Из Крыма нас вывезли ночью 19 мая 1944 года, на место прибыли, точно не помню, где-то 10-12 июня 1944 года. Двигались в сторону России и прибыли ночью, было очень темно, никто ничего не знал, где находимся. Утром, на рассвете, через щели вагонов было видно кругом лес, тайгу. Под деревьями лежал снег. К дверям вагонов приставили трапы, по которым начали спускать людей вниз. Нас встретили комендант со своей свитой, солдаты с карабинами стояли с двух сторон. Люди спрашивают: «Где мы находимся?». Комендант, повернувшись к людям, отвечает: «Теперь тут ваша вечная родина!».
Место, где нас выгрузили, называлось «10-й километр», бывший лагерь заключенных. Место было огорожено колючей проволокой с четырьмя вышками по углам, а внутри забора были бараки, где жили заключенные, были два барака двухэтажных – № 13 и № 15. Возле ворот начали распределять по баракам и по количеству состава семьи. В комнатах вдоль стен были двухъярусные нары. Местных жителей не было никого, кроме солдат и коменданта. На второй день организовали баню, в специальной камере прожарили одежду со вшами. Был объявлен недельный отдых, после чего всех трудоспособных вывели на площадку возле бараков. Тут уже были начальники, бригадиры этого хозяйства. Людей отбирали как животных: ты туда, а ты сюда, не так стоишь и так далее. Бригадиры отбирали кого на лесоповал, а кого на погрузку вагонов.
Рабочих мужского пола как таковых не было, в основном были женщины и девушки. Пожилые мужчины сами добровольно шли со своими детьми 12-14 лет на лесоповал, чтобы выжить. Рабочим давали по 600 грамм хлеба, а иждивенцам – по 300 грамм хлеба. В столовой давали баланду из крапивы только вечером. Жилищные условия были очень плохие. Представьте себе, что на 25 квадратных метрах комнаты расположились семеро человек на нарах и на полу. А ведь это не Средняя Азия – в сентябре начинаются морозы, люди были не подготовлены к таким условиям, были практически голые. Пришлось приспосабливаться, научились плести лапти. Насчет продуктов: кроме хлеба ничего не давали, а по карточкам должны были давать крупу, мясо, сахар и чай, которых мы не видели.
К концу декабря 1944 года в нашей семье остались три человека, а было семеро человек. Люди болели, и никакой медицинской помощи не предоставлялось, мы оказались брошены на произвол судьбы. В 1945 году раза два дали по четыре килограмма пшеницы на душу населения, и больше ничего не было. А насчет помощи и компенсации разговора не было. Народ, как говорится, жарился в собственном жиру. Труд рабочих оплачивался не по закону, получали мизерную долю оплаты за столь тяжелый труд. Труд в основном – это лесоповал и погрузка вагонов; все это осуществлялось вручную. Порожние вагоны подавались в любое время суток, рабочее время не было ограничено, ночью грузили при свете костра, падали, были разные травмы, техники безопасности тогда и не было в помине.
Однажды мы пошли на станцию Суслонгер за 10 километров, где были выгружены замерзшая картошка и свекла. Базу охранял солдат с деревянной винтовкой, этот продукт был предназначен для гарнизона штрафного батальона, который находился неподалеку от этой базы, в лесу. Солдат нам разрешал набрать, и мы, взяв кто сколько мог, пошли домой. Когда мы дошли до поселка, Умеров со своим солдатом, встретив нас, привел в комендатуру, отобрал наши мешки, приказал все высыпать в туалет, а нас посадил в камеру на пять суток. Нас было шестеро человек, среди которых старик лет 70. За это народ проклинал его, и спустя недели он умер за столом в комендатуре, бог наказал, как говорили люди.
Без разрешения никуда нельзя было идти, но людям надо было выжить, они добирались до сел побираться, шли по лесным тропам, чтобы не попасть в руки палачам. За выезд за пределы республики полагалось 20-25 лет тюрьмы. С июня по декабрь умерли два моих братика, тетя и мать. Хоронить было некому, каждый сам по себе, и мы с братишкой – ему было 10 лет, а мне 14 лет – мы вдвоем хоронили своих умерших. Возили на ручных санках, при морозе 30-40 градусов, земля замерзшая, да и силы то не было, все истощенные, просто закапывали в снег и все. Никто на нас не обращал внимания, люди умирали каждый день, по 10-12 человек, это был кошмар. Ни медики, ни комендатура – видимо, боялись подойти к больным, чтобы не заразиться, это мое мнение.
Люди голодали стопроцентно, эпидемия охватила весь поселок. Кроме 300 грамм хлеба ничего не было. 90% людей умерли от голода, холода и тоски. Кто мог ходить, шли побираться за 20-30 км. Спустя некоторое время появились двое мужчин с повязками, в белых халатах с ведрами и вениками в руках, начали обрызгивать только подъезды бараков и исчезли. В 1947 году отец вернулся из трудармии к семье в Марийскую АССР. Мы с отцом работали на лесоразработке – рубили лес вручную. Вопрос о культуре и развитии национальной культуры был на нуле, дети учились на русском языке, не имели права на национально-религиозные обряды, предупреждали наказанием. После снятия ограничений в 1956 году на Родину – в Крым – не было разрешено возвращаться, поэтому крымские татары из северных республик разъехались по всему Союзу.
Из воспоминаний Абдульджемила Гафарова, крымского татарина, 1930 года рождения. К публикации подготовил крымский историк Эльведин Чубаров.
По следам депортированных : спецпоселок «10-й километр»
Не забудьте оценить статью и ПОДПИСАТЬСЯ НА КАНАЛ