— Велена! Идем же!
Сияние белоснежного снега, слепит глаза, но спустя минуту Веля облегченно вздыхает, водружая на нос солнцезащитные очки. Враз становится легче, а красота зимнего леса расцветает особым приглушенным светом. Воздух чистым хрусталем звенит вокруг, сладкой морозной патокой втекая в легкие при каждом вздохе. Где-то вдалеке стучит дятел, слышится цоканье белок и хруст наста под ногами ушедшего вперед деда.
— Веля!
— Иду! – выкрикивает она, и быстро затянув крепление на левой лыже, торопится во след.
Она быстро нагоняет деда Пересвета и виновато улыбается, получив осуждающий взгляд.
— Смотри у меня! – грозит он. – Коли притомишься, так терпи! Раз уж навязалась в обход, учти - нытья не потерплю. Под елью оставлю, сама до двора добирайся!
— Не, не оставишь! – весело возражает Велька, улыбаясь.
— Ты у меня не балуй! – ворчит дед, но глаза у него все одно добро смотрят. – Ишь, старшим перечить!
Дед Пересвет такой, любит погрозиться да поворчать. Да особенно нравиться ему по старому говорить. Профессор он, этнолог и больше всего на свете любит тишину, лес, природу... книги про обычаи старые да про забытых русских богов. Ну, и Велю он любит. А вот маму девочки не очень... впрочем, и дядю Владими́ра он не шибко привечает. И среди всех внуков лишь Велена да Радомир – ему радостны. Да двоюродный братец редко приезжает к нему - где заповедник и Урал, а где Калининград!
— Эх, Веля-Веля... жаль, что не парнем ты у нас уродилась! – сокрушался бывало дед. – Из всех только ты да Миро понимаете, как это важно корни да предки... а остальные Иваны, родства непомнящие! Ну, поверил в чужого Бога, крестик его на себя нацепил, рабом его назвался... что ж ты от крови своей отрекаешься?! Имена чуждые на детей вешаешь, за них же дорогу в жизни выбираешь, а потом дивишься – что ж все не так идет-то?! А как оно справно может быть, если совесть позабыл? Христианство вроде как добру учит, да только больше все к обрядам сводит. В церковь ходишь, службы посещаешь, священнику внимаешь – хорош. Нет – еретик да язычник поганый! Старых богов оболгали, а своего светом обласкали... а ведь по его славу не меньше убивали. А попробуй, заикнись, визгу-то будет! Не важно, в кого ты веришь – это сам выбирай! Но другого за выбор не кляни, предков стыдливо не предавай и не забывай, имена исконные не перевирай и живи по совести, не гадь другим! Да что говорить...
Не любил Пересвет Изяславович ни христиан, ни мусульман, ни язычников новоявленных не уважал. Да и людей особо не любил. А потому, как в пенсию вышел, перебрался на Урал в заповедник и стал почти отшельником. Гонял браконьеров, старался по мере сил лес чистить от сухостоя и гнили, подбирал сирот мохнатых да лечил пораненных зверей. Живодёры с ружьями всё нагло пёрли на защищенную территорию, воображая себя настоящими мужиками...
Веля охотников ненавидела всей душой, а презирала еще сильнее. Настоящие мужчины по её мысли из засад за сотни метров не стреляли, в спину не били и над животными – в большинстве своем беззащитных - не издевались.
Подлые трусы, которым желание похвалиться глаза застит!
Никто Велену не понимал, как дед и старший двоюродный брат. Мать Вели каждые два года шубы меняла, и не думала о чувствах дочери. А та не могла смотреть на нее и ее радость без тошноты. Перед глазами вставало, как охотники науськивали своих псин на беззащитного лисенка... полный боли и ужаса визг, глазенки полные отчаянья...
Кто видел раз – тот не забудет.
Кто видел, как убивают током пушистого песца, всунув оголенный провод в черный бархатный нос... тот никогда не наденет мех.
Одно дело, когда ты голоден... когда твоя жизнь зависит от чужой мохнатой шкуры – это можно понять и принять. Но когда магазины забиты едой, когда ты можешь купить любую вещь... зачем губить ради забавы и похвальбы других?!
Велена этого не понимала и понимать не желала. И знаться с такими не желала.
И была почти вегетарианкой - от молока, всего молочного и яиц, девочка не отказывалась.
