Выгоревшую на солнце палатку я заметил издали. Возле неё играли двое детей семи-восьми лет, а чуть поодаль, среди столпившихся у дымокуров оленей, укладывали какую-то поклажу пожилой мужчина и двое парней.
Как только я приблизился к табору, залаяли собаки. Из палатки вышла женщина, сердито крикнула на собак, и те убавили служебное рвение, по инерции ещё изредка взлаивая. К палатке подошли мужчины. Детишки, задрав головы, с любопытством меня разглядывали. Я поздоровался и сбросил увесистый рюкзак.
- Один, что ли? – спросил пожилой оленевод, не скрывая своего удивления.
- Один.
- Откуда идёшь?
- С трассы.
- Далече отсюда… Дуся, – обратился он к женщине, – согрей чаю, – и снова повернулся ко мне. – Давно путешествуешь?
- Вторую неделю. А вы тут оленей пасёте? – задал я риторический вопрос.
- Беда с ними. Разбегаются по тайге, не соберёшь. Грибы ищут. Завтра будем кочевать отсюда в верховья…
Через час мне казалось, что этих людей я знаю давно. Общение с ними получалось непринуждённым, и после многодневного одиночества покидать табор не хотелось. Приятно было даже просто видеть рядом людей, а не пустынный речной берег. Я задержался у эвенков сначала до вечера, а затем остался и ночевать. Впрочем, задерживаться бы не стал, если б не шальная мысль: путь мой лежал через те же верховья, о которых упомянул Виктор (глава оленеводческой семьи) и желание хоть немного пройтись налегке всецело завладело мной. Но я чувствовал, что заговаривать на эту тему в спешке – против правил, и поэтому отложил разговор на вечер. Когда же задал свой животрепещущий вопрос, то услышал:
- Мешок отвезти нетрудно. А сам-то как?
- Пойду следом, – обрадовался я обнадёживающему началу.
- Олени быстро ходят, не догонишь.
- Ну и что, по следам дойду. И карта у меня есть.
- До темноты не успеешь, потом следы не увидишь. Да и днём заплутать можно. Олени много где натоптали.
Не зная, что ответить на этот довод и ещё не желая отказываться от рухнувшей задумки, я растерянно замолчал.
- Эх, жаль у вас не лошади, – наконец обречённо сдался я, – на оленях верхом не умею.
Виктор посмотрел на непроницаемое лицо жены, ища в нём только ему известные признаки, выражающие отношение к разговору. Вероятно, не увидев протеста, попросил одного из молодых пастухов глянуть старую седлушку и вновь заговорил со мной.
- Завтра попробуешь. Оседлаю тебе смирного оленя. Ты худой, весишь мало.
Неожиданный поворот в разговоре вновь вернул мне надежду на везение…
Утром я под руководством Виктора взгромоздился на оленя и тут же едва не свалился. Оленья шкура так лихо елозила по туловищу с одной стороны на другую, что казалось намыленной и не прикреплённой к своему парнокопытному хозяину.
И всё-таки попытка удалась, хотя первый час езды оказался мучением. От постоянного напряжения ныла спина, болели колени. Это была не езда, а непрерывное балансирование. Несколько раз я намеревался слезть с оленя и перейти на привычный способ передвижения. Особенно после того, как вывалился из седла.
Олень перескакивал через узкую глубокую канаву и, не достав передними ногами до тверди, ухнул в воду по самую шею. Я кубарем перелетел через ветвистые рога, обвешанные лохмотьями линьки, и больно о них ударился. Весь мокрый, кривясь от боли, я рассчитывал услышать сочувствие в свой адрес. Но неожиданно услышал громкий хохот. Эвенки, не слезая с оленей, буквально покатывались. Молодой пастух, не удержавшись, даже сполз на землю, чем вызвал новую волну безудержного смеха.
- Что тут смешного? – обидчиво спросил я. И снова услышал взрыв веселья.
Однако к концу дня всё наладилось. Моё тело расслабилось и синхронно оленьим шагам равновесно покачивалось в связке «олень – наездник». Но что особо меня радовало: за несколько часов пройдено расстояние двухдневного пешего пути. И никакой усталости. Разве только седалище с непривычки побаливало...
Караван остановился ночевать, когда Солнце ещё возвышалось над лесом, и оленеводы сразу принялись за обустройство стоянки. Я тоже взялся за топор.
- Пойду, дров натаскаю для печки! – крикнул я Виктору.
- Для дымокуров гнилух притащи. Олени попасутся и прибегут, – попросил тот…
До темноты никто, кроме детей и собак, ни разу не присел отдохнуть. Развьючивание оленей, распаковка вещей, установка палатки, заготовка дров, костёр, дымокуры, приготовление ужина, и ещё десятки разных забот помельче – казалось, что и спать будет некогда. Но вот дела, наконец, переделаны, и перед сном, сидя в палатке у воткнутой в землю лучины с горящей свечкой, я посочувствовал:
- Хлопотно с таким хозяйством.
- Без него никак. Вся жизнь на оленях держится. Ты вон один, и то к ним приблудился, а семье без оленей совсем никак.
