Годы жизни: 1968-1993
Надпись на памятнике: " Как хочешь поступай живой, Что хочешь говори. Но на могильный камень мой Нет… Нет… Да посмотри….. "
Небо… Какое чистое красивое небо надо мной. Облака, как нарисованные юным неумелым художником первые мазки по голубому листу бумаги. Из них медленно-медленно, будто кружась в танце, падают на землю снежинки. Одна упала мне на кончик носа. Я вижу ее замысловатый узор, нарисованный матушкой природой. Их танец завораживал, заставляя глаза не слипаться…..
Одетый в синий крепдешиновый костюм, купленный матушкой в проммаге, который по-дурацки прилипал к волосатым ногам и щелкал синими искрами, стоило только потереть рукав об рукав, я гордой походкой вошел в актовый зал школы. Перекинув изрядно пожеванную спичку из одного уголка рта в другой, поправив вытащенный поверх костюма уголок воротника голубой накрахмаленной рубашки с расстегнутой верхней пуговицей, чуть пригладив рукой вечно взъерошенный чуб моих чуть вьющихся каштановых волос, я оглядел пространство. На покрашенной в цвет детской неожиданности сцене, возле стола, покрытого красной потрепанной временем и, наверное, ни разу не стираной тряпкой, столпились отличники-батаны. О чем-то горячо спорили, пытаясь перекричать друг друга и музыку, вырывающеюся из стоящих неподалеку так же потрепанных временем колонок, которые перед каждым праздником водружались на сцену парой крепких плечистых старшеклассников, а после убирались в кандейку трудовика под амбарный замок. Я успел разглядеть своих братанов, которые сменили свои помятые вытянутые на коленках трико на точно такой же как у меня костюм. Мы были как штампованные близнецы, в одинаковых нарядах, с одинаковыми прическами – лысый затылок и чуб торчащий впереди, у кого прилизанный водой с разбавленным сахаром, а у кого-то просто торчащий вверх. Даже спички в уголках рта были у каждого, это был особый шик – сплюнуть сквозь зубы, почти не раскрывая рта и не выронить спичку.
- Можно? - я услышал звук, как будто мышка пропищала в уголке, и не сразу понял, что вопрос-предложение было адресовано мне. Опустив наглый, с чуть заметной поволокой взгляд вниз я увидел «божественное» создание. Два хвостика рыжих волос, челку, которая была подстрижена чей-то кривой рукой или тупыми ножницами, зеленые глаза, смотрящие на меня с восторгом и каким-то благоговением, пухлые губки, на которых кое где от беспрерывного покусывания виднелись ошметки кожицы, нелепое явно перешитое черное платье с залосненными рукавами, на которое пришили бабушкин вязанный накрахмаленный белоснежный воротничок.
- Ты мне? – я едва скрывал недовольство от возникшей ситуации. Сейчас братва увидит всю картину маслом и начнутся подколки. - Ага. Пойдем? – ее голос прервался на сип, казалось сейчас она как рыба будет открывать рот, не произнося ни звука. - Да пошла ты, - я мастерски сплюнул ей прямо на ее поношенные, не сколько раз залатанные, местами ободранные, черные лаковые туфли. Я спокойно посмотрел на ее удаляющуюся трясущеюся в рыданиях спину.
Я никогда больше потом не вспоминал эту смешную нелепую девчонку, а вот сейчас, лежа на холодном снегу, ловя ртом кружащиеся снежинки почему-то вспомнил ее, выпускной бал. Не откажи ей в тот раз, закружись с ней в школьном вальсе, приподнимай ее хрупкое почти воздушное тело над полом с неровно прибитыми и давно не крашенными досками, влюбись в нее всей своей израненной душой, рожай с ней прекрасных рыжих зеленоглазых детей, работай с девяти до шести, приноси домой зарплату два раза в месяц,по вечерам пей чай на пятиметровой кухне, прикусывая печеньками, за которыми отстоял полдня в очереди, езди по выходным на огород, копай, сажай, убирай урожай и кто знает как сложилась бы в дальнейшем моя жизнь. Ого, да я – поэт….
Нечеловеческий крик плохо побритого, с густыми черными бровями, с карими глазами, которые смотрели на меня с такой ненавистью,азербута, которого мы уже битый час пытали, добиваясь от него отдать нам всю недельную выручку, врезался мне прямо в голову. Он мешал мне сосредоточиться и попасть кончиком паяльника, с перемотанной синей местами порванной изолентой пластиковой ручкой, прямо ему в волосатое ухо.
- Мамой клянусь, ничего у меня нету, - его вой, переходящий в визг, запах паленой кожи, меня уже достали. Я с размаху точным, натренированным часами проведенными в подвале, где мы с пацанами наспех покрасив желтой краской покрытые плесенью и грязью стены, притащив пару штанг и подвесив на металлический крюк к потолку кожаную грушу, проводили все свое свободное время, ударом врезал ему прямо в его большой с горбинкой нос, с торчащими жесткими чуть белесыми от соплей волосами.
- Врешь, сука, все отдашь, - я, отбросив в сторону все неприятные мысли, попал точно ему в ухо. Запах горелой кожи и его вой стали еще в сто раз сильнее.
