Далила, полу-фантастическая повесть об изобретении Машины Памяти. Наше будущее зависит от умелого обращения с нашим прошлым. Далила - это больше, чем повесть. Это - напоминание о том, что каждый из нас пишет повесть своей жизни. Повесть с открытым концом. Открытое вам будущее. Часть 8. Начало здесь.
Профессор закончил с завтраком и подошел к окну. Речка заманчиво блистала своими водами, отражающими солнце. Пели птицы, стукал где-то дятел, жужжали пчелы, плескалась в воде рыба.
Он обулся, взял, на всякий случай, телефон Николая, и вышел на улицу. На некотором расстоянии, рассаженные как грибы по окраине леса, стояли похожие на его бревенчатые срубы. Все было сделано добротно и с умом. А прямо перед ним расстилалось пестрое многотравье луга, спускающегося прямо к речке. Никого из людей вокруг видно не было.
Подумав немного, профессор двинулся в сторону ручки. Из травы сердито вылетали пчелы и шершни, потревоженные его ногами, а пыльца от диких цветков носилась кругом в таком изобилии, что у него щемило в горле и щекотало в носу.
«Здесь русский дух, здесь Русью пахнет», пришло ему в голову.
Он опустился на короткую траву возле берега и задумался. Жизнь его клонилась к заходу, и задуматься было о чем. Зачем он жил? Что сделал? Какой от него толк? Богу? Людям? Прав был ВП и его чайный товарищ – любое благо, преподанное человечеству, непременно обращалось во зло. Что же? Не творить? Не стремиться? Нет, тут должно быть что-то еще, а что – он никак не мог уловить. Но, по крайней мере, после разговора с ВП этот невыраженный, несформулированный, но уже назревший в его душе вопрос наконец нашел какое-то подобие сформулированности. Но, конечно, об ответе на этот вопрос, и даже о том, что такой ответ может быть дан, пока не могло идти и речи.
Профессор позволил наконец всему телу вытянуться на траве. Со старостью приходит почти что всегдашняя, хроническая усталость. И как с ней ни сражайся, она всегда выходит победителем. Но все же его ум никогда не останавливался, редко замедлялся, и был отточен десятилетиями постоянной учебы, поиска и опыта. Даже на ночь «выключить» свой мозг ему далеко не всегда удавалось. Что замыкало круг его хронической усталости.
Впрочем, все, что касалось Далилы – все будоражило его, поднимало, придавало силы, желание работать и жить для работы. Но ведь жить надо было не только для работы. Но для чего еще? Родных и близких людей у него не было, к роду людскому и к тому, куда он катится, он иллюзий не питал. И давно уже дрейфовал в будущую, как ему представлялось, безбольность. Далила в последнее делала этот дрейф душевно комфортным.
Но теперь он снова был встревожен. Он и раньше часто задумывался о том вреде, которое его детище способно принести. Но пока ситуация находилась под контролем, пока даже слух о Далиле, как ему казалось, не покидали Лаборатории, вопрос этот можно было откладывать бесконечно долго в такой же долгий ящик. Но теперь, когда ситуация вышла из под контроля, когда будущее предназначение Далилы вышло из под его контроля – так убегают из дома взбунтовавшиеся дети, как он слышал – он не мог больше обходить вопрос стороной, прятаться в работу или уходить с головой в прошлое. Он должен был что-то сделать. Но можно ли что-то сделать? Ведь ящик Пандоры, как оказалось, уже открылся.
Он услышал позади себя шаги и обернулся. К нему шел сам ВП. Так непривычно было видеть его в одиночестве, без свиты и охраны, что профессор, немного подслеповатый от старости, долго всматривался, прежде чем окончательно убедился, что это был и вправду ВП.
- Добрый день, Аркадий Гаврилович. Надеюсь, вы хорошо выспались и отдохнули, - приветствовал его ВП.
- Спасибо, и вправду чудесно поспал, - признался профессор, пожимая протянутую ему руку ВП.
- Как вам ваша избушка? – осведомился ВП пожимая руку профессора.
- Великолепна.
– Вы не стесняйтесь, Аркадий Гаврилович, устраивайтесь поудобнее. Можете сегодня осмотреться, пройтись с вашим секретарем – Николаем, кажется, его зовут – по окресности и выбрать себе любое, что понравится.
