Говорят, что судьба ведёт человека. Однажды, я приехала в город Семёнов Нижегородской губернии, и посетила краеведческий музей. Ко мне подошёл мужчина, не могу сказать старик, хотя на тот момент ему исполнилось 86 лет. Это был высокий жилистый человек, с пронзительным взглядом голубых распахнутых глаз. Глаза слезились, он еле сдерживал слёзы. Представился: " Карп Васильевич Ефимов - краевед Семёновского уезда". Церемонно поклонившись, смущённо добавил: "Вы не могли бы мне подарить свою книгу. Мне работники музея показали. Я собираю книги писателей, посетивших наш город У меня уже более трёхсот таких книг". Я заверила его, что обязательно вручу. Обменялись адресами. На следующий день в десять часов утра я была в его доме. Мы проговорили до 23 ч. Появилась идея написать про Карпа Ефимова. Он показал документы, собранные для реабилитации советского поэта. Он добился реабилитации поэта и возведения памятника в его честь. Памятник Б.П.Корнилову был открыт в декабре 1968 года. Про Агафью Лыкову, про стихотворение, найденное среди её 19 книг. Стихотворение было обнаруженно в 1989 году у Агафьи Лыковой на далеком Еринате, в Саянах, работником старообрядческой Митрополии Московской и всея Руси Лебедевым Александром Семеновичем. "Плач о разорении скитов". Показывал фотографии с Гелей Маркизовой, приезжайшей неоднократно в гости к Карпу Васильевичу. Эта девочка сидела у Сталина на руках. Газета с этим снимком облетела весь Советский Союз. Рассказал о судьбе этой девочки. Так у меня вышла повесть "От нищеты до нищеты". Хочу, чтобы вы прочли очерк о Борисе Корнилове, о светлейшем Человеке - Ефимове Карпе Васильевиче. Светлая ему Память.
БОРИС КОРНИЛОВ
ПО СЛЕДАМ ИСТОРИЧЕСКОЙ ПАМЯТИ
В серых буднях и в их равнодушии,
Жизнь раскрашена светлыми Душами…
Галина Белгалис
Отрывок из повести «От нищеты до нищеты» Галины Белгалис. 2010г
Карпу Васильевичу Ефимову, краеведу Семёновского уезда, не давала покоя мысль: отыскать всех сгинувших в страшной мясорубке ежовского времени, вытащить и отмыть имена товарищей, близких и родных, дать достойную жизнь их именам. Он шёл по следу Бориса Корнилова, семеновского поэта, расстрелянного в застенках НКВД. В скором времени ему предстояла поездка в управление КГБ Ленинградской области, где он наконец-то узнает подробности ареста поэта. А завтра он едет в Горький, в Государственный Архив. Ефимов получил разрешение.
Карп Васильевич уже много сделал для восстановления доброго имени Бориса Корнилова, и не только его. В его небольшой комнатке всюду лежали папки. Некоторые были совсем старыми, с пожелтевшими страницами. Были и «свеженькие». Такому огромному количеству собранного материала вполне мог позавидовать любой краеведческий музей.
Краевед стал хранителем информации. В его бумагах история семеновской земли была как на ладони. Здесь можно было узнать о становлении советской власти в уезде, лежали рассказы о коллективизации, об организации колхозов, строительстве социализма, круто замешанном на энтузиазме и других благородных порывах. Великая Отечественная Война: мужество и героизм, сталинские и брежневские времена, послевоенные годы. Да много чего хранилось в этих папках, где история была пропущена через призму совести и чести, отваги и верности своей земле, идеалам и человеческому «я». Дореволюционная эпоха… Солидные купцы-бородачи с семействами, мещане, крестьянство – все будто продолжают жить в документах, газетных вырезках, фотографиях, выполненных местными маститыми и совсем неизвестными мастерами. Во всех этих пухлых досье, собранных Ефимовым Карпом Васильевичем, они нашли продолжение своей жизни.
Карп вспоминал, как он побывал в управлении КГБ Ленинградской области. Полвека была неизвестна судьба поэта Бориса Корнилова. Много уже отыскали, но основной материал был за семью замками. Но Земля крутится, зная и ведая, как и чем помочь Человеку, занимающемуся светлым Делом. Карп Васильевич искал семеновцев-земляков, которые имеют высшие офицерские звания. К тому времени он нашёл двоих: Жидилова и Медведева.
В 1989 году Карп Васильевич увидел человека в генеральских погонах.
– Я могу вас спросить? – обратился Карп к военному, – вы к Семенову имеете какое-то отношение? Я занимаюсь краеведческим делом своего семеновского уезда, ищу людей в высших офицерских званиях.
– В той школе, – генерал махнул рукой в сторону, – я закончил семь классов, потом окончил семеновский техникум и поступил на службу, где и служу по настоящий день.
Значок Депутата Верховного совета СССР красовался на его кителе.
Генерал долго разглядывал Карпа и, улыбнувшись, по-военному отрапортовал:
– У Вас есть трудности в вашей нужной и важной работе? – спросил он просто.
– У нас в городе Семенове родился известный поэт, Борис Петрович Корнилов. В 1937 году его арестовали, с тех пор о нём ничего не известно. Я несколько писем писал в Главное Управление КГБ города Ленинграда. Ответы приходили отрицательные, – Карп замер, выжидательно уставившись на военного. – Я не могу получить Дело нашего поэта, Бориса Корнилова, – Ефимов разволновался, чувствуя душой, что сейчас он стоит ближе к тайне поэта, чем когда либо.
– Я вам помогу узнать судьбу вашего земляка, – чётко ответил генерал.
Он оставил телефон, по которому Карп должен был позвонить в Ленинграде. Это было 9-го ноября 1989 года, а 12 ноября военный позвонил и спросил, когда Карп сможет поехать в Ленинград.
Через три дня генерал позвонил Карпу и сообщил, что 30 ноября его ждут в Ленинграде в областном Управлении КГБ. Такой оперативности краевед не ожидал.
В Ленинграде по этому телефону ему ответили, что надо немного подождать. К нему спустился человек и проводил прибывшего в управление КГБ. Усадив мужчину, молодой офицер открыл дипломат и протянул Карпу Дело Бориса Корнилова.
Карп Васильевич и сейчас ощутил то волнение, с каким взял в руки Дело поэта. Руки тряслись, а сердце выпрыгивало от радости, на глаза наворачивались слёзы. Чудеса случаются! Наконец-то он держит в руках все тайны любимого поэта-земляка. Иван Иванович Гореловский не подвел и выполнил своё обещание! Каждый раз, когда Карп вспоминал об этом скромном и обязательном человеке, радость стучалась в сердце огромным желанием верить в основу нашей Армии, в гуманность этих людей, вершивших человеческие судьбы.
Он погрузился в думы о своём земляке, в те документы, которые знал уже почти наизусть.
В 1925 году Борис Корнилов работал в Семеновском уездном комитете РЛКСМ инструктором по пионерской работе. 8 сентября 1925 года уком РЛКСМ принимает решение №513: «В Нижегородский губернский комитет РЛКСМ. Семеновский уком РЛКСМ просит губернский комитет ходатайствовать перед Ленинградским губернским комитетом РЛКСМ о принятии на учет члена РЛКСМ Семеновской организации, членский билет №1061, Корнилова Бориса, едущего туда к родным на место жительства». Ответственный секретарь Семеновского укома РЛКСМ Потапов.