- Да, я бы пешком и половины не прошёл, – согласился я. – Эх, мне б одного в качестве носильщика.
- Один плохо. Убежит – где искать? След не увидишь. Стадо ходит – видно хорошо. – Виктор помолчал и переменил тему. – Ты чего не говоришь, куда идёшь? Секрет, что ли?
- Да какой секрет! Хочу посмотреть на места, где знаменитый Улукиткан, проводник Федосеева, обитал. Очень он человек хороший. Человека ведь воспитывает среда. Вот и хочу с ней познакомиться.
Виктор внимательно посмотрел на меня.
- Он из нашего рода был. Я его не помню, но старики говорили, обыкновенный был, как все. И места обыкновенные. Правда, много испортили артельщики. Золото моют, рыбы не стало в реках. Скоро, говорят, через хребет железную дорогу проложат, уголь будут добывать. Зверь убежит… Не станет скоро тайги, в которой Улукиткан жил.
В голосе Виктора не было злости на печальное будущее. Однако по неторопливым жестам, по их едва заметной медлительности видно было, что будущее это не даёт ему покоя, мучает своей неотвратимостью. Не зная, что сказать, я молчал…
На второй день я уже меньше следил за дорогой и равновесием, и всё больше успевал разглядывать окрестности. Управлять оленем не было необходимости. Привыкший во всём доверять вожаку, тот, словно привязанный, следовал за впереди идущими собратьями. Бездельничая, в душе я ликовал, вспоминая, что ещё два дня назад меня посещали чувства, схожие с чувствами каторжанина. Неожиданная оказия сэкономила мне силы, сократила расстояние. В благодарность я пытался даже отгонять от своего олешки назойливых оводов.
Но хорошее всегда быстро кончается. Настало время прощания с оленеводами.
Перед второй в стойбище ночевкой, сидя возле установленной на улице печки в окружении отдыхающих собак, мы чаевали со свежеиспечённым хлебом, замешанном на соде. На северо-западе гранатово отсвечивал закат, обещая на завтра ветреный, безкомарный день. Неспешно прихлёбывая из эмалированных кружек, мы обменивались короткими фразами.
- За день перевалишь, а там надуешь лодку, и опять верхом, – подытожил Виктор.
- Как получится. Вдруг вода малая.
- На олене мешок свой отвези, – неожиданно предложил Виктор, и примолк. – Сидишь ты на олене безвредно, холка у него не сбита, я посмотрел … – Он снова примолк и через минуту досказал. – Мешок приторочим на вьючного, а на своём верхом езжай.
Не зная, как благодарить за предложение, и всё ещё сомневаясь в нём, я забалагурил:
- На олене – это хорошо. Но с другой стороны, почует нас медведь, нападёт. Собаки нет, чтоб облаять. А тут я под горячую лапу…
- Не нападёт, побоится. Разве только дурной какой, – засмеялся Виктор. – Но нынче тайга не горит, и дураков нету.
- А часто пожары бывают?
- Беда, как часто. И откуда берутся?! Прошлым летом неподалёку от нас загорелось. И людей кругом не было, и молний. Будто прилетело откуда.
Молчавшая до сих пор Дуся, хлопотавшая у печки, вдруг степенно заметила:
- Олень жалко.
Я с любопытством повернулся к женщине.
- Медведь задавит, жалко, – пояснила она.
- А меня? – спросил я, догадавшись, что Дуся слышала моё балагурство.
- Русский не жалко.
- Почему? – опешил я.
- Русский много.
Не зная, как реагировать на такую бестактность, я опять задал вопрос. И поскольку разговор проходил в тайге Якутии, произнёс первое, что пришло в голову.
- А якутов, значит, жалко?
- Якут много, зачем жалеть.
Я растерялся ещё больше.
- Кого же тогда жалко?
- Эвенк мало.
- Ладно, – согласился я. – Я вообще один. Меня очень мало. Если медведь задавит меня, то меня совсем не останется.
- Хитрый, – обезоружила меня женщина.
- Нет, ну чем всё-таки эвенк лучше русского?
Стряпуха перевернула в сковороде содовую лепёшку и равнодушно подвела черту:
- Пришёл, ушёл. Какая польза?..
Утверждение таёжной жительницы, направленное в самую суть, расстроило меня. Да и что можно возразить, если русские люди, разрываясь между цивилизацией и природой (за исключением разве что старообрядцев), живут в тайге лишь время от времени?..
Ранним утром Виктор привёл к палатке оленей, и я, навьючив на одного перемётные сумы, в которые разложил содержимое рюкзака, в сопровождении одного из молодых пастухов перевалил через водораздел. А уже следующим днём, надув небольшую лодку, плыл вниз по течению и с теплотой вспоминал оленеводческую семью, проявившую участие ко мне, незнакомому путнику, без лишних слов и намёков на какую-либо для себя выгоду. И даже правда из уст Дуси уже не казалась обидной.
Всех, кто прочёл статью, благодарю за внимание, и подписывайтесь на «Таёжные экспедиции».