Автор: Александр Седнин
Лето будто хотело расплавить город. Оно беспрестанно пышело жаром, от которого практически невозможно было скрыться. Стояла невыносимая духота, на пару с чёрными тучами, закрывающими голубое небо, предвещавшая грозу. Всё в нетерпении просило этого дождя: плавящийся асфальт, вспотевшие ноги и спины прохожих, раскалённые крыши и головы прохожих, которым не посчастливилось оказаться в этот час на самом солнцепёке, лохматые собаки с высунутыми языками и еле волочившиеся машины, моторы которых, казалось, работают на последнем издохе.
Мне, как и всем остальным, хотелось убраться прочь с душной улицы, куда-нибудь подальше, к чистой и ободряющей прохладе. Но, увы, в моей квартире было куда жарче, нежели на улице. Поэтому я искал спасения на узких улочках, скрываясь от палящего июльского солнца под сенью раскидистых крон разнообразных деревьев.
Наверное, если бы я был погодой, то сошёл бы с ума. Ведь людей так трудно понять. Зимой они мечтают о том, чтобы поскорее наступило лето, и они отправились в отпуска или за город на речку, чтобы позагорать, накупаться, поесть свежих фруктов, оставив позади трескучий мороз и снежные бури. И вот, пожалуйста, лето во всей его красе. Но как только оно наступает, люди резко вспоминают про зиму, в которой нет ни потных тел, ни изнуряющей жары, ни надоедливого гнуса. И просят холод и снег, чтобы покататься на лыжах и коньках или поиграть в снежки. Если слушать все эти запросы, то можно запросто слететь с катушек. Можно ли вообще понять этих людей, которым вечно нужно, то зиму вместо лета, то здоровье вместо денег, то любви вместо разлуки, а то и ещё чего похлеще.
За этими размышлениями я и не заметил, как попал в свой любимый сквер. Здесь всегда было очень тихо, и практически отсутствовали прохожие. Высокие деревья дарили спасительную тень и успевали ронять засохшие без влаги сухие жёлтые листья на растрескавшийся асфальт. Здесь чёрной змеёй тянулась довольно широкая дорога, но машины почти ездили. По обе стороны параллельно дороге тянулись разноцветные двухэтажные дома, построенные ещё в тридцатые годы. Они смотрели на безлюдную улицу тёмными провалами окон, храня немое спокойствие этого чудесного места. Я немного прошёлся по тротуару и решил свернуть один из двориков, чтобы ещё чуть насладиться одиночеством.
Дворики тут были довольно спокойными и, к моему удовольствию лишённых шумных ватаг детей или наблюдающих за всем и вся воркующих междусобойчиков суровых старушек, которые не очень-то жаловали незнакомцев, буравя их пристальными взглядами подслеповатых усталых глаз.
На моё счастье двор пустовал. Две скамейки стояли напротив дома, под тремя высокими берёзами, прямо в густой полузасохшей траве, которую никто и не думал косить. Рядом со скамейками стояла полуразрушенная сушилка - пережиток не столь далёкого прошлого, в которой вопреки духу нового времени, колыхались ещё влажные белые простыни.
Чуть выдохнув, я опустился на одну из них, вытянул ноги и запрокинул голову вверх. На безбрежную гладь синего неба медленно, не торопясь, наползали нахмуренные, видимо, переполненные долгожданным дождём, тучи. Их уже успели заприметить юркие чёрные ласточки, которые летали совсем низко, и кричали так, будто у них уже давно шёл жаркий спор, когда уже наконец-то начнётся гроза.
- Давай сядем вот тут.
Звонкий женский голос отвлёк меня от метеорологических наблюдений.
На соседней скамейке расположились парень и девушка лет двадцати. Он был плотный, с чёрными, как смола волосами и почти такими же глазами, недоверчиво сверлящими мою персону. Она была стройной шатенкой. В её живых зелёных глазах отражалась глубокая тревога, делающая неважным всё происходящее вокруг. Они сели напротив, не замечая меня, и она обвила своими тонкими руками могучую шею парня.
- Зай, ты боишься? - спросила она. В голосе её звучала тревога.
- Было бы чего бояться.
