Работа в центре детского творчества показалась мне сказкой. Всё же здесь было тихо и спокойно. Сидишь с 8 до 17. Потом бежишь на репетицию в танцевальный коллектив. Или проводишь свою репетицию театрального детского кружка. Самое сложно сформулировать программу кружка, оказывается надо поставить цели для первого года обучения, для второго, для третьего и так далее. Я представил себе такого шестидесятилетнего старичка, который подходит ко мне, поглаживая свою длинную седую бородку, глядит на меня с этаким озорным прищуром и спрашивает: «Ну что, батенька, Сергей Александрович, чем займется наш театральный кружок на пятидесятом году обучения?»
А так - работа в центре - сказка. Особенно в сравнении с годом, который я провел ранее в школе, а точнее в гимназии №3. Итак, отмотаем на год назад.
Приближается первое сентября. Работы у меня нет, мне отказали в Лицее №6, но посоветовали обратиться в гимназию №3. Директорствовал тогда там Юрий Александрович Шевченко, будущий председатель городского совета. А работал учителем информатики, кто бы вы думали? Юрий Нечаев – будущий мэр Горно-Алтайска. Такое это было непростое среднее учебное заведение.
Этот год оказался тяжелым, всякие романтические иллюзии насчет профессии учителя, призвания нести добро и свет в юные сердца, рухнули, но всё же я вспоминаю это время с благодарностью. Было весело. Недаром свою вторую повесть «Головастики» я написал именно про работу в этом странном коллективе. Кому интересно может заглянуть в повесть, а здесь я просто остановлюсь на особенно ярких моментах.
На работу меня принимала завуч. Женщина прекрасная во всех отношениях, она выглядела именно так, как должна выглядеть завуч средней общеобразовательной школы-гимназии, то есть – монументально. Она сразу сказала: «Вы только до конца года доработайте, не надо бросать ребят посреди учебного процесса». «Да вы что, - уверял я, - учить детей моё огромное желание и призвание, бросать, да этого не будет никогда». Я действительно верил в то, что говорил. Сам я не смогу подарить человечеству бессмертие, построить более совершенное общество, полететь к далеким мирам, так пусть за меня это сделают мои ученики, а уж я вложу в их сердца стремление ставить высокие благородные цели и достигать их не жалея себя. Тадам!
Однако, выходя из гимназии, я оглянулся на квадратное здание из белого кирпича, и с какой-то тоской подумал: «Ну вот, это будет то место, из которого меня проводят на пенсию. А пахать мне до этого дня ого-го сколько!» Хотелось бежать немедленно, пока учебный год не начался. Усилием воли я подавил в себе этот порыв.
Каждый день у меня было по три-четыре урока, поставлены они были с большими окнами, так что я почти половину дня проводил в гимназии, кроме четверга. Четверг, вообще, был адский день: три урока стояли утром, и шесть после обеда. Я преподавал историю в шести девятых классах – самый подростковый атас. Хуже девятых классов были только восьмые, их тоже было шесть, они-то как раз и стояли у меня в четверг второй сменой все подряд. И это была не просто История, это была История Горного Алтая. В учебниках, которых на всех не хватало, едва ли содержалась половина материала, который ребята должны были усвоить. Остальное я должен добыть сам в библиотеке. Интернета самой собой не было ни у меня, ни у моих учеников. Все конспекты уроков я писал от руки, естественно карточки с заданиями на весь класс делал тоже вручную, а не на принтере. В общем, свободное время у меня резко сократилось до чтения двух страниц интересной книги в день перед сном.
Дети мне попались добрые и отзывчивые. Они весь год проверяли меня на прочность: подкладывали мне на стул жвачку, клали на стол под классный журнал змей, которые во множестве водятся в окрестностях Горно-Алтайска, писали на доске неприличные слова, стреляли в спину бумажными катышками, непрерывно заигрывали, выясняя моё семейное положение, тянули руки и наперебой спрашивали: «А нахрена нам эта история нужна?». И это только девятые классы. Что делали восьмые? «… не опишешь в словах, и откуда взялось столько силы в руках. Я как раненый зверь напоследок чудил: Выбил окна и дверь и балкон уронил». Пол под задними партами был усыпан шелухой от семечек, я подметал кабинет каждый раз после шестого урока второй смены. Я и не подозревал (кто бы подсказал), что некоторые нюхали клей, и естественно вели себя очень раскрепощенно. Был один товарищ, который мог запрыгнуть на парту во время урока, вскидывать зигу и кричать «Хайль, Гитлер!» Он даже по внешнему виду, манерам и косой чёлочкой, напоминал Адольфа Алоисовича, только усиков не хватало.
Я вот подумал, а ведь и у Гитлера были какие-то учителя, и они же его чему-то учили, а он всё равно вырос тем, кем он вырос. Ну и кто виноват? Педагоги-воспитатели? Родители? А может, прямо сейчас в моем классе сидит кто-то, кто перевернёт мир? И хочется, чтобы мир перевернулся куда-то в нужную сторону. И я с удвоенной силой начиню внушать ребятам доброе, разумное, вечное. И читаю в глазах, если не полное безразличие, то легкое удивление: «А у историка-то нашего крышак конкретно поехал».
Первый месяц меня не покидал энтузиазм. До первой зарплаты, которую почему-то выдали всего в 30% размере, во второй месяц я получил на руки всего 15% зарплаты, а в третий - ничего. Работать становилось веселее, интереснее. Иногда денег не было даже на автобус. Добирался пешком через полгорода, выходил заранее и топал и в дождь и в снег.
А еще я был влюблен, и мне отвечали взаимностью. Но это уже в следующий раз расскажу. А закончу про другое. Были у меня в одном девятом классе два хулигана, которые все время между собой устраивали разборки и склоки прямо во время урока. Кажется мне, что это были показательные выступления. Однажды один из этих нарушителей спокойствия отказался давать мне дневник, куда я хотел самыми красными чернилами вписать самое язвительное замечание насчет его поведения. Мы оба схватились за дневник и стали тянуть его каждый к себе. Класс замер. И тут второй товарищ ясно и четко произнес фразу из самого популярного тогда фильма: «Вы ещё подеритесь, горячие финские парни!» Класс грохнул. Я улыбнулся и разжал руку. Дневник остался у сорванца. А я потом долго переживал, думал, что потерпел педагогическое фиаско. Прошло почти двадцать лет. Я встретил того самого нарушителя дисциплины из девятого класса. Теперь это был красивый парень с умным лицом. Мы друг друга узнали сразу. «Спасибо, - говорит, - Сергей Александрович!» «Да за что? За то, что не мог с вами справиться? Бросил, в конце концов, и убежал?» «Да нет. За историю. Я ведь на исторический поступил». Вот тебе на! Никто не знает, как аукнутся наши поступки. Какая уж тут может быть методика воспитания.
Сергей Решетнев ©