— Тот! Не отставай! – Веля весело свистнула, и заскользила по лыжне за дедом.
За спиной послышалось звонкое "тявк!" и вскоре рыжий пушистый хвост уж догнал двух двуногих, сверкая лукавыми глазками. Черные лапки бодро перебирали по снегу, обгоняя людей. Иногда ушастик начинал бегать кругами вокруг людей, приглашая поиграть, но те не поддавались на провокации и лисичка, обиженно фыркнув, оставила это дело. Иногда зверек отставал, замирал среди деревьев, что тяжко клонили покрытые снегом ветви к земле, навострив уши... а затем с места прыгал, ударяя лапками по насту, проламывая его. Острая мордочка ныряла в снег, и спустя миг в воздух подбрасывался меховой комочек, с тем, чтобы быть пойманным и проглоченным.
Девочка в шапке-ушанке с очками на носу оглядывалась на лисицу, смеясь торжествующей мордочке любимца.
Ох, забавник этот Тот!
— Уральские горы стоят в тишине,
Пушистые ели вдоль склонов крутых,
Вверх поднимается чудо-зима,
Снег чистый и белый на склонах лежит,
Дыханье захватит от сказки такой.
И горы и солнце, мы вместе с тобой,
Я воздухом сладким дышу и дышу,
В том сказочном мире остаться хочу.
Резные избушки в посёлке меж гор,
Русская речь и приветливый взор,
Стан* стоит на крутом берегу,
Висячим мостом через реку бегу...
Дымится очаг в середине шатра, – Велька чеканила стих, едва успевая переводить дыхание. Некоторые строчки вылетели из головы, некоторые словечки из вредности переделала без оглядки. Все одно изначально стих был про Карпаты, а они с дедом всяко на Урале живут!
— Дыханье побереги, егоза! – гудит дед впереди. – Давай, догоняй!
Дед взлетает на заснеженный холм и скатывается вниз, пропадая с глаз. Веля окликает Тота, и подбавляет хода...
Вокруг так тихо-тихо... и за весельем и счастьем в душе, Веля не чувствует, что лес неуловимо переменился. Не слышно цоканья белок, не слышно скрипа промерзших веток, притих в гуще дятел. Все вокруг заполнилось тягостным ожиданием...
Злоба людская пощады не знает, а низкие людишки обид не прощают. Все вокруг виноваты, а правда всегда на их стороне! Ишь ты, лесник-зануда выискался! Что ему, жалко? Зверье лесное жалеет, штрафами сыплет! За лесного быка, зубра несчастного - ох, и рожиши у того были! – легавых вызвал! Из-за него, подлюки, суд присудил пару сотен тыщь выложить в штраф! Дело завели, ружьё отобрали... из-за зубра, бизона какого-то! Подумаешь за государственный счет завезли, что ж теперь?! Американцы этих бизонов на корню извели, уж не поохотишься на зверя... а тут... да сам Бог велел!
А этот... гад!
Ну, отольются тебе мышиные слезки!
Живодер в человечьем обличье, залег за деревом, взведя курок. Высмотрел, вызнал, когда старичье поганое из избы своей нос кажет! Вот сейчас, сейчас за все заплатит!
Охотничек вновь глотнул горячительное из фляшки, и, услышав скрип лыж по снегу, вскинул ружье на появившуюся фигуру на холме...
И тишину разорвал гром выстрела.
И старый лыжник сломано падает в снег, уж мертво скатываясь с холма.
Убийца вскакивает с места, становясь в рост, бегом преодолевает несколько метров и... в ужасе застывает. На холм взлетает хрупкая фигурка подростка и тишь заснеженного леса разрывает отчаянный, перепуганный крик:
— Дедушка!!
Подросток скатывается вниз на лыжах, падает в снег на колени, вцепляется ручонками в тело... а убийца, будто захваченный неведомой силой, все стоит, пялясь на эту картину.
— Дедушка!! Помогите!! Помогите, кто-нибудь! Пожалуйста!!
А убийца стоит... и ружье его клонится вниз.
Девочка вскидывает голову, со слезами оглядываясь... и взгляд ребенка сталкивается со взором живодера.
