Живописец, график, член Союза художников России, заведующий кафедрой дизайна и декоративно - прикладного искусства, доцент технического университета Владислав Несынов объявился как - то внезапно. На какое - то время он уезжал из Иркутска в Америку - работать, а потом возник, и о нём все заговорили. Одиннадцать его произведений вошли в экспозицию Русского отдела музея Зиммерли ( Нью - Джерси, США), много работ приобретено известным коллекционером Нортоном Доджем, кое - что осело в частных собраниях Италии, Германии, Голландии, Бельгии, Канады, Японии...
Персональная выставка, открывшаяся в Иркутском музее, как бы служила доказательством, что 32 - летний автор утвердился и среди художников Иркутска, и достиг того уровня, когда можно показывать свои работы в престижных залах. Про выставку рассказывать - всегда неблагодарное дело, картины надо видеть самому. Влад же и вовсе оказался совсем иным художником, абсолютно не похожим ни на кого из иркутян, выбивающимся из прославленной иркутской школы и не следующим её знаменитым традициям.
Кто - то воротил нос от его "абстракций", кто - то пренебрежительно цедил, что всё это - от лукавого, что нет в несыновских работах ни души и ни сердца. Но я знаю , что и у художников " есть такой обычай в круг сойдясь оплёвывать друг друга", что они часто не понимают, или не хотят понять собрата, что меж собой общаются на разных языках. Влад Несынов показал живописные полотна и несколько графических серий.
Потрясающими по глубине предстали 11 работ о трагической судьбе Игирмы. Необычными, словно находка Шлимана, показались "Письма из Нью - Йорка." " Турецкие бани" прочитывались как графический фольклор. Тёмно - охристый Египет напоминал зашифрованные иероглифы... Каждый лист и каждый холст были отмечены дерзкой самостоятельностью, без малейшего намёка на подражательность. Своим особым изобразительным языком Влад как бы отстаивал собственное право на духовную свободу и раскрепощённость. И эта свобода была не "наша", она была какая - то "западная", вызывающая, словно шла на открытое столкновение.
- Я бы сказал так: я могу себе позволить просто поработать с краской, не задумываясь, что мне надо сделать, чтобы зритель понял, о чём я пишу. Сейчас я совсем не пытаюсь"разжевать" содержание. Кому - то мои картины кажутся абстрактными, а для меня они очень конкретны. И в Америке я понял, что свобода художника в том и состоит, чтобы ничего не объяснять зрителю, зритель сам, если работа "вкусная", её обязательно попробует...
Так мы стали с ним говорить об Америке. Потому что эта страна научила его тому, что незнакомо другим нашим художникам.
В одном только районе Нью - Йорка - Манхеттене 1075 картинных галерей. Их количество диктует...налоговая система. - В США я попал по приглашению фирмы Бэлт корпорейшн. В условиях сразу оговаривалось, что фирма не будет очень помогать мне, нужно самому проявить инициативу, обойти галереи, установить контакты. то есть практически всё зависело от меня самого. Я прилетел в Нью - Йорк и попросил таксиста привезти меня в культурный центр и к самой дешёвой гостинице. Он привёз меня на Таймс сквер и оставил в гостинице, которая оказалась для цветных и студентов, но и она тоже для меня была дорогая - шестьдесят долларов в сутки. Наутро поехал в музей Рериха - а в чужом городе, да так далеко, хотелось почувствовать чью - то близость, и эту близость и поддержку я в музее нашёл в лице директора Дэниэла Этина. Освоившись, сделал серию графических листов - "Нью - Йорк и эмигранты".
Когда показал её в музее, мне сказали, что я угадал характерную для Америки деталь: все эмигранты проходят здесь два уровня жизни - пещерный и цивилизованный. Но переход в небоскрёбы очень тяжёлый, и не каждый его пройти сумеет. Вот почему в моих работах пещеры ( а они есть и в центре Манхеттена - искусственные, выдолбленные в породе, и настоящие, где проводят время чернокожие) появились как главная реальность той жизни. Работать приходилось в основном с галереями, но сначала их предстояло найти - те, которые бы заинтересовались мною, как художником. Когда я попробовал поработать на улице ( а такая возможность есть лишь в субботу и воскресенье , когда художникам разрешают на Вест Бродвее показать свои холсты), ко мне подошли студенты и сказали, что улица не мой уровень и не стоит пытаться найти здесь покупателя. Но меня волновала даже не продажа, а контакт. Хотелось узнать , есть ли вообще спрос на тебя.
