Илья Карпенко
Стиль «гранж» называют дерзким. Сами его приверженцы (назовём их «гранжистами») позиционируют себя как «антигламурники», а появление нового стиля – как против гламура протест! Ну что ж, в современной культуре (в кавычках и без) много чего возникало в знак протеста…
Вот и стиль «гранж» (англ. grunge) сначала существовал только в рок-музыке, потом переключился на моду, позже оккупировал «интерьеростроение»… А сейчас, похоже, добрался и до языка!..
Во всяком случае, на это мне указала наша коллега и добрый друг Ольга Жилина – профессор кафедры русского языка Университета Тхаммасат (Таиланд)
Пришло слово grunge из американского сленга, а обозначает оно нечто грязное, отталкивающее, неприятное и даже отвратительное (к примеру, grunge work – «черная работа»). Родиной гранжа в рок-музыке в 1990-е стал город Сиэтл, а возник он тогда как протест против роскоши, буржуазности и т.д. Собственно, как отрицание гламура появился гранж в 2000-е и в индустрии моды.
Приверженцам стиля «гранж» в одежде даже льстило, когда их путали с бомжами! А себя самих они сравнивали с обитателями Гарлема, «вырядившимися» для прогулки по Манхеттену…
— Ольга, приверженцы гранжа называют свой стиль «дерзким», а ты его окрестила «драным». В общем, насколько я понимаю, лично тебе это направление не очень импонирует…
— Да, именно так! Я считаю, что принятие «драной» моды практически всеми (!) жителями разных стран было очень показательным. Все видят, что это некрасиво, неопрятно, уродливо, но тем не менее надевают рваные джинсы, бесформенные майки и свитера, потому что «это модно»! А то, что этого никого не красит (и не может красить!) и приучает к небрежности в разных сферах жизни, почему-то никого особенно не волнует.
Эта мода на небрежность уже проникла и в речевое взаимодействие и прочно обосновалась там (я хотела сказать, «в речевую культуру», но язык не повернулся – теплится надежда, что, как говорят итальянцы, “Non tutto è perduto” – «Ещё не всё потеряно»...).
Почему-то особым шиком сейчас считается использование так называемого «олбанского языка», который изначально был специально создан как орфографически неправильный, попирающий все правила русской грамматики.
Все веселились, переписываясь на нëм в соцсетях и всевозможных чатах. Словечки «щаз», «ща», «канеш», «тока», «прям», «спецом», «щасте», «хор», «оч хор», «споки», «чë», «чëта», «норм»... стали расхожими и понятными многим. Не знать их уже стало даже чем-то неприличным. И пошло и поехало расшатывание всех возможных лингвостилистических норм!
— Ну, может быть, это просто мода такая – на свободу, раскрепощённость… Думаю, что она пришла вместе с модой на общение в соцсетях и, соответственно, диктует нам свои законы, свои правила поведения.
Как говорится, «если ты не понатыкаешь фото крыла самолёта во всех соцсетях, как мы узнаем, что ты улетел в отпуск?»
— «Раскованность», «раскрепощëнность» письменной речи действует на все механизмы русского языка – от словообразования до синтаксиса. Нельзя не отметить и активизацию словообразовательных процессов за счёт расширения производящих основ, взятых из заимствований, жаргонных и просторечных лексических пластов. Система автоматической обработки текстов – автокоррекция – активно участвует в этих процессах расшатывания прежней литературной нормы и формирования новой.
— Но ведь это так удобно!..
— Ну да, конечно! Информационные технологии прочно вошли в нашу жизнь и уже активно влияют на формирование нашего представления о ней. Мы уже не представляем, как можно жить без мобильного телефона с расширенными функциями. И тем более без компьютера, который стал нашим верным помощником! Мы пишем письма, деловые документы, всевозможные тексты – от простых приветствий и прощаний до многостраничных романов и научных трудов. В случае затруднения с поиском какой-либо информации стоит немного «погуглить» – и ответы на многие вопросы получены.
Так незаметно из разряда «просто помощника» компьютер (и его многочисленные вариации) перешёл в разряд «незаменимого помощника», а потом и «советчика». Жить стало комфортно, а думать – не надо! Компьютер за нас и «думает», и «советует». А мы принимаем эти советы, более того – следуем им. Но это вовсе не безвредно!
— А собственно, в чём состоит вред?
— Много лет назад, на заре проникновения компьютерных технологий в нашу жизнь, я написала несколько статей о влиянии информационных процессов на формирование лингвостилистической нормы русского языка. Потом надолго отвлеклась на другие филологические проблемы и вопросы, связанные с методикой преподавания РКИ в неязыковой среде.
А сейчас вижу, что вопросы, связанные с влиянием информационных технологий на формирование литературной нормы, по-прежнему не решены! Что снижение стилистической нормы прочно закрепляется у нас на глазах и при нашем же участии. И что недалëк тот час, когда эти нововведения проникнут не только в электронные словари (я уже привела пример из электронных словарей – «ихний»!), но и в академические: сначала как допустимый вариант, а потом и как литературная норма…
— Да, согласен. Проблема литературной нормы, кодификации языка сейчас строит очень остро – я об этом говорил много раз…
— Возможно, пришло время дать не только определение, но и оценку характеру изменений, происходящих в лексических ресурсах, в особенностях словообразования и синтаксиса. Как бы процесс становления новой лингвостилистической нормы не увлëк нас слишком далеко…
АНЕКДОТ
Жена спросила меня, почему я так тихо разговариваю в доме. Я пошутил, что боюсь, что Марк Цукерберг прослушивает меня. Жена в ответ засмеялась. И Алиса тоже засмеялась…