Получила лауреатский диплом из Саратовского Рубцовского центра и была приятно удивлена, ибо насколько помню, на конкурс не выдвигалась. Видимо, кто-то выдвинул. Николай Рубцов… У каждого поэта с другими поэтами отношения непростые. Причём, это не только современников касается. Даже с классиками. Одних открываешь для себя сразу и навсегда остаёшься им верен. Таким для меня был и остаётся Блок. Блок форевер – мой девиз! Пушкин – понятно и без вопросов, это часть уже крови, часть жизни, часть каждого из нас, не зря говорят – в каждом из нас живёт частица Пушкина. Лермонтов и Цветаева – это родные мне поэты, почти по крови. Настолько родные, что я однажды волевым усилием отвела себя от них и стала читать других, совсем других классиков – Ахматову и Некрасова. К Фету шла долго… От юношеского наглого скептицизма – подумаешь, Фет какой-то, цветочки, синички, не мужское… До того, что случилось со мной в доме поэта-фронтовика Ильи Семёновича Павлова (у него огромная домашняя библиотека, квартира-библиотека). Илье Семёновичу было на тот момент 95 лет (на будущий год ему, Бог даст, сто лет исполнится!!!), и он высоко книги брать не мог с полок. А тут я пришла в гости. Начались наши бесконечные разговоры-споры о политике и литературе, не помню, о чём поспорили на сей раз, но Илья Семёнович сказал: «Диана, встань на стул, достань с полки вон ту книгу». Видимо, хотел аргументационно – из книги – меня убедить в чём-то. Ну я полезла, стала доставать книгу с полки, задела другую, и та мне крепко таки шмякнула по буйной головушке. И упала на пол. Достала я книгу искомую, а эту взяла, думаю, что вредина-книга. А она была весомая и раскрылась в процессе падения. Я машинально подняла, смотрю – стихи. Также машинально прочитала несколько строф и обалдела. Чьи это стихи? Смотрю на обложку – Антология поэзии, советского периода издание. А раскрылась книга на стихах Фета, представляете? Тут уже я забыла о предмете нашего спора (наверное, опять на Сталине мы схлестнулись с Ильей Семёновичем, у нас Сталин был частым предметом спора. Илья Семёнович к нему сложно относился, с одной стороны, как прошедший фронтами, уважал бесконечно. С другой, как раскулаченный в своё время, из семьи раскулаченных, ему самому было на тот момент подростковых лет сколько-то, и его посадили в сарай, чтобы утром расстрелять, а односельчане помогли убежать, и он, мальчишка, по тайге, бежал в другое село, а в Сибири сёла друг от друга находятся далече. Конечно, я не могу не видеть очевидного, что для того, чтобы поднять город и модернизировать страну, Сталин фактически угробил русскую сельскую глубинку, где-то же резервы надо было брать – нефть он на запад не гнал, газ тоже, займов милитаристы ему не давали, ну вот как то так… Короче, у нас с Ильёй Семёновичем частые споры о Сталине, противоречивая фигура, что ни говори. Ну а тут я уже и о Сталине забыла, стала читать дальше стихи Фета, и чем дальше читала, тем больше обалдевала. Какая филигранность, какая красота, какая точность слова! Короче, выпросила книгу почитать – всю толстенную Антологию только ради Фета выпросила. Так я открыла для себя Фета, буквально Бог мне по башке Фетом стукнул и я вот видимо, к тому моменту уже была готова открыть для себя этого гениального поэта… С Рубцовым было нечто подобное. В юности прямо таки чуть не заставляли поэты старшего поколения читать Рубцова. Читала и как бы мимо шло… Странно, но так! И лишь где-то попозже вдруг как-то осознала, что Рубцов – один из единственных поэтов (ещё Семичев и Кузнецов), читая которого я невольно глотаю слёзы – восторга, сострадания и ещё непонятно чего. Почему я и читаю Рубцова обычно, когда меня никто не видит. А то как у Маяка:
Если выставить плачущего большевика…
Вот бы радовались ротозеи. А я по принципу живу:
Смеяться буду я со всеми,
А плакать не хочу ни с кем.
Ибо кто меня любит, тот и без моих слёз поймёт, что мне плохо. А кто не любит – порадуется, а оно мне надо?
Я открыла в Рубцове вдруг не просто русского великого словотворца от Бога, но и великого симфониста. В его стихах звучит симфоническая гармония русского языка, уже практически утраченная нашей поэзией, где «всё понятно, всё на русском языке», даже и в рифму порой попадают авторы, а вот нет чего-то такого, о чём Ахматова говорила – талант и ТАЙНА. Вот эта тайное симфоническое звучание мира, исконно данное ВСЕМУ миру, и России в особенности – вот что такое Рубцов. Печальников русской глубинки – навалом в поэзии, а вот ЭТОГО ни у кого из них нет. Я редко цитирую Рубцова – потому что не люблю показывать своих слёз прилюдно. Так что с Рубцовым у меня по прежнему непросто.
Диана Кан, поэтесса