Веля в миг – тягостный и длинный – осознает, что было и будет. Не уйти, не спрятаться... и пощады не будет. Такие не жалеют. Да она бы и не побежала... и девочка встает на ноги, не отрывая глаз от лица убийцы. Уже пролитые слезинки замерзают на щеках, не смытые новыми. В серо-голубых глазах нет страха... они смотрят прямо. С вызовом.
И ружье подымается...
Лес скроет следы...
*** *** *** *** *** *** ***
... В комнате, погруженной в полумрак, сидит человек. Седой мужчина с бородкой колышком на подбородке, сгорбился на стуле, узкой ладонью пряча лицо. Рядом на бедной худой кровати постоялого двора лежит тело темноволосого подростка. Лицо серо-белое, без кровинки и жизни.
Мужчина ждет.
Нет, не того, что мальчик на кровати вдруг вздохнет и откроет глаза. Мертвые не могут ожить, исполняя желание человека. Нет, человек и его желания не меняют мироздание. Поэтому мужчина ждет с надеждой иного.
... по раскисшей в грязь площади крохотного серого городка у границы Предгорья в это время шел высокий мужчина в старом, черном плаще, глубоко надвинув на голову капюшон. Мерзкая капель моросящего дождя под порывами ветра гадостно била в лицо влагой, заставляя мужчину поджимать в раздражении губы.
Мерзкий дождь. Мерзкий, грязный городок... глупые, невежественные людишки вокруг! Черные глаза недобро сверлили спину идущего впереди Риоха Латека. Старый слуга до подгибающихся коленок боялся мужчину в черном плаще. А все одно шел, вел его к постоялому двору, которого плотно охватили кольцом два десятка королевских стражей, не пуская к зданию никого - ни слуг, ни пьянь, ни даже хозяев. Слуга знал, чувствовал, как в спину смотрят множество глаз, выглядывая в щели ставень домов, любопытствуя и гадая... а тяжелый взор мага, перехватывал горло спазмом.
Маг на миг замедлил шаг, вскидывая голову вверх и желчно усмехнулся при виде повешенного над площадью. Тощий труп в лохмотьях был прибит руками к толстой железной доске и был повешен на веревке над разбитой мостовой. Вонь от трупа доказывала, что казнь свершилась уж давно. Но вонять ему предстояло еще долго... пока гниющая плоть не начнет слезать и отваливаться кусками с костей... вот тогда... может и снимут, кинув в какую канаву. Может даже присыпят известкой.
Люди добрые, без погребенья не оставят...
Маг давно к людям себя не причислял.
— Г-госпо-один, – про заикался, окликая, старый слуга и маг равнодушно отвел от казненного взор, вперив его в Риоха.
— Гос-сподин, прошу Вас, – Латек распахнул дверь постоялого двора и маг, хмыкнув, вошел в дом.
Слуга скользнув во вслед, закрыв дверь и скользнул вперед, ведя колдуна к лестнице, на второй этаж постоялого дома... к старой простой двери одной из комнат.
— Здесь, г-господин...
— С глаз пропал, – сухо обронил маг, и Риох Латек метнулся прочь от дверей, скатываясь по скрипучей лестнице вниз.
Маг дернул уголком рта, и толкнул дверь рукой, входя.
Седой мужчина мгновенно вскочил, оборачиваясь к вошедшему. Маг и человек замерли друг напротив друга, смотря в глаза друг друга.
— Ну, здравствуй... отец, – едко сказал маг, откидывая капюшон дождя.
— Я не отец колдуну, – хрипло отвечал молодому на вид мужчине лиот Верде.
— Вот как? – усмехнулся маг. – Что ж ты звал меня?
— Я... – на миг Верде запнулся, глубоко вздохнул, на миг прикрывая от отчаяния глаза. – Не ради себя... ради людей, что со мной...
— Тогда мне лучше уйти, – отрезал колдун, без сомнений поворачиваясь обратно к дверям.
— Стой! – отчаянно вскрикнул Верде. – Сестру пожалей! Она только родила! Всю нашу семью убьют, ее и дитя! Мальчик мой наследник!
Маг молчал, но не сделал больше и шага к дверям.
— Прошу тебя... ради прошлого... если в тебе осталось хоть крупица человека! – простонал лиот, бессильно смотря на мага.
Несколько мгновений тишины, отозвались в сердце пожилого мужчины болью...
— Ради что для сестры... – негромко проговорил маг. – Мальчика как назвали?
