Далила, полу-фантастическая повесть об изобретении Машины Памяти. Наше будущее зависит от умелого обращения с нашим прошлым. Далила - это больше, чем повесть. Это - напоминание о том, что каждый из нас пишет повесть своей жизни. Повесть с открытым концом. Открытое вам будущее. Часть 14. Начало здесь.
Солнце опускалось ниже и красный закат вставал над лесом. Птицы затихли на ветвях. Ветерок налетел откуда-то, ошарашил их легкой дрожью, и скрылся. Профессору казалось, что все происходящее происходит с ними по какой-то почти осязаемой в этот предзакатный час воле Божией.
- Именно потому сломалась страна в семнадцатом, что веру потеряла. - Продолжил ВП. - И это – несмотря на то, что все почти христианами считались, в церковь ходили. А веру и потеряли. А почему?
Профессор покачал головой. Он и сам не раз задавал себе этот вопрос. Его больше не удивляло, что мысли ВП как будто шли по той же тропиночке, по которой бежали мысли профессора.
- Я вчера в дороге перечитал историю Самсона и Далилы в Библии, - продолжил ВП. – И тогда меня как будто осенило: она бы не имела над ним никакой власти, если бы Самсон сам не дал ей этой власти, не сдал себя этой красивой блуднице и филистимлянам.
- Слаб человек, слаб грешник. И, боюсь, мы сильнее не стали перед искушениями.
- Согласен, - кивнул ВП. – Но не для того в Библии эта история, чтобы у нас руки опускались. Скорее, чтобы мы учились на этих ошибках. Россия уже совершила эту ошибку, и едва выжила. Большевики подсунули тогда – целому народу – ложную память. Люди тогда были еще такие девственно доверчивые, что листовочки большевиков сыграли роль Далилы – они заменили богатую народную память на одни лишь злобные припоминания. Они забыли, что они за народ такой. Они забыли, что они за Царство. Забыли, что Россия начиналась как Святая Русь. И такой ей и быть!
Глаза его блестели, а голос немного дрожал. И это глубочайшее доверие другого, сильного человека было для профессора высшей наградой.
- Самсон, видать, тоже забыл тогда, что он – из Божьего народа, что он – помазанник, слуга Божий. А почему забыл? Потому что один, все время один. Оторвался от своего народа. Вот нам, профессор, нам уже легче, правда? – обратился он неожиданно к профессору. – Потому что мы можем напомнить друг другу о чем-то самом главном. А у Самсона – у него одна лишь Далила была. И та – предала его.
ВП пристально посмотрел на профессора.
- Ведь это вы, профессор? Это вы сами предали свой секрет. Скажите – зачем?
Профессор опустил голову. Губы его дрожали.
- Зачем, профессор? – услышал он вновь тот же вопрос.
- Значит, - тихо сказал профессор, - мои коллеги – не предавали?
- Нет, - покачал головой ВП. – Но историю о предательстве я, кажется, не выдумал. Я ведь прав, профессор?
Профессор стоял с опущенными плечами, как провинившийся мальчишка.
- Вам нечего бояться, профессор, - примирительным голосом сказал ВП. – Просто расскажите мне – как было дело.
- Это было... Тогда, когда мы только начинали, - сказал наконец профессор дрожащим голосом.- Это были девяностые, и в Лаборатории не было средств не то что на оборудование, но и на мизерные зарплаты... Да, у нас не было оборудования, которое бы позволяло производить опыты. Я тогда уже понял принцип, и он казался мне таким простым и очевидным... И вот тогда наш коллектив неожиданно пригласили на научную конференцию в Японию. Это была такая удача. И после всего голода и унижений, мы как будто почувствовали себя людьми...
В одном из разговоров я упомянул, что мы не можем проводить опыты, потому что у нас нет соответствующего оборудования. Там был президент одной большой медицинской корпорации. Узнав, что мы работаем над вопросами восстановления памяти, он пообещал нам все нужное оборудование. И вскоре действительно мы получили все, что было нужно на том этапе. И когда речь зашла о том, для чего нам то или иное оборудование, я рассказал этому человеку принцип работы Далилы...