И я начал ходить по галереям. Их 1075 только на Манхеттене! И маленькие, и большие. У каждой есть свои художники, с которыми они работают. Если художник талантлив, они его "раскручивают". Но он как бы остаётся на вторых ролях. А на первых - налоговая система. Такое изобилие галерей она и диктует. В Соединённых Штатах формирование музейных коллекций идёт от даров, государство не тратит ни копейки на покупку произведений искусства; их дарят богатые люди. Всё происходит по цепочке: художник - коллекционер - музей. Как правило, владелец крупной компании содержит одну - две галереи. Он оплачивает аренду помещения, зарплату, покупает у художников работы и дарит их в музейные коллекции. Это ему очень выгодно.Когда у него "зависают" какие - то суммы, за которые предстоит отчитываться перед налоговой инспекцией, он приобретает у автора, который уже "раскручен" и имеет имя ( вот почему такая потребность в именах!), работу за одну цену, передаёт её в коллекцию (при этом музейщику тоже что - то перепадает). и ему выдают справку совсем с другой цифрой. выгодно и художнику - потому что его рейтинг поднимается, и галерее, и дарителю - с налогом у него всё будет в порядке... Это распространено сильно, и все смотрят на это формально, потому что в конечном счёте выигрывает государство, экономя средства на искусстве.
Чтобы товар завоевал рынок, его сначала населяют культурой. Продать свои работы в Америке очень трудно. У меня их там осталось пятьдесят. Большая часть из них находится в двух самых престижных для русского художника собраниях, владельцем которых является Нортон Додж. Ему 67 лет, он эксперт по русскому искусству. Как оказалось, на американском рынке русским искусством профессионально занимаются два - три человека. Современное искусство является вотчиной Нортона Доджа. Когда художник из России появляется, ему сообщают. что есть такой коллекционер и с ним работает целая сеть дилеров. я как раз на Нортона и попал. Деньги мне сначала не выплатили - взяли просто посмотреть, а потом я всё своё получил. Самая первая цена за мою картину была двести долларов, затем она выросла до четырёхсот. а потом - ещё в два раза дороже. Но это было уже после нескольких месяцев пребывания в Америке.
А сначала рынок не был готов меня принять. Самое удивительное в моём случае оказалось то, что я приехал сам, один, без какой - либо поддержки. А у американцев психология немножко иная по отношению к культуре. У них культура идёт впереди экономики, они в большой очень связке. Американцы прежде чем какой - то рынок завоевать своими товарами, сначала населяют его своей культурой - при чём первоклассной, не бульварной. У них это чётко отработано. Подготовка рынка идёт так: сначала музыка прошла, художники прошли, потом фильмы прошли классические, потом - мультики из золотого фонда... А следом пошёл товар. Для чего это? Чтобы к их товару уже сложилось определённое отношение. По их понятиям, если есть настоящее искусство, то и товар на таком же уровне. И потому американцы своих художников опекают очень заботливо. Они чуют разницу - американский художник или иностранец. Иностранца они воспринимают как упаковку для чужого товара, который стремиться завоевать их рынок, и настороженно к этому относятся. Если приехал ты, допустим, из Сибири - а кто за тобой стоит? Это главный вопрос. А за мной вообще никого не было, и для них это оказалось загадкой. Потом они её разгадали. Если ты приехал один, на свои деньги, и за тобой никто не устремился - значит у вас товаров не производят хороших, что - ли?! Получается, что художник в стране есть, а товаров она достойных не производит. И вот они наши сливки снимают. И на этом точка. Всё, можно не беспокоиться: на рынок никто не рвётся.