Верде горько скривился.
— Вит... ОНА настояла.
Маг удивленно посмотрел на Верде.
— И ты позволил?! – не поверил он. – Моим именем?
И покачал с усмешкой головой.
— Ох, сестрица... ну, молодец... ладно, что ты от меня хочешь?
Верде перевел дыхание, опустив плечи, и бессильно сел на стул, с которого ранее вскочил.
— Оживи мальчика, помоги!
— Что? – не поверил маг.
Молодой мужчина удивленно посмотрел на вскинувшегося отца, а потом посмотрел на кровать. Труп ребенка он увидел сразу, как вошел. Тот был мертв и уже довольно давно. Больше суток, так точно... душа уже оборвала нити с телом и ушла так далеко, что ни одна сила не могла ее вернуть. Слабые всполохи нити от "хет", что связывают душу и тело в единое целое, гнилостно мерцали. На девятый день нити исчезнут окончательно, а труп начнет разлагаться все быстрее и быстрее...
— Вы же можете это! Я знаю это! – воскликнул Верде.
Маг скривился.
— Да что ты знаешь, человече? – выплюнул он. – Ничего! Магия проистекает из жизни! Она не делает мертвое живым! Она изменяет живое, исцеляет живое, совершенствует... но не делает более живым!
— Но как же! Маги же воскрешали!
Маг с чувством сплюнул на пол, не выдерживая.
— Вы, лиот, не понимаете... Я ЯСНО СКАЗАЛ, ЭТОГО НЕЛЬЗЯ СДЕЛАТЬ! Этот мальчик, к жизни не вернется никогда! Его душа ушла, ясно вам?!
Верде вдруг плюхнулся на колени перед магом, вцепившись в его плащ руками. Молодой мужчина в изумление было отшатнулся... но, поди, вырвись!
— Предками заклинаю, кровью нашей, пусть принц Эверин вновь будет жив!
Маг потрясенно молчал.
А потом вздохнул, качнув головой.
— Встаньте... да встаньте же! – рявкнул он, не выдерживая. – Есть... один ритуал... но...
— Говори! Я все сделаю! – поклялся лиот.
Маг помолчал, растирая ладони.
— Приведите мальчика тех же лет. Ритуал перетянет его жизненные силы на труп принца, заставляя тело исцелиться. Сделав... пригодным. Потом я постараюсь притянуть душу из-за Грани и связать ее с телом.
Верде нахмурился.
— Мальчика тех же лет? Никто не должен знать о смерти принца!
Маг мрачно скривил губы.
— А мальчик никому не расскажет... ритуал не предусматривает его выживания.
Лиот побледнел.
Он силился что-то сказать... и не мог.
А маг молча ждал, смотря на него.
— Ну, так что, лиот? Сделаете это? Ради внука и дочери?
Старик встал и оглянулся, посмотрев на того, что был принцем Эверином.
— Да... ради всеобщего блага, сделаю.
— Мальчик должен быть здесь к ночи. От трупа избавитесь сами. Так, чтобы не нашли, – поставил условие маг. – И еще... когда я начну, в доме никого не должно быть. Пусть стража охраняет дом. И что бы ни произошло... чтобы вы не услышали... никто не должен мне помешать. Вы меня поняли, лиот?
Мужчина ломано кивнул.
— Тогда идите, – велел маг, скидывая с себя плащ. – Идите, ищите жертвенную овцу-мальчишку. И помните, до ночи!
Верде на миг прикрыл глаза... и пошатнувшись, вышел прочь.
*** *** *** *** *** *** ***
... серый дождь бил струями в землю, а всполохи молний били в грозовом небе. Жители города попрятались в своих домах, боясь гнева разошедшихся демонов.
Крысы забились в сухие щели, кошки юркими лентами ввинтились меж ног людей в двери домов, прячась за теплыми боками печей. Псы забились в конуры, вздрагивая всем телом от раскатов грома.
Улицы погрязшего в грязи городка будто вымерли...
Лишь двадцать королевских стражей стояли под струями дождя на площади, окружая постоялый двор цепью.
Очередной удар молнии разрезал чернильную тьму неба, грянул гром... проглотив истошный детский крик...