- Спасибо, но мне и тут уже очень понравилось, - сказал профессор. – Что-то чарующее есть в этом месте.
- Это все воздух, - кивнул ВП. – Вот, можно что угодно купить, а воздух – его не купишь. – Он глубоко и с наслаждением вздохнул. – Он – бесплатный, но, кажется, только простые, бедные люди могут эту роскошь себе позволить. Запах леса, сруба, деревянной мебели и кровати... Вы знаете, я часто езжу по миру, там мне показывают все самое лучшее, что есть у них, и кормят самой лучшей едой, и поят самыми лучшими винами. А я часто сижу и думаю: какая все это ерунда и дешевка – все-все-все – в сравнении с русским лесом, с этим воздухом, который дороже всего, и которого не купить ни за какие деньги. Все можно купить. А воздух – не купишь. К нему сам приходишь.
Профессор смотрел на ВП с удивлением. Ему и в голову не приходило, что он мог услышать от него такие вещи. К тому же говорил ВП искренне, как самому себе, раскрываясь перед в сущности чужим человеком с какой-то детской доверчивостью. Впрочем, они были связаны с ним множеством невидимых ниточек, за которые ухватилась Далила, и которые еще не доступны другим. Во всем мире было всего семь человек – и всех их профессор знал – кто испытал на себе действие этих невидимых ниточек. ВП был одним из них.
- Почему-то, - сказал ВП, беря профессора под руку и увлекая за собой, на прогулку вдоль песчаного берега реки, - люди думают, что те, у которых, что называется, все есть, ищут всего особенного, ультра дорогого и эксклюзивного. На самом деле – и я думаю, мне позволительно говорить от лица тех, у кого «все есть» - мы стремимся как раз к обратному – к ускользающим от нас ценностям простой жизни, к элементарному походу в магазин, прогулке по улице, по лесу. То ли оттого, что плоды эти становятся для нас практически запретны, то ли потому, что многое повидав, мы сошлись для себя на малом – но плоды свободы, воздух свободы – для нас дороже всего.
- Я открою вам секрет, профессор, - продолжил он, улыбаясь. – Люди думают, что это – кайф такой, жить во дворцах, ездить на дорогих авто, иметь возможность приобрести любую вещь... Но сначала ты этим пресыщаещься, потом от этого устаешь, потом это становится твоей работой, а потом – настоящей тюрьмой. И ты бы отдал дворцы и машины за роскошь выйти на улицу не узнанным и без охраны. Но ты не можешь себе этого позволить. И, теперь, посудите, кто богаче? Бедняк, который может жить и дышать этим воздухом, и достаточно умен, чтобы замечать это и благодарить Бога? Или богач, который проводит дни во дворцах людей, которые тебе улыбаются и служат – но только и хотят ужалить? Я иногда сижу вот так, смотрю в эти лица, слушаю этих людей, ем их явства, принимаю их подарки, а сам думаю – все бы это я променял бы, если бы мог, на глоток вот этого родного воздуха. Но это не та роскошь, которую я могу себе позволить, - немного грустно улыбнулся он.
- Иногда хочется, как у Есенина, - продолжил ВП, шагая теперь немного впереди профессора, - брошу все, отращу себе бороду, и бродягой пойду по Руси.
- Один из моих коллег примерно так и сделал, - сказал профессор. – Когда началась Перестройка, он так и сделал. Талантливейший человек. Но ему некому было больше служить, и незачем. Вот и пошел по Руси, по улицам. И точно, провонял водкой и луком, как у Есенина. Только долго не протянул. Точнее, ноги протянул.
- Да, - с грустью сказал ВП, - таким образом страна пыталась по тихому покончить с собой. А вот вас Бог миловал.
- Бог, или слабый желудок – не знаю, - горько усмехнулся профессор. – И не знаю – зачем. Да, я все эти годы жил мечтой, жил работой, жил этой машиной, Далилой. Это еще более тяжелая степень зависимости, чем алкоголь или деньги. А результат – нисколько не более благородный. Иногда я думаю, что лучше было бы для всех, если бы я тогда тоже... Пошел бы по миру... Забомжачил и замерз где-нибудь.