Если ехать в Америку с серьёзными намерениями, нужно иметь такого партнёра, который бы это всё понимал. У нас сейчас пока увлечены другим. Производственники считают, что их товар может просто из - за своего хорошего качества проникнуть на любой рынок, но они не знают, что это не так. Даже будь у них продукция высочайшего качества , ей не дадут завоевать рынок. А с помощью культуры она на рынок просачивается. Начинает срабатывать пропагандистская машина, но чтобы её раскочегарить, нужно взаимопонимание всех сторон. Вот у нас постоянно говорят о гибели культуры, это во многом справедливо. И она гибнет вместе с товаропроизводителями. Без понимания государством этих двух вещей. которые во всём цивилизованном мире в одной связке идут, мы ничего не изменим.
"Чужим коням гонять во след ни наслажденья, ни почёта нет"...(Фирдоуси) Практически при каждом американском университете есть своё собрание картин. Есть собственный музей и при Нью-Йоркском университете. он по количеству и качеству экспонатов не уступает Иркутскому областному художественному музею. Собрание картин принадлежит нескольким частным лицам. К примеру, Нортон Додж владеет русским отделом. Картины принадлежат коллекционерам, а государство даёт возможность их показать. Произведения искусства находятся там без права передвижения. Вот почему считается престижным попасть в такую коллекцию: твои работы уже не пропадут, они не попадут в посторонние руки, они зафиксированы в данном собрании. Моих работ в Штатах осталось пятьдесят, а в Иркутском музее пока нет ни одной. Есть в Ангарске - в коллекции, которую собирал покойный Виктор Фёдорович Новокшенов. Он был одним из первых моих покупателей. Я ещё тогда совсем мальчишкой был, а он купил.
Но в России и спроса на мои картины не было. тот, кто побывал на моей выставке, это сразу понял. Потому что мои работы выполнены в совершенно другом направлении, и оно, наверное, не совсем привычно для нашего восприятия. Мне на Западе давали разные названия. Одно из них - художник, рисующий маленьких человечков. Другое - рационалист, символист. А сам я считаю себя художником. который ищет свой изобразительный язык. Многие американские живописцы и графики тоже заняты таким поиском. Для американцев вообще самое главное - индивидуальность. Не дай Бог, если ты на кого - то похож - тебе сразу приклеивают этикетку, что ты принадлежишь к той или иной школе. А когда ты индивидуален, да ещё Бог не обидел талантом, то тебя рассматривают особо. И мне Америка дала возможность убедиться, что, перефразируя Фирдоуси, своих коней во след чужим я не гоню.
Я убедился, что и художники ценность имеют только в том случае, когда они сами занимались продажей или устройством своих картин, когда они сами обеспечили им судьбу. А в Нью - Йорке есть очень много выброшенных картин - их не принял арт рынок. И поэтому отчасти нет надуманного пиетета, восторга перед посредственными работами, как это сплошь у нас. В Америке просто: если картина валяется на помойке - значит, художник не довёл её до такого уровня, при котором она может быть принята в человеческое общество. А если уже принята - значит, её ценность определила сама жизнь. С русскими художниками за границей американским коллекционерам работать трудно. Наши считают, что представляют из себя большую ценность, у них очень много гонора. И они с друг другом почти не общаются. Нет ни агентуры своей, ни дилерской сети, ни издательств. Из - за своего непатриотизма мы много теряем. Мы не чувствуем национальной сплочённости, государственной сплочённости у нас не стало. И пусть не назовут меня циником , но раз уж мы вступили на рыночный путь, мы обязаны быть патриотами своей страны. И всё русское продвигать. Именно в Америке понимаешь, чем она хороша - твоя Россия. И как она хороша!
Там я оставил дорогие работы. Время покажет, сработают они на меня или нет. В тот момент мне надо было доказать самому себе, что я чего - то стою, или я просто заморочил себе голову, решив, что я интересный художник. И мне было необходимо, чтобы кто - то попытался меня оценить по самой верхней планке. В Иркутске тогда ещё не наступило время, когда обратили бы внимание на автора, который работает не так как все. Сейчас я добился духовной свободы и могу рисовать так, как хочу. Я для этого в Иркутск и вернулся - спокойно жить и работать. И как только я вернулся, я взял свою жену, сына, мы ушли за город и разожгли костёр... Я так об этом скучал.