- Тащи воды, кажись в несознанку впал, - я приподнял его курчавую голову, которая болталась из стороны в сторону на давно немытой, вонючей шеи. Сколько их было в моей жизни? Уже и не вспомнить. Весь мой день состоял из бесконечных поездок на моей ласточке, ярко красной восьмерки, на капоте которой знакомый умелец из нами же доенного сервиса, нарисовал костер с языками пламени, разборок с конкурирующей братвой, которые тоже хотели красиво жить, выбивания долгов из приезжих торговцев с рынка, которые приехали на нашу землю и естественно должны за это платить. Почему нам? А кому же еще? Мы же русские люди. Жизнь моя трудная и тяжелая. Я каждый день подвергался риску быть избитым так, что потом долго можно было харкать кровью и писать под себя. Или как десятки пацанов с нашего района, которым не повезло, очутиться в гробу, одетым в белую рубашку без рукавов и в бумажных черных ботинках.
Я редко думал об этом сидя утром на кухне за столом с остатками вчерашней гулянки, пытаясь одновременно поймать на вилку желток только что пожаренной яичницы и отхлебнуть холодного пива из стеклянного бокала с отбитым об чью-то голову краем. Я все делал на автомате, как заведенный робот.Если надо кого-то припугнуть – припугнем.Забрать смятые, доставаемые трясущимися руками из карманов красные, зеленые бумажки с изображением того, кто вечно жив – заберем не сомневайтесь, все до последнего рубля, а кому охота, как Вазгену, лежать с простреленной башкой на спелых, ароматно пахнувших ярко оранжевых персиках, неловко подогнув ноги, обутые в модные начищенные до блеска мокасины.
Лежа вечером на продавленном обитом габардином диване, дергая за сиськи очередную туповатую, с сожженными до белизны жесткими на ощупь волосами, собранными в высокий хвост синей заколкой в виде банана, Маню, я, попивая из пузатой бутылки ликер с вязким приторным вкусом ореха, понимал, что вот оно счастье. Денег – куры не клюют. Могу снять любую деваху, завалить ее на вот этой диван, а после сунуть ей смятую, еще недавно гревшую грузинскую большую ладонь с трудовыми мозолями, зеленую пятидесятирублевую бумажку. Могу с хлопка ноги открыть облупленный старенький холодильник до верху набитый литровыми бутылками американского спирта, зелеными бутылками немецкого пива, с тугими резко щелкающимися крышками, пол литровыми банками контрабандной дальневосточной красной наивкуснейшей икры, подгнившими сморщенными мандаринами, которые совали хачики на рынке, когда мы приходили за очередной данью. Мне нравилось так жить.Грубо наезжать на трясущихся торговцев, рисковать, сжимая в кармане липкой рукой холодный черный пистолет с взведенным курком. Это было гораздо интереснее, чем отучиться три года в ПТУ*(ПТУ – профессиональное техническое училище. Как правило готовило узких специалистов для конкретного предприятия (завода или фабрики), вставать ни свет ни заря, садиться в дребезжащий трамвай и пилить к проходной завода. Переодеваться в грязную серую робу и целый день точить одну и туже какую-нибудь шестеренку. И все это только для того, чтобы получить в конце месяца жалкую зарплату, пересчитать руками, которые были все исполосованы мелкими порезами, пробухать часть в гараже с соседом, закусывая хрустящими собственного урожая огурцами, и ждать новой получки.
Что же сегодня пошло не так? Почему я не попиваю пивко у себя в хате? А лежу на холодном снегу с дыркой в животе, через которую сочиться вязкая бурая кровь. Зачем мы забили стрелку именно на рынке, неужели не знали, что они спрячутся в укрытие за деревянными сколоченными ржавыми гвоздями ящиками из-под фруктов и начнут палить? Забить. Какое интересное слово. Слово одно, а значений ох как много. Забить стрелку для бандитских разборок. Забить скотину на живодерне. Забить едко пахнувшей травой, которую достал из газетного свернутого конвертиком кулька, папиросу. Забить на все дела, лежать и кайфовать в свое удовольствие просматривая в сотый раз по купленному у барыги видик о Рокки, про бесстрашного американского бойца,который убивает всех направо и налево. Я бы тоже так смог. Только не сегодня, не сейчас.
Я не чувствовал крови, только досаду и обиду, потому что не успел первым вытащить наган и выстрелить в этих ублюдков, которые решили, что на рынке они хозяева и могут вперед нас приезжать к черным и забирать то, что по праву принадлежит нам. Я видел несколько ног, одетых в дерматиновые черные ботинки, из них торчали красные или белые хлопковые носки. Речь была не понятна, с гортанными вскриками. Суки… Стоят переговариваются, поглядывают на меня словно ожидая, когда я окочурюсь, и ни один не вызвал скорую, чтобы спасти мою уже утихающую жизнь.
«Ара он и в Африке ара», - так я любил называть их, сравнивая с экзотической птицей за их горбатый огромный нос и яркие детали в одежде – зеленый шарф вместе с красными носками, лихо подъезжая на своей ласточке к лоткам с фруктами и видя, как они в спешке начинают считать смятые купюры, доставая их из карманов и бросая на липкий, засаженный мухами прилавок.
Каждый подходил ко мне с интервалом в пять, десять минут, наклонялись близко к моему лицу, обдавая запахом вонючей еды, которую они смачно поедали, засовывая куски жирного перченного мяса немытыми руками в рот, наполненный желтыми металлическими вставными зубами. И каждый считал своим долгом легонько, но с кричащей изнутри злобой, пнуть в мое обмякшее тело.
Время остановилось. Только снежинки кружились в морозном тугом воздухе, тихо падая на залитую молодой горячей кровью землю.
- Арсен все кажись, бери его за ноги, погрузим в тачку, отвезем на свалку, пусть менты разбираются, откуда он там взялся, если найдут…..