В январе 1926 года Борис Корнилов приехал в Ленинград. У него была одна мечта – показать свои стихи Сергею Есенину, но, к сожалению, в живых он его не застал. Борис стал жить у своей тети, Клавдии Михайловны. Вскоре после приезда стал посещать заседания литературной группы «Смена», как и Ольга Берггольц. Борис поступил на Высшие государственные курсы искусствоведения при Институте истории искусств.
Борис Корнилов, посещая заседания литературной группы, познакомился с Ольгой Берггольц. Отец Ольги – Федор Христофорович Берггольц (1985-1957гг), врач-хирург. Мать – Мария Тимофеевна (1984-1957гг), работала на фабрике «Рабочий» преподавателем профессиональных курсов кройки и шитья.
В книге отзывов музея города Семенов есть один документ, который наверняка вызовет интерес: «Привет, дорогой Боря! Вот и снова я у тебя в гостях. А помнишь, как в 1927 году, когда ты еще не был мужем, а лишь возлюбленным Ольги Берггольц, мы спали с тобой под одним одеялом десять дней. А дружба наша, ты это помнишь, началась с писем – ты присылал их, а я отвечал. А познакомил нас заочно Павел Штатнов в 1925году. Твой современник и почти ровесник Я. Шведов, тот самый, что «Орленок», написанный мною в 1936 году». – (Запись сделана 28 июня 1977 года в г Семенов).
Павел Штатнов – нижегородский поэт. Будучи в Семенове в 1925 году, встретился с Борисом Корниловым и порекомендовал ему прислать в редакцию губернской молодежной газеты «Молодая рать» стихотворение «На моря», где оно было опубликовано. Павел Петрович Штатнов в 1943 году был репрессирован. Умер 14 апреля 1945 года в Буреполоме, в лагере. Реабилитирован.
А вот и другая запись: «В меня влюбился один молодой поэт, Борис К. он был некрасив, невысок ростом, малокультурен, но стихийно, органически талантлив… Был очень настойчив, ревнив чудовищно, через год примерно, после первого объяснения, я стала его женой», - писала Ольга Берггольц. В январе 1928 года состоялась свадьба Ольги и Бориса. Молодые поселяются в доме, где жили родители Ольги по адресу: г. Ленинград, Володарский район (Невская застава), Палевский проспект, дом 6, квартира 6.
Борис и Ольга занимали комнату на втором этаже. Одно окно их комнаты было по фасаду дома, а второе - на боковой стороне.
Январь-февраль 1930 года. Ольга и Борис расстались. Борис стал жить отдельно. Дом №6 по Палевскому проспекту был построен в 1902 году дедом Ольги Х.Ф. Берггольц. В 1918 году дом был национализирован, но бывшим хозяевам выделили комнаты для проживания. В зимнее время 1942-1943годов дом был разобран на дрова.
Карп Васильевич вздохнул, перебирая в памяти, как чёти, все события жизни выдающегося поэта, его земляка, сгинувшего в страшном времени. Как оголодавшая тощая корова, еле передвигающая ноги, сглатывает голодную слюну от вида маячившей зеленой травы ускользающего луга, так смерть проглатывала за день сотни жизней людей. Смерть утоляла свой голод, уничтожая лучшую часть человечества, заключенную в тиски предательства и измены друзей, близких и Родины, смотревших на них глазами страшного Террора.
В тридцать седьмом году вышло секретное постановление ЦК Партии за подписью Сталина о начале борьбы с противниками советской власти. На основании этого Постановления вышел приказ наркома внутренних дел Ежова. (Приказ наркома № 00447 от 31.07.1937 года). Действуя согласно этому Приказу, каждая область Советского Союза получила разнарядку на уничтожение «врагов» народа по категориям: 1 категория – расстрелы и 2-я категория – отправка в лагеря смерти. На каждую область отпускался план с указанием количества людей, подлежащих уничтожению через расстрелы и лагеря смерти. Если область выполняла свой план досрочно, просили «спустить» документальный лимит (дополнительно представить список выявленных в ходе операции врагов).
В эту мясорубку попал и Борис Корнилов – поэт, уроженец города Семенов Горьковской области, живший в то время в Ленинграде.
«На каждого арестованного или группу арестованных заводилось следственное дело. Следствие проводилось ускоренно и в упрощенном порядке. В процессе следствия предписывалось, выявить все преступные связи арестованного. По окончании следствия дело направлялось на рассмотрение «тройки»: райкомов республиканских НКВД, начальников управлений или областных отделов НКВД. Основанием для приведения приговора в исполнение являлось: заверенная выписка из протокола заседания тройки с изложением приговора в отношении каждого осужденного в специальное предписание за подписью председателя тройки, вручаемые лицу, приводящему приговор в исполнение.
При советах (районных, областных, сельских) сидели уполномоченные и составляли списки обречённых людей. Если спускали документальный «лимит», уполномоченный вызывал участкового и поручал ему за два-три дня предоставить список «неблагонадёжных» людей. И пустели села и станицы, города и деревни, отправляя самых надежных и верных сынов своего Отечества на бойню, где ждали «свои» нелюди, уполномоченные творить беззаконие именем Страшного Террора. В «ежовые рукавицы» попала вся страна. Но у несчастных арестованных остались на «свободе» дети. Решение было найдено. Вслед за Приказом №00447, который 31 июля 1937 года был утвержден Политбюро. Это был тот самый зловещий приказ, по которому советских граждан взяли в «ежовые» рукавицы и стали повсеместно пачками бросать за решетку. В августе того же года последовал другой секретный приказ НКВД за №00486, который гласил, что «социально опасные дети осужденных, в зависимости от их возраста, степени опасности и возможности исправления, подлежат заключению в лагерях или исправительно-трудовых колониях НКВД или водворению в детские дома Наркомпросов республик».
Беззаконие укоренившейся власти, особенно во время войны, поселили животный страх в заблудшие души, толкая их на предательство. И кто-то выбирал фашизм, веря, что это будет избавлением от закабаления человеческой жизни, обернётся долгожданной свободой, попранной ещё со времён царизма, так и не наступившей во времена большевизма.
В блокадном Ленинграде, зажатом фашистами в кольцо смерти, также предавали, передавая фашистам сведения о расположении внутренних войск, школ и детских садов, театров и всех важнейших объектов города, для прицельного их уничтожения. Но, несмотря на предательства, измены Родине, несмотря на Страшный Террор, сталинский режим сумел выиграть войну с сильнейшим противником, отстоять независимость и территориальную целостность нашей страны.
Карп вспомнил, как он, получив приглашение в Ленинград, не мог не навестить своё заветное место у реки. Спустившись к речке и умыв лицо, он бережно зачерпнул в пригоршню воды и с наслаждением выпил этот живительный нектар.
– Спасибо тебе, дорогой мой Керженец, за твою милость и силу, за спокойствие моей души, – поклонившись речушке, он в который раз поймал себя на мысли, что всегда думал, что любимая женщина, как река, должна наполнять своего мужчину силой, чтобы он, напитавшись, наполнял её своей силой радости и любви.
Девяносто два листочка Дела Бориса Корнилова жгли ладони. На последнем листке был акт приведённого в действие приговора.
