Человек бежал по глубокому снегу. Точнее это была уже имитация бега. Из-за глубины сугробов и отсутствия сил получались только вялые подпрыгивания вверх с переносом соответствующей ноги всего на полметра вперёд. Ноги по колено покрылись ледяным панцирем из смёрзшейся снежной крупы.
«Остановиться бы, отдохнуть» - эту робкую мысль развеивал звонкий собачий лай, висевший в морозном воздухе на границе слухового восприятия. Те, кто шёл по следу, имели фору в силе и скорости. Человек же был измождён и измотан. На смуглом скуластом лице под налётом инея темнели пятна морозных ожогов, трёхдневная щетина превратилась в небольшую снежную бородку. Несмотря на жестокий мороз, из-под ватного бушлата вырывался парок – организм на бегу грел сам себя.
« Замёрзнешь здесь, на хрен» - тоскливо подумал беглец, мрачно глядя на царящее вокруг снежное великолепие. – «Вроде где-то должна быть заимка. Там харчи и топливо. Там можно было бы отсидеться. Но собаки не дадут уйти. Да и где, эта заимка? Бурый знал, но он вчера не проснулся после ночёвки в снегу.»
Эти безнадёжные мысли сломали внутри какой-то стержень, и ноги разом согнулись, словно подрубленные в коленях. Человек упал спиной в сугроб, безнадёжно глядя вверх на чуть светящееся между верхушек елей северное небо. Ещё полчаса, и оно из предрассветного снова станет ночным. «Полярная ночь, мать её етить.»
Так, лежа на спине, человек достал из кармана полувысыпавшуюся «беломорину» и сплющенный коробок спичек. Обмороженные пальцы неловко переправили мундштук папиросы в угол рта. Вялые чиркающие движения о край коробки долго не давали никакого эффекта. Озлившись, человек ударил по красному, исчерченному боку коробка, коричневой головкой спички и с какой-то первобытной радостью увидел, наконец, крохотное пламя. Прикурив, беглец выдохнул столбик дыма в морозное безветрие. Лай по прежнему был ещё очень далеко, и только натренированное ухо различало сотые доли децибел, говорящие о неминуемом приближении погони.
« Поймают, небось, возиться не будут – шевелились прихваченные морозом унылые мысли, - Что они меня до лагеря на себе попрут что ли? Сактируют на месте и все. Так что по любому кранты – от мороза или от вертухайской пули. Когда с Бурым уходили в рывок, все казалось ясным и понятным. До заимки двое суток ходу, там отсидеться недельку и двигать на большую землю. Но что-то с самого начала пошло не так. Видать покинул нас азартный воровской фарт».
Рядом раздался хруст снега. Беглец скосил глаз и увидел между деревьев рослую человеческую фигуру в тулупе. Лица было не разглядеть в наступающей тьме, только объёмная борода угадывалась по контуру головы. Рядом с лесным незнакомцем стоял огромный лось. « Дед Мороз, - с неожиданной в таком положении внутренней усмешкой подумал человек в бушлате, - Замерзаю что ли? Всякая ерунда блазнится»
- Ты кто, паря? – густой бас пришёл извне, пробуждая сознание, как пароходный гудок сонную тишину реки.
- Беглый я, - еле слышным сиплым голосом прошелестел упавший, отбросив в сторону окурок - Спаси, братское сердце. Бродяги добро помнят. Выйду на волю расплачусь. Есть у меня одна захоронка.
Лесной бородач подошёл поближе. Теперь стало ясно, что это ещё не старый, рослый мужик в длинном тулупе, меховой волчьей шапке и огромных рукавицах. Ручной лось стоял неподалёку, брезгливо дёргая ноздрёй на табачный дым агонирующей в сугробе папиросы. Силой бородач обладал явно не дюжинной, потому что легко поднял беглого зека за отвороты бушлата, держа его в вертикальном положении почти на весу. Из густой бороды смотрели внимательные глаза. Беглец выкатив зенки, попытался придать своему плутоватому лицу максимально честный вид. Зрительная дуэль продолжалась с четверть минуты. Наконец, таёжник отвернулся и, утвердив зека в вертикальном положении, приподнял ухо пышной шапки.
