– Как жизнь? – поприветствовал меня хранитель.
– Не помогает, – проговорил я. – Ни чувства, ни образы, ни вкусы не будоражат мой внутренний мир. Почему?
– Ты действительно израсходовал свои образы. Но не только они участвуют в процессе созидания.
Меня вновь спустили с небес на землю. И сделали это самым бесцеремонным образом. Более того, сделал все это я сам, своими руками. Поистине, самый великий враг человека – дьявол, сокрытый в его собственной душе. И демон этот многолик и ужасен.
– Глупо было надеяться на это, да?
Страж молчал. Очевидно, он не желал потакать моему самобичеванию. Казалось, что хранитель, хоть и беспристрастен, но не лишен милосердия. Хотя, как оказалось позже, все, что он сказал, сделал и не сделал, было лишь эпиграфом. Увертюрой перед главным актом.
– Зачем тебе писать? – спросил он спокойно.
– Мне это нравится, – без тени сомнений ответил я. – Возможно, это единственное в жизни, что я искренне люблю. И то не многое, что держит меня в этом мире.
– Значит ты… Писатель? – спросил хранитель, и я услышал в его тоне иронические нотки.
– И да, и нет. Это то, кем я могу и хочу стать. Это единственный путь, по которому мне хочется идти.
– Единственное, ради чего стоит жить, да? – переспросил он.
– Да.
– Почему ты так желаешь умереть?
– Потому что… Жизнь – говно, – ответил я, протолкнув ком в горле. – Я не в том месте, не в том времени. Как деталь поганой головоломки, которая не вписывается в стройную картину мира. Я чувствую, что все должно быть не так. Не может мать душить свое дитя. Не может брат кидаться на брата. Что, бл*дь, вообще происходит? – эмоции и негодование переполнили меня, в то время как контроль и самообладание уходили по-английски. Я знал, что глаза уж наполнены слезами и лишь хлипкая дощечка отделяет меня от срыва.
Какое-то время мы молчали. Слова были лишними. Сам того не ведая, хранитель нашел мою болевую точку. Страх, в котором я не признался бы даже самому себе.
– Легче? – спросил он.
– Да, – кивнул я. Фонтан боли постепенно иссякал, а камень, висевший десятилетиями у меня на шее, становился легче.
– Тебе предстоит обрасти наростами, струпьями и желваками. Чтобы потом избавиться от них. Вот в чем жизненный путь человека искусства.
– Страдать? – вставил я вопрос.
– Не только. Кричать от боли и плакать от счастья. Дар искусства – полнокровие, ибо только кровью пишется история.
– Кровью писателя?
Страж кивнул.
– Поэтому ты никогда не сможешь взять эти истории. На них не твоя кровь.
– Это я уже понял.
– Так почему ты еще здесь? – спросил хранитель равнодушно.
– Найти ответ. Где лежит источник всех этих историй? Как пробраться туда, где не ходят смертные?
– На сегодня с тебя достаточно знаний. Ступай. – Его слова отозвались эхом в моей голове, и я проснулся. Подушка была еще влажная от моих слез, а кожу на щеках уже стягивала соль.
Камня в груди больше не было, а пустое пространство заняла сердечная мышца. Она увеличилась в два, а то и в три раза, приумножив тем самым и мою чувствительность. Я приложил руки к груди и почувствовал, как рожденный заново в муках и страданиях живой мотор бьется о клетку из ребер.
«Это еще не конец» – пронеслась со скоростью молнии мысль. И я знал, что она верна…