Борис Петрович был арестован 20 марта 1937 года, а 20 февраля 1938 года состоялся суд, который приговорил его к высшей мере наказания – расстрелу. Приговор был приведён в исполнение в тот же день в Ленинграде. Его следственное Дело, на обложке которого написано: «Хранить вечно. Следственное дело №23229 по обвинению Корнилова Бориса Петровича», находилось теперь в руках Карпа Васильевича. Радость и боль переполняли сердце краеведа с одинаковой силой.
Документом под №1 являлось Постановление от 19 марта 1937 года, в котором говорилось: «Оперуполномоченный младший лейтенант государственной безопасности Лупандин, рассмотрев материал и приняв во внимание, что гражданин Корнилов Б.П.1907 года рождения, уроженец горьковского края, русский, гражданин СССР, литератор, достаточно изобличается в том, что он занимался активной контрреволюционной деятельностью, является автором контрреволюционных произведений и распространяет их, ведет антисоветскую агитацию, постановил:
Гражданина Корнилова Б.П. привлечь в качестве обвиняемого по статье 58, пункт 10 и избрать содержание под стражей в ДПЗ по первой категории» (ДПЗ – дом предварительного заключения, где содержались особо опасные элементы).
Каждая бумажка документов была пронумерована и разъяснена. Но почти через год на этом протоколе появилась резолюция синими чернилами: «Взятая в отдел разная переписка уничтожена. 13. 03. 1938г».
Карпа Васильевича поразило то, что когда арестовывали поэта, он надел рубашку с запонками и галстуком. Значит, его земляк был уверен, что вернётся из этой поездки. На допросе поэт полностью подтвердил свои контрреволюционные взгляды: «…К советской власти я относился отрицательно. В беседах с окружающими я высказывал свои контрреволюционные взгляды по различным вопросам политики партии и советской власти. Подвергал контрреволюционной критике мероприятия партии и правительства в области коллективизации сельского хозяйства, искусства и литературы и др. Кроме того, я являюсь автором ряда контрреволюционных произведений, к числу которых относятся: «Елка», «Чаепитие», «Прадед». Во всех этих произведениях я выражал сожаление о ликвидации кулачества, давал контрреволюционную клеветническую характеристику советской действительности и восхвалял кулацкий быт.
Эти контрреволюционные произведения я читал среди писателей, артистов и художников».
Когда Борису Корнилову дали последнее слово, он сказал: «Прошу суд учесть мое чистосердечное раскаяние и дать мне возможность стать полезным членом общества».
Не дали…
Отец поэта, Петр Тарасович, работал в школе. 1937 год. В стране идет волна арестов. Некоторые работники народного образования так же подвергались арестам. Арестовали директора средней школы И.М. Монахова. Под давлением следствия он дал ложные показания против Корнилова Петра Тарасовича. При аресте отца поэта были изъяты тридцать книг, изданных к тому времени сыном Борисом. На допросах Петр Тарасович признал себя полностью виновным. Дело прекратили только 9 ноября 1939 года ввиду смерти Петра Тарасовича, якобы умершего от туберкулеза.
День 29 июля 1967 года был особенно жарким. В 12 часов дня весь Семенов собрался возле детского Дома пионеров: была произведена закладка камня на месте будущего памятника поэту Борису Корнилову, расстрелянному в 1938 году. В местном кинотеатре проводилось собрание общественности в честь 60-летия со дня рождения Бориса Корнилова. В зале работала вентиляция, и собрание было активным. Обсуждались текущие дела, работа литературного кружка города Семенова.
Всегда спасает человека любимое Дело, вершившееся по велению души. Карп Васильевич это знал и старался не отступать от этой истины.
В архивной справке, полученной из управления КГБ по Ленинградской области, сказано: «Как установлено, с июля 1937 года лица, приговоренные к высшей мере наказания, захоранивались в районе Левашовской пустоши под Ленинградом. В настоящее время свободный доступ на кладбище пока не производится».
Свободного доступа на него не было пятьдесят два года, так как оно принадлежало НКВД-КГБ. Только в июле 1989 года оно было передано в специализированное производственное объединение при Ленинградском городском Совете, который своим решением признал его мемориальным. В ноябре 1989 года Ленинградское отделение «Мемориал» пригласило на кладбище священника, который провел службу и освятил его. А в апреле 1990 года, в день Пасхи, был открыт свободный доступ граждан. С этого дня тайна Левашовской пустоши перестала быть тайной: сюда идут люди, чтобы поклониться памяти жертв сталинских репрессий.
При первой возможности Карп Ефимов решил посетить эту пустошь, он давно был заочно знаком с ней по документам. Электричка Санкт-Петербург-Выборг остановилась на станции «Левашово».
– Как пройти на кладбище? – Карп стоял со смешанными чувствами. Неужели он увидит могилу великого поэта Бориса Корнилова? – Мне на поселковое или за зеленый забор надо? – он выжидательно уставился на мужчину, несшего саженцы.
– За зеленый забор, – уверенно ответил тот, – идите в посёлок, через двести метров будет автобусная остановка. Через три остановки увидите зеленый забор.
Карп, как маленький, считал шепотом остановки, боясь проехать нужную. После второй остановки показался лес. При въезде в лес обозначилась третья остановка. Ещё из окон автобуса в двадцати метрах от шоссе он увидел высокий зеленый забор из досок. Поверх забора тянулся ряд колючей проволоки. Подойдя к калитке, он увидел табличку: «Свободный доступ на кладбище с 9. 00. до 18. 00.»
За воротами зеленого забора заасфальтированная небольшая площадка выглядела необычайно «свежо», как островочек надежды среди непроглядной боли. Было видно, что асфальт положили недавно. Сердце бешено колотилось, будто он пришёл на могилу родного брата, которого долго искал. Справа от калитки стоял небольшой домик, выкрашенный в зелёный цвет, с четырьмя большими окнами. До 1989 года в нём располагалась кладбищенская команда КГБ. Окна смотрели настороженно и выжидательно, будто ждали крытые фургоны с телами замученных людей и боялись этой действительности, надеясь, что «пронесёт».
И на здание время отложило свой отпечаток.
От дома в сторону ворот тянулся изолированный провод. Его конец был прикреплён к металлическому кольцу, находящемуся метрах в двух от забора. Это была сигнализация для вызова дежурного, которой пользовались приезжающие на спецавтомобилях. Слева находился тесовый сарай, а рядом – клетка для собак. Возле неё, с внутренней стороны калитки, приставлена металлическая лестница с поручнем на шесть ступенек. Когда приехавшие дергали за кольцо, звенел колокольчик, и дежурный поднимался по лестнице, чтобы убедиться, что приехали нужные люди.
Карп долго разглядывал это приспособление. Мысли унесли его в далёкое прошлое, перед глазами плыли картины того страшного времени.
– Вы к кому? – Ефимов вздрогнул, и, обернувшись, увидел широкоплечего, приземистого мужика с тяжёлым взглядом цепких глаз.
– Я из Нижнего Новгорода. Здесь покоится прах моего земляка, поэта Бориса Корнилова.
Мужик кивнул и пошел к центру кладбища.
– Видишь тот лес? Кладбище образовалось в 1937 году, в то время эти ёлочки были не более двух метров, – он тяжело вздохнул: видимо, было, что вспомнить. – Вишь, сколько песка насыпали на дороги? Машины приезжали тяжёлыми, со «страшным грузом», все дороги разбили, потом их засыпали песком, все борозды-раны на дорожном теле, будто «похоронили». Им тоже не сладко помнить-то такое, – он опять тяжело вздохнул.
