Когда произошла эта история, я работала библиотекарем в одном из техникумов провинциального городка. Мне было девятнадцать лет, и вряд ли меня, натуру возвышенную и романтическую, интересовали тогда семейные коллизии. Однако этот случай я запомнила на всю жизнь.
Методистом учебной части была у нас Анька Перепелкина. Высоченная плотная женщина с задумчивым лицом, медлительная до предела. Единственное, что у нее получалось быстро, — сбор и передача информации. Она обожала сплетни и совершенно не умела держать язык за зубами.
Тем не менее коллеги ее любили. Правда, никто никогда не называл ее по отчеству или хотя бы Аней. Несерьезное обращение «Анька» как нельзя лучше характеризовало Перепелкину. И в то же время именно оно давало ей возможность везде сходить за свою.
Все, от директора техникума до кладовщицы, были ей одинаково дороги и интересны. Свадьбы, разводы, измены, похороны и крестины занимали Аньку больше всего на свете. Из-за этого она иногда даже забывала вставлять замены в расписание. Преподаватели возмущались, дети радовались, а Перепелкина только смотрела на всех своими большими печальными глазами.
Дочь Перепелкиной училась здесь же и была точной копией матери, разве только намного энергичнее. Анькин муж частенько приезжал вечером в техникум и увозил своих женщин домой. Трогательная забота отца семейства вызывала стойкую неприязнь у всех разведенок доблестного учебного заведения. Замужние же дамы лишь восхищенно вздыхали, глядя вслед дружному семейству.
И вдруг Аньку словно подменили. Она стремительно худела. Под глазами появились темные круги. Поговаривали, что методист частенько плачет в туалете. Все чаще и чаще в методическом кабинете собирались сердобольные коллеги, уговаривая Аньку обратиться к врачу.
Но не тут-то было. С маниакальным упорством Перепелкина держала оборону.
— Не хочу быть подопытным кроликом, лучше умру дома! Ненавижу больницы, врачей и лекарства! — вопила она.
Однажды, когда я расставляла по полкам книги, ко мне в библиотеку зашла Перепелкина. Смущаясь и краснея, она попросила подобрать ей литературу об онкологических заболеваниях. Я похолодела, но пообещала выполнить просьбу. Видя мое состояние, Анька доверительно наклонилась ко мне и тихо проговорила:
— Да, Яна, у меня опухоль. И большая. Вот так...
У меня перед глазами тут же возникла вся семья Перепелкиных и почему-то их старенькие рыжие жигули.
— Ань, медицина шагает вперед семимильными шагами, не надо отчаиваться! — пробормотала я дежурную фразу, от которой на душе стало еще противнее.
— Да чего уж тут, — почти всхлипнула Анька. — Я же не дурочка. У меня внутри все как будто переворачивается и обрывается, переворачивается и обрывается!
Неизвестно, сколько бы продолжался весь этот ужас, если бы однажды не выяснилось, что Анькин муж не в курсе проблем собственной жены. На все его расспросы она отвечала всегда одно и то же — неприятности на работе. Когда истерики жены стали зашкаливать, Перепелкин явился выяснять отношения с директором, который имел наглость так измываться над подчиненной. Выяснив, что весь техникум в курсе плохого самочувствия Аньки, он рассвирепел и прямо с работы поволок ее к врачу.
На следующий день Анька пришла на работу потерянная и притихшая. Никто не стал лезть к ней в душу, все решили, что хороших новостей, видимо, нет. Дня три-четыре все пребывали в томительной неизвестности, но Перепелкина не была бы Перепелкиной, если бы по секрету не рассказала о походе к врачу ближайшей подруге.
Через несколько часов весь техникум задыхался от хохота: Анька на четвертом месяце беременности! По этому поводу даже быстренько организовали сабантуй — только для своих. На этой небольшой импровизированной вечеринке Перепелкина выразительно хлопала огромными ресницами и налегала на салатики, селедку под шубой и колбасу.
До самого декрета Анька ахала и охала по поводу дороговизны детских колясок, ползунков, игрушек и других необходимых вещей. В тот судьбоносный для нее период любая фраза Аньки начиналась со слов «я не представляю!».
— Я не представляю себя матерью, ведь моей старшей — уже почти семнадцать!..
— Я не представляю, как я буду рожать!.. Вы хоть знаете, сколько денег нужно в роддом отнести?
— Я не представляю, что обо мне подумают соседи! Вот ведь чего надумала — в ее-то годы! Уму непостижимо! — Я не представляю, что это такое — не высыпаться!.. А ведь ребенок — еще тот кровопийца! Да, забыла я за это время, что такое бессонные ноченьки...
В ответ на весь этот бессмысленный поток сознания окружающие лишь сочувственно разводили руками и деловито поддакивали, прекрасно осознавая, что главное представление все же обязательно начнется.
В положенный срок Анька родила мальчика. Очень крупного, на четыре с половиной килограмма. Здоровенького, пухленького и розовощекого.
Первые фотографии любимого чада привез нам сам новоявленный папаша. Лопаясь от гордости, он мотался по техникуму, приставал ко всем без исключения сотрудникам и рассказывал, что у его Сашеньки все только самое лучшее и импортное, что сын почти не путает день с ночью и что Анька — просто сумасшедшая мать. В хорошем, разумеется, смысле этого слова.
Спустя какое-то время в техникум приехала и сама Анька, по которой, признаться, мы здорово соскучились. Выглядела она отлично и словно светилась изнутри.
— Ань, а ты помолодела! — полезла я обниматься и поздравлять Перепелкину, которая сидела, как королева, за усыпанным подарками столом.
— Брось, Ян! — загадочно улыбнулась она. — Я просто абсолютно счастлива.
