Пожалуй, разговор об этом романе можно было бы начать с написанного в середине 70-х цикла рассказов «Воспитание по доктору Споку».
Да, многие мысли Зорина из «Воспитания…» схожи с мыслями и наблюдениями Медведева и Иванова из «Всё впереди». Что и неудивительно – ведь мыслит, наблюдает за происходящим в обществе, всё тот же Василий Белов.
Роман впервые был опубликован в 1986 году (Наш современник. № 7, 8, 1986). И сразу же вызвал шквал критики. Причём, в ведущих литературных журналах и газетах: «Вопросы литературы», «Литературная газета» и т. д.
Главный упрёк автору: «не за свою тему взялся». Мол, сиди за своими «тремя волоками» и пиши про деревню – это у тебя хорошо получается, а город, НТР, кибернетика и прочее – не твоё… А ничего, что Белов большую часть жизни всё-таки в городах прожил, а в Москве бывал, пожалуй, чаще, чем в родной Тимонихе (да и Москва для него, как для всякого русского, родная)? Нет, не смущает это «критиков»: «деревенщик» должен писать о деревне и всё тут.
Следующий упрёк: «женоненавистничество». Ну, да – он ведь пишет о том, что аборт, например, не «личное дело женщины», а узаконенное убийство…
И самый серьёзный упрёк (можно сказать – обвинение), появившееся после публикации «Всё впереди» - антисемитизм. Ведь главный отрицательный герой романа – еврей, ну, значит…
Другая категория «критиков», более снисходительна: мол наш известный «деревенщик» написал семейно-бытовой роман… И почти обязательно добавляют: «и куда же девался его «сочный», «народный» и т. д. язык… Как бы не понимая, что «язык» отражает место действия, действующих лиц… Нет, язык и в этом романе у Белова на высоте, он именно такой, каким должен быть в московской суете, у замученных этой суетой людей. И язык автора, и язык героев. Уместны здесь и каламбуры в духе Остапа Бендера от Бриша, и почти публицистические авторские ремарки, и лирические отступления с описаниями природы и города…
Проходят годы, отпадает шелуха сиюминутности, и всё более чётко видно, что Василий Белов написал роман философский, роман-предсказание… Предсказания его продолжают сбываться…
Странно, но именно этот роман я читал большее количество раз, чем все остальные произведения Белова (кажется, раз пять). Первый раз, чтобы увидеть, за что же его так ругают (почти никто не хвалил), а потом, что-то всё заставляло вернуться к этому роману – мысли, которыми он наполнен, события, предсказанные в нём…
Сейчас я ещё раз перечитаю этот небольшой, динамичный и очень ёмкий роман. И по ходу чтения буду записывать некоторые свои мысли…
Первая часть романа называется «Белая лошадь» - название многозначное, постоянно обыгрываемое Беловым: это и название виски (образ мещанства, «троянский конь» закинутый в нашу жизнь), и образ из стихотворения Рубцова («лошадь белая в поле тёмном»), символизирующий, напротив, нечто вечное, настоящее…
Вторая часть называется более прямолинейно-публицистично: «Безоблачное сиротство». И не потому, что Белов не мог и здесь найти какое-то более «художественное» название, а потому, что ему, как автору, нужно было именно такое…
События происходят в 1974-м и 1984-м годах.