Дорога петляла между деревьями. То там, то здесь торчали небольшие колышки, сантиметров по тридцать. Кое-где они достигали семидесяти сантиметров.
– Гниют колышки в земле, падают, втыкаем опять. Когда совсем сгнивают, новые вбиваем, – смотритель по-хозяйски поправлял свалившиеся «памятки», надавив на них крепкой рукой.
Колышки, как молчаливые свидетели, повсюду выглядывали из земли. Это были братские могилы. В них лежали плечом к плечу сотни, тысячи, десятки тысяч расстрелянных, ни в чём неповинных людей. Кладбище без могильных холмиков, без крестов и памятников. Одни колышки. Всюду колышки. «Под каким-то из этих колышков покоится прах Бориса Корнилова, – тягучее чувство беды заполнило всё сознание Карпа Васильевича. – Сколько светлых голов полегло тут! – Карп низко поклонился всем в пояс, не сумев справится с горючими слезами. Они бороздили его щёки, капая на землю, когда он в очередной раз кланялся земле, укрывшей эту людскую боль, зверские преступления над Человеком. Земля помнит каждый шаг этих людоедов, чтобы и мы не забывали о них. – Вот и мои слезы окропили вашу память, и мои страдания смешались с вашими, став неразделимой бедой ушедших и живущих».
На небольшой полянке в центре кладбища возвышался массивный деревянный крест с вырезанным на нём распятием Христа.
– Крест установили в 1989 году, когда освящали кладбище. Да разве успокоить Эту Боль, что вырывается из-под земли протяжным неумолчным стоном! Будто сама земля плачет, – мужик поправил крест и зашагал к валуну, покоившемуся в двух метрах от креста. На валуне лежали чуть повядшие цветы и горелые свечи. Цветы лежали и вокруг креста. Кругом росли деревья. Они здесь, как памятные знаки: на них прикреплены различные таблички с фамилиями, с датами жизни погибших. Были таблички картонные, фанерные, бумажные. Какие-то прикручены проволочкой, некоторые привязаны ленточками. В момент посещения люди старались увековечить память о своих близких и родных. В некоторых местах были даже металлические таблички с фотографиями. Куда ни глянь – всюду на деревьях виднелись таблички, как немые свидетели человеческих судеб. Деревья напоминали застывших матерей на паперти смерти.
Заплутается ветер в кронах: скрипят деревья, бьются, словно захлебываются в плаче, и таблички, как живые, трепещут и стонут. И разносится эхом стон на сотни километров. Будто сама Мать-Земля льёт слезы по сынам.
Карп привёз разобранный деревянный крест, но мужик не разрешил ему установить его.
– Нельзя эту землю трогать никакими памятными знаками, нельзя, – он будто поставил точку этому разговору.
После долгих объяснений с директором кладбища, крест разрешили установить с помощью укосин. Директор из своих запасов выделил гвозди и рейки и сам проводил Карпа, указав место, где можно поставить крест.
Вместо колышка установили крест, принесли три ведра песка и для большей прочности присыпали его основание. Песок замаскировали еловыми ветками. Рядом с крестом оказался пень, на торец которого прибили фанерный лист. На этот маленький столик Карп выложил свечи и томик стихов Бориса Корнилова.
К ним потянулись люди. Все присутствующие поставили на крест свечи. Первую свечку поставила десятилетняя Катя Кукушкина. Подошли две женщины, одна из них взяла сборник стихов поэта.
– Я знакома со стихами Бориса Корнилова, они мне нравятся. – Она наугад открыла томик:
Усталость тихая, вечерняя
Зовет из гула голосов
В Нижегородскую губернию
И в синь Семеновских лесов…
Положив томик, они поставили свечи на крест. Подошли ещё две женщины, удивительно похожими друг на друга. Женщины оказались сестрами Прокофьевыми из города Отрадное, что на Неве, они приехали почтить память дедушки, расстрелянного в 1937 году, и отца, расстрелянного в 1938. Женщины поставили свечи и долго молились, окропляя землю слезами. По общему счёту, на кресте горели 31 свеча: столько лет прожил Борис Корнилов. Такие совпадения не бывают случайными.
Оставшись один, Карп достал маленькую детскую лопатку, и, быстро раскопав у креста, набрал земли. У него было задание сестры Бориса Корнилова, Александры Петровны, и просьба районного краеведческого музея: привезти земли с могилы поэта. Он долго стоял, перебирая в памяти короткую жизнь Бориса, восстановленную им по документам. Все события, вся жизнь поэта вошла в его память и навечно срослась с его мыслями и его жизнью.
Карп Васильевич долго разговаривал с директором кладбища.
– Площадь кладбища – одиннадцать гектаров. Из них шесть с половиной – «владения» смерти. На них захоронены, а точнее сказать, брошены и закопаны 46771 человек, из которых 40485 – безвинных. Не трудно подсчитать, сколько людей приходится на каждый гектар, на каждый квадратный метр. Страшно подумать! – директор встал, налил кипятку, бросил в стаканы какой-то травки и подал чай Карпу. – И я ведь был солдатом. Меня, молоденького лейтенанта, отправили служить сюда, – он закашлялся, высморкавшись, заговорил с надрывом, – я потом сам не смог уйти отсюда. Не могу их бросить: я - свидетель, я - их память. Да и мою память никуда не деть, вот и живём так: они – там, а я – здесь.
«Странно, – думал Карп, – кладбище в Левашово имеет одиннадцать гектаров земли: одиннадцать лет Борис Петрович жил в Ленинграде, за это время издал одиннадцать книг, одиннадцать месяцев длилось следствие».
– Кладбищенский забор, установленный в 1937 году, обветшал, и его заменили в семьдесят втором году, – услышал Карп голос директора. – Хитро строили, сначала поставили новый вокруг старого, только потом убрали старый, – он тяжко вздохнул, – думали, что спрячут преступления за забором, думали, навечно пришли к власти, и памяти не будет у людей. Охо-хо, да и память уничтожали, не приведи Господь, как, – страж порядка кряхтел, как старый трактор с изношенными рессорами. – В тридцать седьмом перед первым захоронением, кладбищенской команде поручили выкопать яму, землю из ямы заставили разровнять. Когда привезли первых расстрелянных и бросили в яму, то труппы засыпали землёй, взятой рядом. Благодаря такой рационализации, всегда была готова яма для следующего поступления. Хочешь, я тебя познакомлю с людьми, которые в 1937 были еще ребятишками и проживали здесь? – мужчина остановился возле Карпа. – Они как-то ночью решили подсмотреть: что это делается за забором? Что привозят в закрытых фургонах? Притаившись в укрытии, ребята увидели, как фургон подъезжал к самому краю огромной ямы, задняя стенка открывалась, и люди в фартуках, резиновых сапогах и перчатках сталкивали специальными крюками один за другим в яму голые тела.
Карп не мог сидеть и слушать, его сердце сжалось от близости неимоверной боли, от страшных событий ушедшего времени. Он теперь знал: это чудо, что он вышел из той «мясорубки» живым! Что помогло? Желание жить? Но и у всех замученных желание всегда трепетало на кончике жизни. Или просто время его еще не наступило? Может, молитва матери спасла его? Кто ответит? Но спасибо всем, кто помог ему остаться живым!