- Ну что вы, Аркадий Гаврилович. Грех вам было бы ваш талант закапывать.
- Все так запутано, - покачал головой профессор. – Сделаешь – грех. Не сделаешь – тоже грех.
- Сделать – не грех, - заявил ВП. – Все равно бы люди эту машину сделали. Может, не в этом году, и не в следующем – но сделали бы. В этом людям помешать нельзя. Все, что, по сути, в нашей власти – это выбор внутренний, моральный. Добро или зло. Все остальные критерии и категории – мало чего значат.
Профессор думал о том, что никогда на самом деле не знал этого человека, хотя и видел его выступления по телевизору. Но это, казалось, был совсем другой ВП.
- Но вы, - спросил профессор, - как вы, в вашем положении, определяете между добром и злом? И если остальное ничего не значит, зачем сидеть за столом с теми людьми, которые вас ненавидят, и замышляют какое-нибудь коварство, то зачем, ради чего это делать? Почему не дышать этим воздухом? Почему не жить так, как подсказывает сердце? Впрочем, я не спрашиваю, извините, это вопросы риторические, я и себе-то не имею права их задавать...
- Вовсе не риторические, - прервал его ВП. – Добро и зло – по крайней мере для человека верующего, или хотя бы с совестью – это как стрелка компаса. Она не ошибается. Это – наш Интеграл Вано, как вы знаете.
Но не всегда маршрут наш лежит строго на юг или на север. У каждого человека свой маршрут, своя судьба. Но мы должны не ошибиться сторонами, понимаете? Вместо стороны добра, чтобы не зарулить на сторону зла, не перевалить этот экватор. Особенно, когда у тебя на корабле кроме тебя еще и команда, и пассажиры. Вы когда-нибудь плавали на яхте? – неожиданно спросил он профессора. Тот покачал головой.
- Тогда я вас обязательно прокачу. Так вот, не всегда ветер бывает попутным. Иногда приходится идти и против ветра. А это значит, профессор, что надо уметь управляться с парусом, и плыть не прямо к поставленной цели, а с учетом ветра. Но непременно к цели. Впрочем, вы, как человек добравшийся, в каком-то смысле, до своей цели, это должны понимать не хуже меня.
Профессор понимал. Он понимал это еще тогда, когда вместе с другими сотрудниками, вместо того, чтобы работать в Лаборатории, работал на поле, сажал картошку, убирал свеклу. Ветер был тогда встречный, в лоб.
- И все же, это только в кино все заканчивается с достижением цели. В жизни – все только начинается. Потому ли, что цели у нас ограниченные? Потому ли, что есть в нас чувство добра и зла, справедливости и несправедливости, святости и мерзости... Сделав Далилу, профессор, вы создали, скажем так, творение, которое, как и всякое творение, способно на доброе и на злое. Только в отличие от человека, у Далилы этого выбора нет. Те, кто управляют ею – филистимляне, кажется, в Библии направляли эту женщину – тем она и служит. Понимаете, о чем я?
Профессор кивнул. Он был ошарашен не столько этими мыслями, которые так или иначе, но являлись ему, сколько тем, от кого он слышал теперь эти слова. Это означало, что между ними гораздо более невидимых связующих ниточек, чем ниточки Далилы.
- А теперь, - ВП остановился возле скамеечки, предусмотрительно поставленной неподалеку от берега, - давайте присядем, и вы расскажете мне о своих страхах. Ведь вас страшит Далила, не правда ли? – он посмотрел на часы и продолжил. – Вы можете мне сказать самое главное, за пять минут, на что еще, кроме приятных и неприятных воспоминаний, способна эта особа? Ведь, я так понимаю, она способна и на много большее?
Понравилась статья? Не пожалейте сил нажать "палец вверх", поделиться статьёй с друзьями или прокомментировать!
А чтобы не пропускать новые статьи на разные темы, подпишитесь на мои каналы на Дзен:
"Открытая Семинария",
"Открытое Будущее",
"Открытая Библия",
"Открытая Церковь".
Не мало интересного вы найдёте на моём YouTube канале «Открытая семинария».
А на YouTube канале «Солёное радио» мы проводим прямы эфиры на разные темы.
Вступайте в группу "Открытая семинария" в ВК.