История, вроде бы, действительно, бытовая и семейная: одноклассники влюблённые в одноклассницу, их семьи, отношения…
Влюблены были в Любу Медведеву (фамилия одноклассника, ставшего мужем). Вот что сообщается о ней: «Она мечтала всегда, начиная со школьной парты. Мечтала о том, что будет: мечтала ежедневно о завтрашнем дне или вечере. Почти каждое мечтание ее осуществлялось. Она тотчас забывала об этом и снова мечтала, уже о большем, загадывая дальше и дальше. И чем больше она мечтала, чем дальше загадывала, тем неинтересней казалась ей сегодняшняя жизнь, повседневное окружение и обыденные дела. Люба всегда жила завтрашним, вернее, послезавтрашним днем, думала только о будущем, не замечая настоящее и совсем не вспоминая о прошлом. Если б она вспомнила как-нибудь прежние, давно сбывшиеся мечты, она ужаснулась бы их наивности, покраснела бы от стыда за свою прошлую, такую, как бы она сказала, примитивную жизнь. Счастье ее складывалось из постоянного ожидания. То она ожидала и мечтала закончить школу, то мечтала познакомиться с кем-то, то строила планы насчет летних каникул. Мечта о гордом Медведеве, возникшая еще в школе, осуществилась без сучка и задоринки…» И разве это плохо – мечтать? Нас всегда учили (в школе, в советской литературе), что надо мечтать... Православного отношения к «мечтательности» многие не знают и поныне, а надо бы знать-то… Мечты, не требующие нравственных усилий и духовного напряжения, весьма опасны. Возмечтала Ева, как-то, соблазнённая змеем, познать, подобно Богу, добро и зло, и потянулась скорбная верёвочка…
Искушение в виде устроенной Бришем поездки Любы во Францию, тоже стало первой ниточкой «скорбной верёвочки»…
«Тебе писать расписку или так обойдешься?» - пошло пошутил Бриш, ещё в аэропорту перед отлётом в Париж. Но Дмитрий Медведев абсолютно верил в свою Любу. И Люба всю поездку, переживала, что нет рядом мужа и дочери… Впрочем, не отказывалась и от разговоров с Михаилом Бришем и его другом, «журналистом номер один», Аркадием, разговоров всегда с «интеллигентскими» шуточками и пошловатыми намёками…
Случилось ли что-то там, во Франции, вошла ли Люба в номер Аркадия, выиграл ли он бутылку «Белой лошади» у Бриша, мы, читатели, так и не узнаем (и в этом тоже жалость и уважение Белова к своим героям). Но ведь для Белова, как и для его героя Дмитрия Медведева, изменила, или готова была изменить – одно и то же.
В начале романа есть эпизод, когда Люба заблудилась в чужом заграничном городе, в Марселе… У Белова в нескольких произведениях появляется сюжет «блуждания»: мужики-ходоки в Москве («Кануны»), герой киноповести «Целуются зори»… Впервые, кажется, в рассказе «Иду домой» - страх заплутавшего в лесу мальчишки. И, пронзительно, на грани смерти в «Привычном деле», когда Иван Африканович всё же спасся, выжил… но вскоре похоронил жену… Что-то важное было в этом сюжете для Василия Белова, возможно и отразилось какое-то реальное, детское ещё потрясение… Само по себе «блуждание» - это нахождение в неведении, на грани выбора пути, в пограничном состоянии… Люба Медведева в Марселе, собственно, и не заблудилась, лишь на мгновение растерялась в незнакомом месте, и тут же её взял под локоток «журналист номер один» Аркаша. «Вот мы уже и заблудились…» Чужая, недобрая сила указала путь героине…
Кто они, герои романа? Иванов (с ударением на «а») – нарколог, который сам спивается (как доктор из «Палаты № 6», сходящий с ума), случайный свидетель «соблазнения» Любы; Зуев – офицер-подводник, муж неверной жены, он всё ещё чисто, по-юношески, любит Любу; Бриш – ученый кибернетик, (напоминающий одновременно Остапа Бендера и Кощея Бессмертного); Дмитрий Медведев – руководитель научной группы, создающей суперкомпьютер (который, впрочем, устаревает, ещё в процессе создания, но убивает научного сотрудника Грузя – тоже гениальное наблюдение Белова: всё впереди, впереди новые компьютеры, убивающие живую жизнь)…
Между прочим, у каждого из них ещё со школьных времён есть «говорящее» прозвище. Про Медведева говорили, что он предсказывает события, как славянский волхв и называли его – «предсказатель событий». Иванов – «жаждущий справедливости». Бриш – «идущий впереди»…
Невольно и задумаешься: если впереди идёт всё омертвляющий Бриш, то, что же впереди?..