Он вернулся во двор кладбища и долго стоял, прислушиваясь к тишине. Странно, в одиннадцати километрах от Левашовской пустоши находится знаменитый Разлив с Ленинским шалашом. Памятный шалаш был построен в 1927 году, ровно за десять лет до того, как появилась историческая «достопримечательность» – кладбище расстрелянных. Предполагал ли Владимир Ильич, что 1917 год станет началом Великого Террора в России? Что, уничтожая дворянство, он сам невольно станет соавтором этого исторического памятника на Левашовской пустоши, неподалеку от которой он замечательно отдыхал во время ссылки, когда молодая страна Советов захлебывалась от голода, разбоя и разрухи.
Карп опять погрузился в семейную жизнь Корниловых.
В семье деда поэта, Корнилова Тараса Яковлевича, было пять сыновей: Константин, Алексей, Семен, Василий и Петр. Семья не имела своего земельного надела. Отец и сыновья занимались изготовлением ложек и сдавали их местному купцу. Нужда выглядывала из каждого угла. Нищета российская не покидала крестьянина ни на минуту. Заслонялись от нищеты своим делом, но к ней же и возвращались. Ппоэт Борис Корнилов позже напишет:
…В результате липнет тоска,
как зараза,
Плачем детей
И мольбою жены
На прикрытье бедности
деда Тараса
Господом богом
посланы штаны.
Он идет по первому порядку
деревни –
на дорогу ссыпано золото
осин,
- Где мои соседи?
- В поле на дворе они,
Якова Корнилова
разнесчастный сын.
Только младшему из братьев, Петру, удалось научиться читать псалтырь.
Седьмая симфония Дмитрия Шостаковича, написанная в 1942 году, транслировалась по всем радиоточкам. Слушали её и фашисты в своих окопах. И много лет спустя очевидцы (немецкие солдаты) вспоминали: «Когда в окопах перед умирающим Ленинградом мы услышали симфонию Дмитрия Шостаковича, мы поняли, что мы проиграли войну. Народ, написавший такую музыку – непобедим!». Дмитрий Шостакович посвятил эту симфонию своим друзьям, проживавшим с ним в одном доме и сгинувшим в страшном Терроре того времени. Дом имел пять этажей и был построен в виде буквы «П». Одна сторона шла по каналу Грибоедова, другая – по улице Софьи Перовской, а третья, очень короткая – по Чебоксарскому переулку. Построен он был по гостиничному типу: широкий двор и однокомнатные номера. До революции в них жили служители царского двора: конюхи, ездовые, музыканты. У музыкантов был зал репетиций. В начале 30-х годов достроили ещё два этажа, предназначавшихся для литераторов. На четвертом этаже жил Борис Корнилов со своей второй молоденькой женой Людмилой. Семейным литераторам выделялись комнаты, в зависимости от состава семьи. Борис с Людмилой получили две комнаты под номерами 123 и 124. Входная дверь в 124 комнату была заделана, а номер снят. Получилась двухкомнатная квартира под номером 123. То же самое было с квартирой Ольги Форш, Михаила Зощенко – соседей Корнилова.
После убийства С.М.Кирова в Ленинграде начались массовые аресты. Все думали, что Бориса Корнилова арестовали по ошибке. Михаил Зощенко и Ольга Форш добились, чтобы им отошло по одной комнате Бориса Корнилова. Так они пытались сохранить квартиру для своего друга-соседа. Но Борис не вернулся. Кроме Корнилова, из этого дома были арестованы: Борис Житков, Стенич, сын и дочь Ольги Форш, Заболоцкий, Олейников, Введенский. Все эти люди были друзьями Дмитрия Шостаковича. Позднее он говорил: «Вся моя музыка, начиная с шестой симфонии, – это реквием по погибшим моим друзьям».
А семьи репрессированных, живя под прицелом косых взглядов, осуждений, не опускали руки, старались отыскать канувших в Неизвестность матерей и отцов, сыновей и дочерей, мужей и жён, понимая, что своими действиями навлекут на себя ещё больший гнев «ежовского режима»…
После войны Ольга Бергольц и Таисия Михайловна, мать поэта Бориса Корнилова, обращались в прокуратуру Ленинградского военного округа с ходатайством о реабилитации мужа и сына.
В январе 1957 года Таисия Михайловна наконец-то получила письмо: «Дело по обвинению Б.П. Корнилова пересмотрено в военной комиссии Верховного суда СССР 5 января 1957 года. Приговор военной комиссии от 20 февраля1938 года в отношении Корнилова Б.П. по вновь открывшимся обстоятельствам отменен, и дело за отсутствием состава преступления прекращено, Корнилов Б.П. реабилитирован посмертно».
Письма в дом Корниловых шли беспрерывным потоком. Из правления Ленинградского Союза писателей сообщили, что Борис восстановлен в правах члена Союза писателей. Поэт Георгий Некрасов писал:
И вот я вижу. Как страна
Выводит, словно из подвала,
Затоптанные имена,
их в жизни так недоставало.
Годов отбрасывая счет,
Как прежде, молодой
сердечный,
Идешь.
И «Песнею о встречном»
Тебя приветствует народ.
«Сколько таких, как Борис, кануло в Лету? Сколько ещё поруганных имён хранит Мать-Земля и Память, если она живёт в крепкой любви и несокрушимой вере? – Карп поднял глаза на небо: бездонная и бескрайняя синь поразила его. На небе ни одной тучки.
На него нашло какое-то отупение: не хотелось никуда идти, даже думать не хотелось. Он понимал, что радость его живёт в желании жить, идти своей дорогой и помогать всем, чем он может: восстанавливать справедливость, добрые имена соотечественников. Но для этого ему надо знать, что на далеком Севере живёт и работает его единственный сын, его гордость и счастье. И когда он знает, что у сына всё в порядке, любая работа ему по плечу, любое дело спорится, и каждый его шаг на земле оправдан.
И опять Ефимов в дороге. В Санкт-Петербурге, знакомясь с архивом Михаила Петровича Бернович (ленинградского поэта, друга Бориса Корнилова, которому вторая жена Бориса, Ципа, отправила эти тетради), краевед Семеновского уезда Нижегородской губернии, Карп Васильевич Ефимов, обнаружил среди архивного материала две рабочие тетради Бориса Корнилова. Жизнь неразрывно связала судьбы этих двух людей: Бориса Корнилова и Карпа Ефимова, таких разных и одновременно – таких одинаковых. На одной из тетрадей с внутренней стороны был написан шутливый автограф: «От поставщицы бумажных изделий для Бориса Корнилова. Зинаида Райх». Эта тетрадь была подарена в сентябре 1934 года. Бывшая жена Сергея Есенина была знакома с Борисом Корниловым!
Среди стихотворений, на одной из страниц, Карп Васильевич обнаружил автограф Гели Маркизовой. Вверху страницы было печатными буквами написано: «Дяде Боре», ниже наклеен портрет, а под ним надпись: «Геля Маркизова».
