Недавно я написала статью, в которой вспомнила о том золотом времени, когда работала вожатой в пионерском лагере «Солнышко»*. Она, судя по просмотрам и дочитываниям, не нашла у вас отклика. Но что делать, Остапа, знаете ли, уже понесло и не остановить. Поэтому если вам совсем неинтересно, ну сходите пока в гости на другие каналы, а я эту статью напишу, а там, глядишь, и отпустит меня. :)
Каждый год, пока я училась в институте, я подрабатывала летом в пионерском лагере, проводя там по две - иногда по три смены. Сначала, естественно, вожатой. Но вот наступило то время, когда я могла претендовать на должность воспитателя.
Первый раз в новом качестве я работала с Галиной Сергеевной. Галина Сергеевна была для меня благословением небес. На тот момент ей было, наверное, как мне сейчас – немного за сорок. Но тогда, естественно, она казалась мне очень взрослой женщиной. Мы любили с ней усесться поздно вечером после отбоя перед телевизором и разговаривать «за жись».
«Я когда в девках была, - секретничала со мной Галина Сергеевна, мне очень нравилось, что муж на меня набрасывался. Набросится, кинет в стог сена… Мы из деревни с ним оба, так-то, это сейчас вот городские стали. Как набросится, значит, ка-а-а-к кинет! Как давай меня кусать!» Галина Сергеевна изображала в лицах свидание со своим будущим мужем в стогу сена, а я валялась на диване и хохотала, закрывая лицо руками. «Со временем, Ольга, женщина меняется, - продолжала Галина Сергеевна, - мне нежности хочется, ласки, а этот… Бросается на меня, как придурочный, кидает на диван и кусается еще. Паразит такой!» Прошло лет двадцать, и до меня потихоньку стал доходить смысл сказанных Галиной Сергеевной слов.
Иногда наши задушевные посиделки прерывала своим неожиданным появлением на пороге вожатая Лера - долговязая и нескладная, точно подросток. Она предпринимала попытки быть женственной: носила короткое летнее платье с кроссовками и бейсболкой, повернутой козырьком назад. Лера была общительной. Для общения она, почему-то, всегда выбирала мужскую компанию. Очень ей нравились в плане общения физруки: спортивные, с рельефной мускулатурой.
Физруки общение с Лерой со временем стали дозировать: то скажут, что не будут играть в теннис, а сами лупятся (но это Лера быстро просекла), то назовут ей неправильное время. Она приходит, а они уже вытирают пот со лба футболками - наигрались. «Мы сегодня пораньше решили закончить», - не очень убедительно оправдывались физруки. Целеустремленная и уверенная в себе Лера не сдавалась: «А завтра вы во сколько здесь будете играть?» Назавтра все повторялось один-в-один.
Вот и в этот раз она вернулась в отряд не солоно хлебавши. Резким движением скинула кроссовки – сперва с одной ноги, затем с другой и раздраженно метнула бейсболку к нам на диван. «Какая-то я сегодня…, - с досадой произнесла Лера, подбирая нужное слово, - непрофизрученная».
Лера ушла к себе в комнату, а я перевела взгляд на Галину Сергеевну. Она беззвучно тряслась в свете, излучаемом телевизионным экраном, а на глазах у нее выступили слезы. Когда за Лерой закрылась дверь в комнату, мы обе прыснули: «Непрофизрученная!»
Чувство ответственности у Леры отсутствовало напрочь. Как-то мне понадобилось отвезти грязное белье в прачечную на самом краю лагеря, на берегу. За гуляющими на площадке возле корпуса детьми я попросила присмотреть Леру. Галина Сергеевна была в тот день на выходном.
«У-гу», - ответила Лера и легла загорать на скамейку, накрыв лицо от солнца бейсболкой. «Лера, смотри за детьми», - еще раз напомнила я. Из-под бейсболки раздалось разомлевшее «у-гу». Опять эта зараза всю ночь где-то прошлялась.
Возвращаясь, я увидела, как Юля со смешной фамилией Биба (потому и помню) идет мимо раскачивающейся качели. Ведь сколько раз говорила им – возле качелей, на которых кто-то раскачивается, не ходить! Юля шла прямиком наперерез качели. Я бросила тележку с бельем и побежала к ней, крича изо всех сил: «Юля! Юля!» Юля резко повернула голову на мой крик. Качели ударили ей по лбу…
Корпуса младших отрядов были расположены в новом лагере. Наш корпус был ближе всего к медпункту. Поэтому я подхватила Юлю на руки и дотащила до медпункта. А потом ее увезла «скорая» в город. «Хорошо, что в лоб, а не в висок ударило, - поделилась со мною фельдшер медпункта, - в висок сразу бы…»
Через час к нам в отряд заглянула старшая воспитатель и передала просьбу директора: «Директор просил того, кто это видел, зайти к нему в кабинет.» В кабинет директора под «раздачу бонусов» пошла я. Потому как Лера не видела инцидента с качелями. Она сладко спала на скамейке, прикрыв лицо от солнца бейсболкой…
С Юлей, слава Богу, было – если не считать зашитой раны на лбу и сотрясения – все хорошо.