Развивающиеся события романа: развал семьи, смерть Грузя и т. д., дополняются размышлениями и разговорами героев. Многие свои мысли отдал Белов и Медведеву, и Иванову, и Жене Грузю…
Вот, например, разговор Иванова с Бришем на даче Медведевых (на этой даче происходят многие события романа, она, дача, как и Москва – тоже герой романа):
«Теперь разговор на веранде шел о том, считать ли человека составной частью среды обитания. Бриш говорил:
- Природа не храм, а мастерская, и человек в ней работник. Это еще Тургенев сказал.
- Сказал это не Тургенев, а всего лишь Базаров. Отнюдь не одно и то же. А во-вторых, кем ты хочешь видеть человека? Работником или мастером?
- Не вижу разницы.
- Большая разница, дорогой! - Это «дорогой» прозвучало в устах нарколога почти угрожающе. - Конечно, каждый мастер является и работником. Но далеко не каждый работник становится мастером, художником, то есть творцом!
- Я согласен, - натужно засмеялся Бриш. - Будем говорить не работник, а мастер.
- А согласен ли ты, что для настоящего мастера его мастерская и есть храм?
- Допустим.
- Тогда и базаровское противопоставление храма и мастерской рассыпается в прах! Новейшие нигилисты, конечно, изворотливее тургеневских. Только суть та же самая…»
А вот мысли Медведева: «Оказалось, что ежедневно и едва ли не каждый час его дочь – это маленькое, самое дорогое для него существо – утрачивает черты и свойства младенчества, лишается то одного, то другого, что было так прекрасно и так дорого для него. Приобретения же не вызывали в нем никакого энтузиазма… Еще вчера она могла делать то, что ей хочется, сегодня половину своего дня она тратила на обязанности. А завтра не будет у нее и второй половины…
Медведев серьезно считал, что у современных детей рационалисты похитили детство. Нет, пожалуй, дело тут было еще сложнее: он испытывал скорбь за невозвратимость каждой минуты, прожитой его дочерью, а что говорить о днях и неделях? И никогда, никогда не увидит он ее не только такой, какой она была, но и такой, какая она сейчас, сию минуту. Ему хотелось остановить для нее неумолимый и вечный ток времени…» - так мог размышлять и Зорин из «Воспитания…» (кажется, он как-то так и размышлял).
И ещё: «Останавливать надо не только гонку вооружений, но и гонку промышленности. Техника агрессивна сама по себе. Покоряя космос, мы опустошаем землю. Технический прогресс завораживает обывателя. Все эти теле-, само-, авто- порождают соблазны чудовищных социальных экспериментов. Насилие над природой выходит из-под нравственного контроля. А человек – часть природы! Следовательно, мы сами готовим себе ловушку? Самоистощение и самоуничтожение… Иными словами: самоубийство. А ведь началось-то все с обычного самохода и самолета, каково, а?.. Безграничное доверие ко всему отчужденно-искусственному. К водопроводной воде, например, к газетной строке. А к лесному ручью и к устному слову – никакого доверия!»
«С разрушением последовательности исчезает ритм, а с ним исчезает и красота», - рассуждает Медведев, а вспоминается беловский «Лад».
… Москва – город – не просто место, где происходит большинство событий романа, но действующий герой, влияющий на других героев романа. Она то добрая, то злая, то равнодушная, то «нешутя подвигается спереди и с боков», то «шумит на своих берегах»… И беловское отношение к Москве ощутимо (он ко всем героям как-то относится, никогда не равнодушен) – он её любит…Вот такую, разную: больную, неконтролируемо распухающую уродливыми пригородами, «не верящую слезам»… Родную…
С большой авторской симпатией описан научный сотрудник из группы Медведева Евгений Грузь. Он сын раскулаченных и высланных в 30-е годы на север России (за Тотьму) украинцев. Судьба этих людей, брошенных на смерть или выживание в заснеженные вологодские леса, особенно сильно показана Беловым в романе «Год великого перелома» (вторая часть трилогии «Час шестый»). А здесь, уже продолжение, уже судьба сына тех выживших выселенцев.