В один из дней января 1936 года в центральных газетах появился снимок: шестилетняя бурятская девочка на руках у «вождя всех народов» Сталина. Это была Геля Маркизова, которая проживала с мамой в гостинице «Балчуг». Мама ее училась в Московском медицинском институте на очном отделении. Отец Гели, Ардан Ангадыкович Маркизов, министр земледелия республики, второй секретарь бурятского обкома партии, прибыл с делегацией из Бурят-Монгольской АССР во главе передовиков производства. Приехал на Всесоюзное совещание в Москву. Когда он пришел в гостиницу в гости к жене и дочери, сообщил им, что завтра будет совещание в Кремле: там будет и Сталин, и Ворошилов. Геля тут же заявила:
– Папа, я очень хочу видеть вождя всех народов, и Ворошилова тоже! Ты ведь понимаешь, как для меня это важно? – родители рассмеялись над шестилетней дочерью.
Помощники отца купили два букета цветов: для Сталина и Ворошилова. Когда наступило время вручать цветы, Геля (полное имя Энгельсина, в честь великого Энгельса) разволновалась, и два букета были вручены Сталину со словами: «Эти цветы дарят Вам дети Бурят-Монголии». Сталин был растроган. Он поднял девочку на руки и поцеловал. На следующий день во всех газетах появился этот снимок: Сталин с бурятской девочкой на руках. А под снимком надпись: «Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство». За одно мгновение Геля Маркизова прославилась на всю страну. С этой фотографии писали картины, была спешно создана скульптурная композиция «Сталин и Геля Маркизова». Вождь подарил ей памятную медаль с надписью «От вождя партии Сталина Геле Маркизовой». Ей подарили еще часы и граммофон.
На следующий день, когда она осталась в гостинице одна, в вестибюле она охотно и гордо говорила соседям, разглядывающим газетный снимок: «Это - я! И это – я!»
После выхода газеты все соседи с восхищением смотрели на девочку, старались пригласить ее в гости и угостить чем-нибудь вкусным. Борис Петрович Корнилов тоже приглашал Гелю в гости. Он и его жена, Людмила Григорьевна, угощали девочку сладостями и подарили ей книжку-сказку «Как от меда у медведя зубы начали болеть» с автографом автора.
В 1991 году Карп Васильевич разыскал эту девочку и побывал в гостях у Энгельсины Ардановны. Жила она в Москве. Рассказ её был печальным:
«В 1937году папу увезли на десять лет, без права переписки. Его объявили японским шпионом, он был обвинен в подготовке покушения на Сталина и расстрелян. В 1937 году были исключены из партии и арестованы все члены Бурятского обкома партии, «как главари и покровители буржуазных националистов и шпионов». Газета «Бурят-Монгольская правда» почти в каждом номере публиковала все новые и новые разоблачения. Одна из статей называлась «Ламы – агенты японской разведки». Были репрессированы практически все специалисты по тибетской медицине, как «представители контрреволюционного духовенства и шпионы». Предметы культа, религиозную и медицинскую литературу безжалостно уничтожали.
А плакаты со мной и Сталиным продолжили печататься и расходиться по всей стране. Вскоре арестовали и маму, и выслали ее и меня вместе с ней в Казахстан. Я написала письмо Сталину, но «лучший друг всех детей» не ответил мне. Моя фотография со Сталиным необходима была для пропагандистских целей, и меня переименовали в Мамлахат Нахангову. Так звали юную таджикскую сборщицу хлопка, награжденную орденом Ленина. Теперь для всех я стала Мамлахат-орденоносец. Меня знали все, и в тоже время обо мне никто не знал. Я пыталась говорить, что меня зовут Энгельсина, а не Мамлахат, но надо мною не только смеялись, но и издевались. Вскоре я лишилась и матери. Я прошла через советские детдома и спецприемники. Мне никто не верил, что я та самая девочка, сидевшая на руках «вождя всех народов». Со временем я сама перестала в это верить. Но часы и граммофон, подаренные Сталиным, я возила с собой в казахской ссылке.
Позже меня разыскал родственник мамы. Он дал мне свою фамилию и отчество, и воспитал, как свою дочь. Я окончила Институт востоковедения, счастливо вышла замуж, работала в Индии, стала доктором наук и… строго-настрого запретила себе бередить душу воспоминаниями из детства, – в заключение своей речи, она горестно резюмировала, – в 1937 году был арестован и расстрелян мой отец. А вскоре последовала трагическая смерть матери. Вот такие «горячие» руки были у «вождя всех народов» Сталина».
Три фотографии из своих многочисленных альбомов девочка, которую «прославил» Сталин, подарила для Семеновского музея.
В 1992 году Энгельсина Сергеевна (Геля Маркизова) была в гостях в городе Семенов, у Ефимова Карпа Васильевича.
Все, кто сталкивался в своей жизни с Энгельсиной Сергеевной, вспоминают о ней, как о светлом человеке.
11 мая 2004 года она скончалась от сердечного приступа на отдыхе в Турции.
Ф. М. Достоевский пророчески говорил: «… нельзя построить счастье человечества ценой слёз ребенка».
Между тем, в СССР юное поколение росло с установкой: «кругом враги». И с верой в «товарища Сталина».
Сталин отозвался о Ф.М. Достоевском: «Великий писатель, – и великий реакционер. Мы его не печатаем, потому что он плохо влияет на молодежь».
Народ Великой Державы – Союза Советских Социалистических Республик, дышавший одним воздухом патриотизма, безоглядной веры и любви к своим вождям, свято верующий в несокрушимость идей партии, разлагали и разобщали наговорами и наветами, уничтожая в застенках НКВД и КГБ самых верных и преданных сынов и дочерей поруганной Отчизны. Карп Ефимов вспомнил, как привёз с могилы Бориса Корнилова землю: одну пробирку с землей они захоронили под памятником, сотворённым поэту. «Прими, земля, кусочек боли, где дух поэта сохранён, здесь часть его не смятой воли земля хранит, прощальный стон. И прах его прими. В истоках – уйми ты крик его души, чтоб прошивала Память током всех живших, бередя в тиши», – шептал одними губами Карп Васильевич, радуясь, что боль поэта упокоится в родной земле, а дух его, обняв своё каменное изваяние, смотря «в синь семеновских лесов», разбудит и зажжёт ещё не одно сердце поэтическим Словом.
Вторую пробирку отдали в краеведческий Музей, а третью забрала его сестра, Александра Петровна, жившая в городе Семенове, закончившая девятилетку с педагогическим уклоном.
(«Медвежьи песни» – это сборник русской поэзии, прозы и литературоведческих статей, посвященных памяти знаменитого поэта, земляка Карпа Васильевича – Бориса Корнилова, издававшийся в Ленинграде).
В Нижнем Новгороде изданы 9 томов «Книги Памяти», в которой даны справки почти на 47 тысяч нижегородцев и 1159 семеновцев, репрессированных и позднее – реабилитированных. У Карпа Васильевича есть «Книга Памяти» жертв политических репрессий Нижегородской области. При губернаторе Нижегородской области создана комиссия по восстановлению прав жертв политических репрессий. Все дела по 58-й статье из архива КГБ переданы в областные архивы по указу Ельцина в 1995 году. Карп Васильевич перебирает пожелтевшие страницы, как четки. Многие его земляки занесены в эти «энциклопедии» поруганных человеческих судеб. Он помогает находить своих земляков по дате ареста, по ходу следствия и по дате расстрела (в книге место указано).