*** *** *** *** *** *** ***
… когда-то давно Вит Верде представлял себе магию чем-то удивительным и прекрасным… силой таинственной и могущественной, недоступной простым смертным. От того, когда слышал пугающие истории о злобных колдунах и ведьмах, он жадно запоминал все сказанное. Была у него убежденность, что он поумнее многих и сможет понять где правда, а где ложь… простолюдье, понятное дело, перевирало все до невозможности – их он вскоре отучился вовсе слушать. Благородные же о таких вещах вовсе не говорили… и он потянулся к книгам.
В доме отца, что был построен лет двести назад, на чердаке многое хранилось. Было такое негласное правило – вещи мертвого раздаривать, писаное сохранять… или отправлять в Читальню, либо же… на чердак. Чердак служил и местом упокоения тем вещам и мебели, что держать внизу уже было срамом, а выкинуть рука не подымалась.
И именно на чердаке юный отпрыск Лайса Верде и обнаружил записки своего прапрадеда, что был сыном основателя их Рода. Обнаружил случайно, прячась от гнева разгневанной матушки, что обещалась поймать и выпороть «мелкого негодника». Разобрав, что свалилось на его голову, – а и в самом деле свалилось с горы какого-то барахла – Вит безоглядно ухватился за шанс научиться тому же, что умел далекий прадед. Разве потомки не должны продолжать таланты и дело предков?
Мелкий был… дурной.
Вот с того, далекого уже дня, он стал познавать магию. Шаг за шагом, умение за умением… все более удаляясь от пути простого сына лиота. Да даже от пути человека. После кратких записей прадеда была книжонка с половиной сгоревших листов. Потом… потом он встретил изгоя из Храма Хранящих Заветы Всеотца и Всематери. Изгой не обладал ни каплей силы, но был преисполнен дурного желания возвыситься над всеми… и он хотел использовать самого Вита.
Маг же может передать силу другому?
Глупый человечишка в это верил, а Вит не спешил его переубеждать. И лишь когда вызнал у безумца все, что тот знал… без сожалений убил. Вот тогда он и стал инициированным магом. Ведь кто такой маг? Люди? Не совсем… это ИЗМЕНЕННЫЕ. В записях деда тот ритуал описывался как «Пробуждение». Но чтобы пройти этот ритуал, человек должен был или родиться от мага… или же появиться на свет через его волшебство. Сила мага-колдуна прожигала насквозь «хён» младенца, переплавляя и делая более восприимчивым к сырой силе. Тоже самое происходило и во время ритуала, но его мог провести сам будущий маг. И безумный изгой, которого бы никто не хватился, прекрасно подходил для первого ритуала Вита.
После другой дороги у него было…
Маг видит, чувствует, осознает, различает сотни вещей, недоступные простому смертному. И способен пропускать через себя ту сырую энергию, пронизывающей все сущее, направлять ее и изменять согласно своей воли. Магия проистекает из самой Жизни… но и может, как погубить, так и возжечь её. Она может многое… но не все.
Например, вернуть мертвеца. Душа, что была отторгнута от своего тела, не может вернуться в него. А чужое тело пронизано чужеродной душе «хён» и отторгнет ее, а если силой ее привязать… грубо, бездумно, то получим умертвие, лишенное разума и мучимое постоянной болью и жаждой.
Он собирался «обезличить» «хён» тела, дабы призванная из-за Грани душа могла быть привязана к нитям тела. Да, спаять нити «хён» с душой будет трудно, болезненно и кое-кто не переживет этой пытки ритуала… но что ему за печаль в этом? Пусть об этом тревожиться лиот Верде. Аон уйдет, как только сделает свое дело.
Жертвенный мальчишка без сознания валялся в круге выжженных силой рун. Вот и замечательно. Он не должен ни сопротивляться, ни чувствовать страха… от него требуется только жизнь.
Что же… пора начинать.
*** *** *** *** *** *** *** ***
Она очнулась резко, рывком, с гулко бьющимся сердцем и с паникой, будто вынырнув из под толщи воды, что грозила похоронить под собой. Дыхание со свистом вырывалось из-под приоткрытого рта, а горло болело так, будто только что кричало во всю мощь легких.
Вокруг царила темнота… и пустота.
И между тем она всем существом чувствовала нечто страшное в самом воздухе вокруг, сгустившемся, душном… пропитанном странным послевкусием, оседающим на языке тошнотворной солью и теплой кровью.