Дети в лагере кушали замечательно, но все равно оставалось много бутербродов с кусками сливочного масла, апельсинов и яблок, которые дети не захотели есть и т.п. Персоналу строго-настрого было запрещено забирать еду из столовой. Отходы предназначались хрюшкам.
А чего кормить посторонних хрюшек, когда в городе есть свои домочадцы? Большинство воспитателей – это учителя с более чем скромными зарплатами и отпускными, которых не хватало на длинный учительский отпуск. Не от хорошей же жизни, в самом деле, они устраивались почти на все лето в пионерский лагерь: это и возможность самим подышать сосновым бором, и своих детей пристроить по путевке за льготную стоимость, ну и продукты, которые можно – в обход запрета – увезти домой.
Как-то Галина Сергеевна уезжала на выходной. Сына Никитку трех лет она оставляла под моим присмотром. Таких маленьких нельзя было в отряд, но если это воспитательский ребенок, то руководство лагеря шло на уступки.
Галина Сергеевна собрала сумки с провизией, и мы с Никиткой пошли провожать ее на причал, откуда ее должна была забрать в город «Ракета».
Идти до причала нужно долго – до противоположного края лагеря. Идем. Болтаем. Галина Сергеевна тащит тяжелые сумки. И вдруг нам навстречу вырулила откуда-то огромная фигура директора лагеря. Эх, не вовремя!
Остановились, рассказываем о том, что Галину Сергеевну вот на выходной провожаем. И тут Никитка вздыхает и выдает: «Бедная… Бедная моя мамочка!»
«Почему это она бедная?» - логично интересуется директор, согнувшись до пояса над карапузом. «Как же ей тяжело, - глядя прямо в глаза директора лагеря своими ангельскими голубыми глазками, говорит Никитка, - нести столько ма-а-асла, апельси-и-инов, со-о-ка!» - ..
Директор крякнул, а Галина Сергеевна начала заливаться густым румянцем под самые корни волос. Я же была готова провалиться сквозь землю.
«Правильно, - ответил директор, усмехнувшись куда-то в усы, - маму нужно беречь и жалеть». Он потрепал Никитку по кепке большой ладонью и пошел дальше.
Как только мы отошли на приличное расстояние, Галина Сергеевна простонала: «Ни-ки-и-и-та-а-а! Разве можно говорить про апельсины директору?! Ты молчи в следующий раз! Понял?» Никитка кивнул: «Бедная моя, бедная моя мамочка…»
По реке разнесся рокот «Ракеты». А вот и сама она вылетела (теперь понимаю, почему такое название), поднимая бензиновые волны, откуда-то из-за обрыва с соснами. Из «Ракеты» вышли работники лагеря и родители, которые приехали навестить детей в свой выходной. Среди родителей мы заметили маму мальчиков – тройняшек из нашего отряда. Я, к сожалению, не помню уже, как ее звали.
Да, в нашем отряде были тройняшки. Мальчишки-задиры и драчуны. Они частенько заводились на кого-нибудь из соседних отрядов, гуляющих здесь же, возле корпуса.
Поначалу, пока дети не знали еще о том, что задир-забияк трое, приходилось нередко видеть следующую картину: кто-нибудь из тройняшек затевал спор, который переходил в спор на повышенных тонах и толкание друг друга. Тогда ребенок из соседнего отряда внезапно обнаруживал, что напротив него стоит уже не один, а... два одинаковых мальчика и порой терялся: а с кем из них он только что спорил-то.
Когда начиналась потасовка, дерущийся вдруг обнаруживал, что он дерется не с одним мальчиком, который начал с ним спорить, и даже не с двумя мальчиками, которые с ним спорили, а с тремя одинаковыми мальчиками!!!
И ребенок из соседнего отряда начинал нервно озираться по сторонам: а не появится ли, чего доброго, еще пара-тройка таких мальчиков. Сколько их вообще?!
У мамы мальчиков была еще старшая дочь – девушка лет восемнадцати. А папы не было. Точнее, папа свинтил в туман, когда выяснилось, что вместо второго ребенка в семье ожидается появление второго, третьего и четвертого сразу. Хрупкая психика папы оказалась не готова к такому повороту событий. Маме приходилось выкручиваться. Я помню, как она неправильно рассчитала время отплытия «Ракеты» и пришла на причал, когда та уже отчалила. На берегу реки она нашла кусок хозяйственного мыла, которым перестирала вручную все белье тройняшек. Затем она вернулась к нам в корпус, развесила уже чистое белье и ушла, чтобы уехать на следующей «Ракете».
А ведь могла бы наслаждаться солнечными зайчиками, танцующими в бликах на воде, скрипом душистых сосен, криками чаек над плещущими волнами. Пионерский лагерь «Солнышко» был раем на земле. Но, видимо, трудно наслаждаться раем тогда, когда у тебя на попечении находятся три черненьких, чумазеньких чертенка…
* Название лагеря и имена героев изменены.