Сколько Карп Ефимов приложил усилий, чтобы получить дело Петра Тарасовича Корнилова, сколько раз он звонил в архив КГБ в город Ленинград и получал отказы, пока случайная, счастливая встреча не изменила ситуацию. В Семенов приезжал старший помощник прокурора области Владимир Александрович Колчин, который и помог краеведу семеновского уезда заполучить это Дело. Как ветка лозы, переплетались судьбы ушедших с судьбами выстоявших в период Страшного Террора.
Всегда новое дело выплывает из каких-то обрывочных фраз, случайно оброненных родными или знакомыми. Из детских беззаботных лет, когда этим фразам не придавалось значения. Но когда судьба сталкивается с тем или иным именем, фразы, словно ласточки, возвращаются в память, будто птицы на зимовье. И в далёком прошлом оброненные слова становятся ощутимой реальностью. Так произошло и в этот раз. Ефимов Карп Васильевич добился, чтобы на центральной площади города Семенова была установлена пушка образца военного времени, в память об артиллерийской части, стоявшей в городе до войны. Карпу Васильевичу, как инициатору, поручили открыть этот исторический памятник 9 мая 2010 года. Его неутомимая натура не может и дня прожить без святого Дела всей своей жизни: добиться, чтобы забытое, затертое в застенках НКВД имя, засверкало своей божественной чистотой. Теперь из Нижнего Новгорода до города Семенова ходит электричка с именем поэта Бориса Корнилова!
Губернатор Нижегородской области Щанцев Валерий Павлович: «…И вот сейчас, когда мы все больше и больше реализовываем мероприятий, способствующих улучшению качества этой жизни, мы, благодаря нашему известному краеведу Карпу Васильевичу Ефимову, открываем для себя новую страницу в истории поэта Бориса Петровича Корнилова. И он теперь будет с нами каждый день, каждый раз, как только мы перемещаемся по нашей Нижегородской области. Я хотел бы высказать слова глубокой благодарности тем, кто изучает историю края нашего, тем, кто прославляет тех, кто является золотым фондом Нижегородской области, Нижегородской земли…»
Начальник ГЖД Лесун Анатолий Федорович: «… Благодаря инициативной группе во главе с Карпом Васильевичем Ефимовым и главой района Николаем Федоровичем, при обращении к начальнику дороги об увековечении памяти легендарного, знаменитого поэта, нашего земляка, который родился в Семеновском районе, руководство Горьковской дороги дало добро. И сегодня вот этот новый электропоезд, изготовленный буквально в декабре 2009 года, презентуем для жителей северных районов. Я хочу поблагодарить инициативную группу. Эти люди, которые сохраняют прошлое, знакомят нас с прошлым, благодаря им мы действительно прогнозируем будущее… » (из выступлений на мероприятии по случаю встречи в Семенове электрички «Поэт Борис Корнилов 16.02.2010г).
Вся классическая литература – это бой каждого в отдельности писателя или поэта с Бытовой Машиной, ломающей крылатые души. Эти люди были избранными и не имели права отступать, прежде всего, перед собой. Это их Слово проникало сквозь ржавчину Времени, заполняя людские души верой и отвагой, надеждой, честью и долгом, что и спасало поколение за поколением, выжигая спесь равнодушия чистотой идей, помыслов и стремлений. Пройдя свои «лефортовские» казематы, они оставались верными себе и Слову. Это Поэты и Писатели, Художники и Искусствоведы, Композиторы и Артисты – вся духовная элита, умеющая высветить яркую простоту и красоту окружающего Мира и Человека. Это простые россияне, живущие в глубинках нашей необъятной России, хранившие чистоту и веру в неё, как верные её сыны и дочери. Это они поднимались на защиту, приходили на помощь, закрывая Русь своей грудью, не задумываясь, отдавая свою жизнь за её процветание. Это БОГАТЫЕ люди, помогающие России поднять голову от серых будней, строя театры, мосты, храмы, давая возможность ярче почувствовать красоту Мира, помогая бескорыстно благосостоянию России. На таких самоотверженных людях держалась, держится и будет держаться Матушка-Русь! Рассея – сеющая свет в своих россиянах! Но демонам бездны неймётся: не желают они видеть нашу Русь сильной и процветающей. Вот и уничтожают «втихую» молодежь, не гнушаясь и детскими душами. Нарушается связь поколений: дома престарелых, детские дома и приюты для детей переполнены болью отчуждения. Вот где потеряна связь поколений. И это – наше настоящее.
Как-то Карп Васильевич прочитал в газете: «… в Росси много всего и нет ничего…». «Эта мысль определяет всю суть нынешнего государства, – думал он, – от нищеты до нищеты – это жизненный путь человека, загнанного в рамки безнравственности и беззакония, где бездуховность, как клещ, пьёт кровушку и великую духовную силу светлого российского народа, превращая его в ничто, уничтожая родовую Память и славу дедов и отцов».
Вот и борется Карп Васильевич, поднимая духовную силу пласт за пластом, надеясь, что и его неравнодушие соединит разорванные звенья нашей РОССИЙСКОЙ СИЛИЩИ, чтобы с детских лет ребёнок стремился ввысь, легко паря, ломая громаду равнодушия и лени, этих страшнейших человеческих пороков. Чтобы смотрел ребенок на отца, как на могучее звено духовной силы, умиляясь его заботой над своими родителями, чётко усваивая: что и он будет стариком. И теперешняя его забота о родителях – это маленькие звенья в одной общей цепи родства и любови осознанной, разумной и человеческой, когда отец с матерью, живя в ЛАДУ, напитывают ЛАДОМ и детей своих. «Где ЛАД, там и КЛАД», – говорили наши предки. Когда мужчина и женщина будут осознанно относиться к своей выбранной планете, когда мужчины будут создавать и держать порядок, а женщины служа своим мужчинам, будут хранить этот порядок, только тогда не сможет разрушить никто Семью, основу основ Государства.
Семена неравнодушия таких, как Карп Васильевич, его бескорыстное СЛУЖЕНИЕ людям, упадут в благодатную почву детских душ и обязательно дадут всходы могучей духовной силы идущему поколению, будущим поколениям, если мы все научимся быть НЕРАВНОДУШНЫМИ друг к другу и к своей Рассее!
От автора:
Я не подозревала, что придёт время, и я так близко соприкоснусь с жизнью и творчеством замечательного поэта и человека – Бориса Корнилова. Ничего не бывает случайным – всё закономерно. Мои друзья, Елена и Сергей Комковы, пригласили меня в Санкт-Петербург. Я ехала со светлой надеждой попасть на кладбище в Левашовскую пустошь. К этому времени я закончила повесть-очерк «От нищеты до нищеты» о краеведе Семеновского уезда Ефимове Карпе Васильевиче. Для меня обнажилась жизнь и творчество Бориса Корнилова и не только его. Мои каждодневные рассказы о людях, упомянутых в этой повести, повлияли и на моих друзей. И вот мы мчимся на машине в Левашовскую пустошь. Сердечко «обмирало», будто я летела на самолете. И чем ближе мы подъезжали, тем волнительнее становилось на душе. Видя моё состояние, друзья мне не мешали.
– Где-то здесь, – услышала я голос Сергея.
Справа от меня тянулся зеленый забор. Из-под нависших серых туч неожиданно выглянуло солнце.
– Это здесь. Остановись, – тихо вымолвила я.