К слову, Белов часто цитирует украинские песни, вообще, любит украинцев (справедливо считая их такими же русскими людьми). Он говорил (и, кажется, где-то даже писал), что и украинского языка нет, а есть диалект русского (многие любимые им украинцы с ним не согласны).
Хороший человек Женя Грузь, весёлый, умный… И он погибает во время работы над суперкомпьютером (по этой причине Медведева осудили, и он отсидел шесть лет). Именно у матери Жени в подмосковном посёлке нашёл Дмитрий Медведев приют после лагеря и там читает письма и дневники Грузя (Белов, отдаёт им многие свои заветные мысли).
Про нахождение Дмитрия Медведева в лагере Белов не пишет почти ничего, сообщает только, что отсидел он шесть лет, а потом четыре года, к началу второй части романа, живёт в Подмосковье, подрабатывает строительством сельскохозяйственных объектов. Уж наверное, мог бы Василий Белов убедительно и интересно написать о лагерных годах Медведева, но (и в этом скромность и щедрость автора) для романа «Всё впереди» это не нужно. Из всех лагерных лет и событий Белов приводит всего лишь один разговор Медведева с неким «лощёным интеллектуалом» (аферистом, осуждённым за валютные операции).
Тот говорит: «Равенство? Его никогда не будет. Природа наделила людей разными полномочиями… Одни всегда будут убирать свое и чужое дерьмо, причем вручную. Другие – моделировать их поведение». Медведев не приемлет деление людей на избранных и неизбранных, так и отвечает аферисту-искусителю. Но разговор тот долгие годы сидит в нём и требует поступка. И вот однажды Дмитрий Медведев просто взял и вычистил деревенскую уборную…
Но голос искусителя преследует его: «Ты сделал это только для собственного самоутверждения. А делать это всегда ты ведь не станешь…»
Ну, да, кому-то ведь очень надо, чтобы Медведев и такие, как он, всегда «убирали свое и чужое дерьмо, причем вручную»…
И Медведев отвечает: «Почему же всегда? Когда надо!.. Да, я уберу… Но успею сделать ещё кое-что… Всё впереди!» Нет, не заманил искуситель Медведева ни в касту избранных, ни в касту изгоев…
А тем временем, пока Медведев отбывал срок, Михаил Бриш женился на Любе, ставшей Любовью Викторовной Бриш, готовит документы на усыновление дочери и сына Медведева и собирается вместе с ними эмигрировать в США…
Медведев же, кажется, никак и не собирается противостоять этому, он лишь встречается с дочерью, видит сына… Бороться же за справедливость берётся «жаждущий справедливости» нарколог Иванов… Берётся и не может одолеть дьявольскую карусель из бришевских приятелей, алкоголя, пустопорожних разговоров. А к тому же его ещё и избивают, то ли по указке Бриша, то ли нет… (Вспоминается эпизод из дневника Сергея Чухина, где Белов рассказывал, как избили его самого).
«Нет, Бриш мог и не знать про этот удар в затылок. Все равно! Да, все равно, поскольку он заодно с этой веселой компашкой. Биологи, ассистенты… Медведев прав: они только и делают, что отрабатывают варианты. Моделируют. Полярность не зря перекочевала из науки во взаимоотношения людей. Медведев говорил еще о дефиците искренности. Он и тут прав: люди начали говорить одно, а думать противоположное. Почему доброе начинание оборачивается впоследствии таким откровенным злом? Надо бы выяснить на досуге, случайны ли подобные начинания. Или они генерируются кем-то? А после подбрасываются нам «для внутреннего употребления». Всюду модели. Моделируют музыку, природу. Течение рек. Самого человека. Медведев сказал как-то, что теперь человечеству вполне по силам смоделировать апокалипсис… Репетиция конца света? О боже, как осточертели все эти количественные штучки! Так надоело жить в кибернетическом царстве. Уже известно, что будет через пять, десять, пятнадцать лет. Компьютер помогает предсказывать, то есть моделировать будущее. Там, за океаном, уже знают, сколько