Музыкальное переложение на псалом номер три. А, что там, за этой музыкальной умиротворяющей благодатью?
Вот, на нашем общем древле-словянском:
"Псалом Давиду, внегда отбегаше от лица Авессалома, сына своего."
"Господи! Как умножились враги мои! Мнози восстают на мя:
Мнози глаголют душе моей:"Несть спасения ему в Бозе его:
Ты же Господи, заступник мой, еси, слава моя, и возносяй главу мою.
Гласом моим ко Господу воззвах и услыша мя от горы святыя своея. Аз уснух и спах, восстах, яко Господь заступит мя. Не убоюся от тем людей, Окрест напАдающих на мя. Воскресни Господи, спаси мя Боже мой: яко ты поразил еси вся враждующыя ми всуе, зубы грешников сокрушил еси. Господне есть спасение, а на людех твоих благословение твое."
Какого - то года, Шувалово. Мы с Варварой, тихим июльским вечером перешли трассу и спустились к озеру. Немногочисленный, там и сям оставшийся люд уже собирался, тень пала на озеро и стало прохладно. Вдалеке, на песчаной косе дети палили костер и что - то кричали. Вари уже давно нет на свете, и, сейчас, слушая эти средневековые переложения, вспомнился давний тот вечер и костер, и прохлада, несущая облегчение после тяжкого зноя, и, какое - то, тогда, внутреннее единство с сестрой, наше общее растворение в этой благодати июльского вечера. Вдруг - топот лошади позади! Откуда - то сверху, с края обрыва, наискось через кусты, прямо на нас ломится вороной мощный конь с какой - то девчонкой - оторвой в седле ... Как прямая черта, этот стремительно набегающий скок и топот и храп жеребца! Средневековье пронеслось мимо, в двух метрах ...
По невежеству своему, разбираю, что Псалтирь "Женевская", т.е. протестантская, кальвинистская. "О, Жаун КальвИнь, Жаун Кальвинь!" - радостно затараторила как - то одна знакомая француженка, когда я спросил, какому богу ты молишься?. 16 столетие. Все взялись тогда вслед за Лютером Евангелие переписывать, Священное Писание критиковать, свои церкви организовывать, кровью залили Европу. Это были минуты слабости. А для народов минута, что век. Так и осталась черта как шрам на прекрасной иконе, въелась в ее фактуру, сделалась неотъемлемой, будто от века, а икона стала еще прекрасней, еще милее ...