Ноги стали тяжёлыми. Я долго стояла перед воротами. Отыскала глазами кольцо в заборе, за которое дергали палачи народа, привозя в закрытых фургонах тела людей, замученных и опозоренных предательством Родины, чьих-то близких и друзей. Шагнув к кольцу, я долго не решалась дотронуться до этого «смертоносного» колечка: сколько оно вобрало в себя страшной информации, пропуская в отверстие боль душ, ещё витавших подле каждого истерзанного тела. Какой-то липкий холод разлился по всему организму, едва я дотронулась рукой до кольца. Закрыв глаза, я вдруг всем сердцем ощутила размах этой человеческой трагедии. Слезы хлынули из глаз.
Я дернула за кольцо, веря и не веря, что услышу трель колокольчика. Не услышала. Справившись с собой, я открыла тяжёлую зелёную дверь.
Перед глазами раскинулся величественно-печальный вид кладбища. Асфальтированная площадка по краям была украшена цветочными клумбами, на которых работала какая-то женщина. Я невольно обернулась к забору, ища глазами лестницу напротив кольца, на которой когда-то конвоир проверял приехавшие фургоны и людей, сопровождающих эти машины смерти. Не увидела и искренне обрадовалась. Поздоровавшись, я направилась к домику, в котором (я уже знала) находилась кладбищенская служба. Ко мне навстречу, приветливо улыбаясь, вышла женщина. Мы поздоровалась.
– Я из Чувашии, на могилу Бориса Корнилова. Я тоже поэт, – добавила срывающимся голосом.
– Я вас провожу, пойдемте. Приятно, что из такой дали едут к нам.
– Это благодаря Карпу Васильевичу, – я не могла унять слёз, и было неловко перед этой милой женщиной.
– Карп Васильевич? – она обрадовалась, услышав это имя. – Да он бывал здесь уже не раз. Удивительный человек!
– Да, – сквозь слёзы выдавила я, – я пишу о нём, о Борисе Корнилове, и ещё о многих героях, опираясь на собранные Карпом Васильевичем Документы о потерянной Правде. Захотела побывать в этом месте, прикоснуться к священной земле.– Да, – она тяжело вздохнула, – у нас тут мало радости. С этого места начинаются захоронения: отсюда и дальше, – она махнула вперёд рукой, – это всё тянутся братские могилы, – женщина дотронулась до моей руки, – вы успокойтесь. Вот, небольшой обелиск Борису Корнилову. Карп Васильевич привёз эту мемориальную плиту. До чего неутомимый человек! Ирина, дочь Бориса Корнилова, собирается приехать на могилу отца. Она живёт во Франции.
– Знаю, – тихо обронила я.
– Вы напрасно не надели платок, тут такие комары… съедят.
– Ничего, потерплю, – я не могла говорить, слёзы застилали мои глаза, горло перехватили спазмы, я готова была зареветь в голос.
Женщина оглядела мои руки, видимо, удивляясь, что я без цветов, и, повернувшись, тихо промолвила:
– Не знаю, почему Карп Васильевич выбрал это место? Душа, видно, подсказала. Кто ж его знает, в каких ямах-могилах зарыт тот или иной человек? Эта земля переполнена горем, – дотронувшись до моего плеча, женщина заторопилась, – не буду мешать. А книге будем рады, а то иной раз предлагают водку. Зачем она нам? – хранительница Памяти пожала плечами, вспоминая ненужные «подарки».
Оставшись одна, я огляделась. Величавые ели и берёзы застыли в печальном карауле. На многих деревьях были привязаны металлические таблички. В 1990 году, в день Пасхи, был открыт свободный доступ граждан на это кладбище, и тогда, видимо, люди «привязывали» к деревьям памятные таблички с именем и датой родного человека, сгинувшего в «мясорубке» страшного Террора 1937года.
Деревья росли-расширялись, и металлические «шнурки» врастали в стволы деревьев, став их неотъемлемой частицей. Будто матери на паперти стояли и держали в руках фотографии сынов.
Слезы хлынули из глаз.
– Родные мои, – я поклонилась в пояс героям, не сломившимся, оставшимся верными своей Родине, погибшим за её процветание. – Почему же вас называют жертвами, а не героями? – я ревела в голос. – Прости меня, мой брат Борис, что я к тебе без цветов пришла, не могу я тебе умирающую природу подарить. Я тебе песни свои принесла и стихи. Я знаю, что ты меня слышишь, дорогой мой Борис Корнилов, верю, что и товарищи твои меня слышат. Деревья-то какие выросли на ваших могилках! Верую, что они хранят энергию ваших душ! Знаю, как матери тосковали по вам, как голосили, поджидая вас, закрывая себе рты ладошками. Я спою от их имени вам песню «Жар горячих рук»:
На крылечке памяти я стою, робея,
Запах детства манит вкусным пирогом,
Но открыть ту дверцу я уже не смею:
Стало наше детство просто сладким сном.
О, моё детство, лёгкие качели,
И любимой мамы жар горячих рук,
Глаз твоих тепло от самой колыбели,
Греет мое сердце сквозь года разлук.
Я допела песню до конца, захлебываясь слезами.
– Почему же сейчас, глядя на ваше геройство, мы не бережём друг друга, продолжая предавать себя и свои истоки? Скажи мне, Борис, разве это по-человечески?!
Я запела песню «Медовый запах слов»:
Поговорите люди, отогрейте
Своей мечты затерянный стежок,
Остановитесь, люди, пожалейте
Святой любви загубленный цветок.
И одиночество уйдёт незримо,
И схлынут неудачи, как волна,
Давайте не пройдем друг друга мимо…
Придет тогда и осенью весна…
Я пела ему свои песни и читала стихи и отрывки из моих книг, написанных для детей и взрослых, я читала его стихи и Ольги Бергольц, и казалось, что каждая строка, как ласточка порхала среди густой зелени. Природа замерла. Ветер не дотронулся ни до одной веточки, только комары, как бойцы и защитники этого святого места, не давали мне спокойно стоять. Выгравированное лицо поэта казалось мне живым. Так хотелось, чтобы Борис Корнилов услышал меня и понял, что его Дело живёт, что миллионы поэтов, как он когда-то, лечат своим Словом души, держат духовную силу, как флаг, не выпуская из рук. И песни, звучавшие на стихи Бориса Корнилова, зарождают в душах творческую силу, чтобы родившись новым Поэтом нашей многострадальной Матушки-Руси, прославлять её чудодейственным Словом и спасать творческой силой тысячи других душ. Ведь спасённая душа, спасёт ещё тысячи.
– Помогай, дорогой брат. Тебе с Высоты своей видно, где у нас слабые места. Помогай, чтобы их прикрывали светлой и искренней разумной человеческой любовью и состраданием.
Долго в домике, в маленьком музее я «грела» глазами вещи и книги поэта.
«Пусть сегодня маленькая комнатка, напоминающая келью монашки, хранит твои дары. Завтра придёт другой день, и Память раздвинет границы этого крошечного музея о человеческом подвиге, не о жертве, а о Герое своей Родины, о Поэте, умевшим и через Время прикасаться к сердцам своим горячим Словом, пробуждая в потомках веру и неистощимую любовь к своему наследию. Слава Богу, что есть пока ещё на земле люди, как Карп Васильевич Ефимов, посвящавших свою жизнь сохранению Памяти в наших сердцах о людях, принёсших славу нашему Отечеству».