русских останется к двухтысячному году… Сколько и что мы выпьем в этом году, сколько в том… Они знают, какова у нас будет смертность, сколько детей будут рожать наши женщины. Высчитали даже процент дебильности. Они моделируют войны. Экономику и политику. Поведение женщин и молодежи. Ведь идеологические наркотики нисколько не лучше физиологических. Да, да, наркотик моделирует поведение! Это так просто. Ведь не ты же отплясывал с этой девчонкой! Отплясывал коньяк «Апшерон». А ты? Где же в эту минуту был ты? Не мог же «Апшерон» плясать сам по себе. Ему были нужны твои ноги… Пока ты плясал, никто не бил тебя кулаком в затылок. Да, твое поведение моделировалось. Оно контролировалось, пока ты пил и плясал с девчонкой! Ты был не опасен для кибернетиков, ты был с ними и на виду у них. Больше того: заодно! Но стоило тебе отрезветь, стоило стать самим собой, и ты сразу получил удар в затылок. Если пляшешь под ихнюю дудку, они над тобой смеются. Если становишься самим собой — бьют! Боже мой, как же тогда жить? Как сохранить совесть, будучи сильным и независимым? Еще трудней совместить время… Зуев моделирует корабли, которые были. Федоров добивался воскрешения умерших отцов, он считал это главным сыновним долгом. Может, и впрямь можно смоделировать прошлое? Может, в этом нет никакой опасности? Это, пожалуй, лучше, чем моделировать будущее. Нет, опять что-то не то. Наверное, лучше вообще без всяких моделей. «Я не хочу, не желаю быть объектом эксперимента! - мысленно возопил нарколог. - Не желаю. Я – человек. И никакому дьяволу не позволю экспериментировать надо мной! Даже после моей смерти… Умру со справкой! Чтобы никакие патологоанатомы не лазали в мой череп, не копались в моем сердце». - «Ну да, - возразил кто-то голосом биолога Саши. - Спросят тебя».
«Отрабатывающие варианты» консультанты, ассистенты и прочие завлабы – всё это очень скоро в очередной раз осуществилось в судьбе России. Был, революционный, конечно же, эксперимент 20-х-30-х годов. В конце 80-х начался новый.
Всё это показал и предсказал Белов…
И каким же грозным предупреждением звучит рассказ о страшном урагане, пронёсшемся по центральным областям России в 1984 году (особенно пострадали Ивановская и Костромская области). Вид разрушаемых домой, поднимаемых в воздух машин, людей разрываемых на куски… Сама природа восстаёт против людей и их дел…
Но, «то ли ещё будет, о-ё-ёй», - звучит голос из репродуктора… То ли ещё будет – всё впереди!
И вот Бриш собирается увозить Любу и детей в Америку – у них «всё впереди» - новая жизнь в «свободной» стране (а вполне вероятно и возвращение Бриша в качестве какого-нибудь «консультанта» уже в 90-е).
Ставший инвалидом Зуев «несёт свой крест», терпит когда-то гулящую, а теперь просто алкоголичку – жену Наталью. Казалось бы, должно быть наоборот: муж пьяница и страдающая жена, но Белов отбирает у женщин и эту «привилегию»: хотите равенства, так вот вам и в этом равенство. Спасается же Зуев, находит равновесие, в прошлом – создаёт модели старинных кораблей…
Иванов требует от Медведева действия, борьбы за справедливость…
Медведев, возможно, предвидит будущее и молчит…
« - Когда ты решишь, они будут уже в каком-нибудь Арканзасе. Ты предал своих детей!
- Прекрати, говорю тебе! В гневе мы теряем остатки мужества.
- И когда это ты научился говорить афоризмами? Залюбуешься… Это самое сделало тебя таким… жалким?..
- Замолчи! - Медведев остановился и побелел. - Или я врежу тебе…
- Я сам тебе врежу! - тихо сквозь зубы произнес Иванов и, сжав кулаки, напрягая челюсти, придвинулся ближе.
Оба замерли. Они сверлили, пронизывали друг друга глазами. Их обходили, на них оглядывались, а они стояли, готовые броситься друг на друга. Это было как раз посредине моста…
И Москва шумела на двух своих берегах».
Ничего не напоминает?..
И предупреждает…