- Ну, у тебя же завтра операция.
При собственной фразе её начала бить лёгкая дрожь.
- Слушай, хватит мне уже на мозги капать, это обычная коррекция зрения. Ничего со мной не случиться.
- Я сама знаю, что ничего не случиться, а всё равно и все равно тревожно. Я ведь всегда за тебя переживаю.
Она уткнулась в его плечо и заплакала.
Лицо парня скривилось, как будто он ел лимон. Он напрягся всем телом, а потом довольно грубо отпихнул её.
- Вот сколько раз просил тебя не делать так, бесят твои слёзы.
- Солнышко, прости, я больше не буду.
- Больше не буду, - передразнил он, - тебе, что в лоб, что по лбу, - из-за этого от тебя тогда к Светке и ушёл.
Она вздрогнула, но сдержала слёзы. Лишь вспышка боли молнией мелькнула на её лице. А он понял, что нащупал ту рану, которую дербанить будет больнее всего и захотел ковырнуть ещё больше.
- Надо бы к ней, что ли вернуться, она хоть в постели ничего, а ты достала уже.
- Зай, ну не говори так, пожалуйста, - дрожащим голосом попросила она.
- А как ещё, с тобой говорить, - огрызнулся он, - бегаешь за мной, как собачка, будто я дитё малое и ноешь при этом.
Она снова попробовала обнять его, но он ещё грубее толкнул её. - Отвали от меня, клоуном себя чувствую! - рявкнул он, - все друзья из-за тебя надо мной угорают.
- Любимый, умоляю, прекрати. Тебе нельзя перед операцией нервничать.
Он устал со скамейки, схватил её за запястье и грубо дёрнул за собой.
- Ладно, чёрт с тобой, пошли домой, жрать уже охота.
Она поплелась за ним, тихо бормоча:
- Идём, идём, тебе отдохнуть надо. Я сейчас драники приготовлю с мясом, как ты любишь.
Она лёгким движением остановила его и обняла, глядя на него так, как будто видит его в последний раз. Я и не знал, что так пронзительно и печально можно смотреть на человека.
Они скрылись в подъезде одного из домов. Я закурил. Делая глубокую затяжку, я обратил внимание, что за мной наблюдают. В доме, напротив, в окне, что расположено прямо рядом с подъездной дверью, отгибая тонкий тюль, за мной пристально следила сухонькая старушонка, скорее всего хозяйка белья, боящаяся, что я его под шумок украду.
Небо окончательно заполонило тучами. Начал накрапывать дождик. Чтобы не бередить покой пожилого человека и, прежде всего, не намокнуть, я отправился в своё любимое кафе.
Там в свете настольной лампы, обрамлённой оранжевым абажуром и источавший приятный тусклый свет, сидя за уютным маленьким столиком в углу кафе, я заказал у тощей официантки с вытянутым, как у крысы лицом, бутылку пива и два, стакана неразбавленного виски.
Холодное пиво мне принесли сразу. Я маленькими глотками стал потягивать его в ожидании виски и смотреть при этом в окно. Хляби небесные наконец-то разродились мощным ливнем, да ещё и с градом. Толстые плети ледяной воды, нещадно хлеща незадачливых прохожих, которых угораздило в эту минуту оказаться без зонтов, падали на мостовую, тут же расползаясь по ней огромными лужами. Скоро там станет свежо и прохладно, а пока можно посидеть в теплом кафе и полюбоваться яркими яростными вспышками молний, мигом разливающихся по небу и послушать отрезвляющие удары грома, сотрясающие землю.
Я допил пиво и принялся за только что принесённый виски.
Дождь совсем застил стёкла, а я смотрел на струи воды, стекающие с крыш домов и на спешащих спрятаться от внезапного подарка природы вымокших до нитки людей.
И вдруг мне отчего-то весьма живо представилось, как та зеленоглазая девушка сидит сейчас на лавочке под дождём одна одинёшенька, в точности как тот зайка из детской песенки, которого бросили.
Я сделал большой глоток, который здорово обжег мне горло. Людей я по-прежнему не понимал.
Нравится рассказ? Поблагодарите журнал и автора подарком.