Профессор остановился, перевел дыхание, и продолжил:
- Я тогда не думал о том, на что еще может оказаться способна Далила. Я искал одного – яркой памяти. Я считал, что это – и не тайна вовсе. Что человечество станет счастливее, если появится такая машина. Я был так ослеплен, так глуп... Я раскрыл свои карты. А потребовавшееся нам оборудование дополнило информацию. С того времени, я знал это, между нами началась гонка – кто первый. У них было больше средств, это понятно. Но мы вложили всех себя... Иногда, особенно когда я понял, на что способна Далила, я старался забыть об этом, забыть, что кто-то еще наверняка занимается Далилой. И даже почти забыл, что я тогда сделал... А потом появились вы. Это было так вскоре после... после поездки в Японию. Я совсем немного не дождался вас...
ВП, наблюдавший внимательно за профессором, дотронулся примирительно до его рукава.
- Я вас не виню, профессор, - сказал он. – Честно говоря, я даже не подозревал вас. Даже не знаю, почему и спросил? Хотя... Наверное, знаю.
Профессор с удивлением смотрел на этого человека, которого он, оказывается, совершенно не знал. ВП как будто задумался на мгновение о чем-то и, решившись, сказал:
- Откровенность за откровенность. Я не брошу в вас камень, потому что я сам не без греха. Не без большего греха...
Он вздохнул глубоко. Теперь была его очередь каяться.
- Когда несколько дней назад я пришел в вашу Лабораторию и сел за Далилу, я боялся и хотел попасть в один день... в тот день, когда я тоже совершил предательство. В тот день я предал Бога. Да, был такой день, когда на партийном комсомольском собрании я должен был заявить, что нет Бога... И это тогда, когда я уже верил в Бога и даже как-то по своему молился Ему. И ведь за язык меня тогда никто не клещами раскаленными не тянул. А я возьми и ляпни тогда что-то типа... – он замялся. – Нет, не помню, совсем не помню, что я сказал тогда. Потому и хотел попасть в тот день, хотел услышать, хотел вспомнить, хотел поглядеть сам себе в глаза... Услышать. Понять себя...
Глаза ВП затуманились. Если бы профессор смел, он бы сказал что-то утешительное этому человеку, такому сильному и такому, как оказалось, ранимому. Но он не посмел. Вместо этого он спросил:
- Вы мне так и не сказали мне тогда... Попали вы в тот день?
- Нет, - покачал головой ВП, - и, признаться, счастлив этому. Были в моей жизни дни и получше.
Только сейчас, казалось, они заметили, что начинаются сгущаться сумерки.
- Пойдемте, профессор, а то охрана начнет волноваться, - сказал, наконец, ВП. И они медленно двинулись в сторону освещенной поляны.
- Так вы все-таки и не сказали, почему вы задали мне свой вопрос... Насчет Далилы? Насчет предательства? – спросил наконец профессор.
- Как, - улыбнулся ВП. – Вы не поняли? Ведь даже Петр предавал. А кем стал?
Профессор задумался.
- Но все же, - спросил он, - неужели вы и вправду считаете, что нам не стоит бояться Далилы?
- Спрошу и я вас, профессор, - ответил ВП. – Повторили бы вы сегодня ту ошибку, что вы совершили в Японии.
- Нет, - категорично покачал головой профессор.
- Вот и я надеюсь, профессор, что страна, потерявшая уже однажды ум, честь и память – потерявшая свое помазание, свое избрание, свое назорейство – что страна это не повторит свою ошибку. Далила, безусловно, соберет свой урожай жертв по всему миру. Она очарует и обреет, возможно на войну, тех, у которых нет духовного иммунитета. Но нам не стоит их бояться. Пусть себе питается падалью, подбирает мертвичину по миру. В ложной памяти нет силы. Сила в правде.
- И мы будем просто сидеть и ждать? – не понял профессор.
- Не знаю, - признался ВП.
- Но чего же нам ждать? – воскликнул профессор, не понимая.
- Ждать, пока отрастут вновь волосы. Как вот у вас, профессор, - кивнул он на хвостик волос покоящихся на плече профессора.
- Вы не пойдете в Лабораторию? – спросил профессор, когда они вышли на поляну где их, точнее ВП, уже поджидали секретари.
- Пойду, - улыбнулся ВП. – Но только с вами, и только после ужина.
- И будете опять пытаться попасть в тот день?
ВП внимательно посмотрел на профессора и ответил:
- Нет. Разве мало бывало в жизни добрых дней? Вот туда и отправимся.
И они вместе зашагали по освещенной электрическими фонарями лесной поляне.