал жену, но она перестала плакать только после того, как он поклялся ей, что допишет свою книгу, и опубликует ее снова уже вместе со своей собственной биографией. Не исключено, что ему легко далось это обещание, более того, возможно, именно Козина помогла ему понять, что его так раздражало в этой книге, почему его все время что-то не устраивало и даже этот прекрасный пилотный экземпляр, который он привез домой не радовал его так, как должен бы был.
А потом он смотрел на ее припухшее от слез личико, подрагивающие во сне губы, перебирал пальцами локоны цвета меда и не знал, как рассказать о том, что только что во Флоренции встретил того самого дель Монте, кардинала, который в свое время в Болонье присоветовал ему жениться. Кардинал проезжал через Тоскану на конклав и прямо между первым и вторым бокалом заявил «Я еду в Рим и наверняка буду папой. Спеши закончить свои дела и, как только получишь известие, отправляйся в Рим, не дожидаясь других указаний или вызова».
Это было не то предложение, от которого можно вот так просто отмахнуться. Тем более, что предчувствия дель Монте сбылись и он, действительно, был избран папой 7 февраля 1550 года под именем Юлия III.