Она помнила вкус крови. Тёплой, со вкусом железа и соли – в старые времена охотники часто пили кровь своих жертв и однажды дед решил, что ей будет то полезно.
Тогда её вырвало.
Она лежала поверх жесткой кровати… да, это определенно была кровать. Изо всех сил подавляя страх, она с трудом повернула голову, чтобы осмотреться. Хоть вокруг и царила темнота, глаза вскоре стали различать очертания вещей и стен… окна, закрытого ставней… и фигуры, неподвижно сидевшей у стены.
Это… он?
Она застыла, жалея, что открыла глаза.
Что ей делать?
Во всем теле стояла такая слабость, что даже двинуться было тяжело.
Она ничего не сможет сделать! А вот он…
Убийцы жертв не жалеют… они жалеют себя.
Что же ей делать?!
— Добро пожаловать в мир… обратно, — едко сказал мужской голос и в темноте вспыхнул огонек-шар, зависая над плечом сидящего.
Веля широко распахнула глаза. Такое она видела лишь в кино, в сказках про магов и волшебство. Вот только сидящий на деревянном стуле-кресле человек на доброго седобородого дедушку Дамблдора не походил ничем. Мужчина был довольно молод, одет в странный черный камзол и серые штаны, что никак не походило на пресловутые мантии магов из мира Великой Ро.
И палочки у него не было.
Но над плечом незнакомого мужчины по-прежнему висел ярко светящийся огонек-шар…
И это странным образом успокаивало.
Небольшая, полупустая комната не походила на обиталище маньяка, а в самом «маге» не было ничего от того охотника.
Наверное, он ее спас…
— Кто вы? – еле выговорила она, ворочая непослушным языком. В горле пересохло так, будто она век не пила воды. — Где я?
— Кто я не важно, — равнодушно ответил мужчина, встав и приблизившись к ней. Тонкие пальцы, будто кости обтянутые кожей, цепко обхватили за подбородок и «маг» наклонил голову, всматриваясь в глаза девочки. – А вот кто ты?
— Я Вел… — она не договорила. Ее вдруг разобрал кашель, болью продрав горло. — Можно... попить?
Хмыкнув, мужчина широким шагом подошел к деревянному грубому столу и налил из глиняного кувшина воды в выщербленную светло-коричневую керамическую кружку. Как только «маг» вернулся к ее кровати, Вель сделала попытку сесть… но руки подогнулись от слабости и она без сил упала на жесткую кровать. Мужчина не проявил на это особых эмоций. Его пальцы схватили за воротник одежды за шеей и рывком усадили. К губам поднесли кружку и Вель не медля, жадно припала к ней. Боже, какая вкусная вода! Будто из родника! Разве что не ледяная… но какая чистая! Ни один фильт не смог бы сделать воду настолько чистой и вкусной, легкой!
Стоило ей опустошить кружку, как маг отпустил ее рубашку… а на ней был именно рубашка белого цвета со шнуровкой. Такой у нее не было... но додумать Вель не успела. Лишенное поддержки мага, тело ее поспешило занять горизонтальное положение. Кажется, в ней сил, что в маленьком котенке…
— Что же, — сказал мужчина, задумчиво смотря на нее. – По крайней мере, ты не девка. У них ума не хватит, чтобы выжить.
Что?
Вель изумленно хлопнула ресницами.
Маг усмехнулся.
— Растерян? Что ж, позволь я кое-что объясню… и слушай внимательно, если не хочешь умереть. Сейчас ты принц Эверин, сын-бастард короля Эвера, и им ты и останешься, если будешь держать язык за зубами. Я поместил твою душу в тело принца и если это станет известно… тебя убьют. Потому что только злобный дух может прорваться сквозь Грань и занять чужое тело. Ты принц Эверин – запомни. Притворись, что… ничего не помнишь. Мой тебе добрый совет.
— Что? Как? Я… — Вель была огорошена холодными словами.
Маг поморщился.
— Спи, — приказал он резко, проведя рукой над ней.
Глаза закрылись сами и Вель стремительно провалилась в сон, услышав на последок еле слышное раздраженное:
— Возись еще с тобой…
Уважаемые читатели, если Вам понравилось начало истории - подписывайтесь и ставьте лайк!
Это лучшее, что может сподвигнуть написание проды)