- Собаки идут. Далековато ещё. Ходу по такому снегу на пару часов. Не убивец?
Неожиданный вопрос не застал зека врасплох: - Да нет, из фартовых я. Были, конечно, случаи, в драке, да пером. Может, и порешил кого невзначай. Но так, чтобы невинно убиенных… Нет на моей душе такого греха.
Бородач видимо принял решение и кивнул.
- Ладно. Лезь Ваньке на спину. Подожди. Давай я лучше тебя положу поперёк, тут ехать недолго, потерпишь.
Лось, которого, оказывается, звали Ванька, недовольно прянул ушами, но непривычную поклажу стерпел. Таёжный житель аккуратно подмёл все следы еловым лапником, вернувшись по следам беглеца как можно дальше. Затем свистнул лосю. Тот подошёл, оставляя в снегу одинокую цепочку следов. Бородач несуетливо и аккуратно взгромоздился в некое подобие седла на лосиной спине, и, затерев последние отпечатки своих ног, направил лося в чащу. Сняв шапку с головы зека, он отбросил её в сторону противоположную избранному направлению.
- Ну, Бог даст, не найдут.
В небольшой печи пылал огонь. Животворное тепло растекалось по небольшой комнате бревенчатого домика. В углу стояла маленькая, наряженная игрушками, вырезанными из газетной бумаги, ёлка. « Хорошо то как, - сонно думал беглый зек, таращась в огонь уже почти ничего не видевшими от сладкой дремоты, глазами. – Когда я последний раз то ёлку новогоднюю видел? По всему выходит давно. Наверное, мальцом, когда матушка ещё жива была. Помню, принёс батя сосенку, поставили её в нашей комнате. Там и места то не было – шутка ли в одной комнате барачной коммуналки, да в вчетвером. Но на тесноту из-за ёлки никто не жаловался. И похожа она точь в точь на эту. И игрушки почти такие же, из газеты. Маманька вырезала. А этот таёжник – все-таки вылитый Дед Мороз.» С этими мыслями он и погрузился в глубину тёмного, как бесконечность, сна.
- Кажись, нашли, - сержант в полушубке пошевелил лыжей снег у закоченевшей руки. – Теперь подождём наших с санями. Надо и этот труп начальству предъявить. Отбегались, урки. Где-то он шапку потерял? Вроде по следу шли не видели. Садись, Куркагир, покурим.
Невысокий коренастый боец с азиатской внешностью, примяв снег лыжами на подобие кресла, сел прямо в сугроб. Автомат он бережно передвинул на грудь. Две громадные овчарки сели рядом, внимательно заглядывая в лица своих проводников. Задымили сигаретки, повисла тишина, прерываемая только поскуливанием собак, да тяжёлым дыханием людей.
- А вот скажи, Куркагир, отчего у всех замёрзших лица такие довольные? – спросил через некоторое время сержант. – У вас в тайге морозы большие бывают, небось есть какие-нибудь наблюдения на этот счёт.
- Синкен приходит, дух охоты – задумчиво ответил эвенк. – Он большой, ездит то на лосе, то на медведе. Мой этыркен – дедушка – рассказывал, что каждый его по разному видит. Эвенк – эвенком, русский русским. Когда он уводит с собой душу охотника, тот радуется. Впереди большая охота, много дичи. Поэтому улыбается.
- Говорил же тебе сто раз, темнота, что нету никаких духов. – хмыкнул сержант, - Недавно же политзанятия политрук проводил. Да и какие у этого зечары могут быть охотничьи угодья? А вот же лыбится лежит, как-будто Дед Мороза увидел. Смотрю, лось вокруг него натоптал. Хорошо росомаха не нашла, а то бы и предъявлять было нечего.
Куркагир, покосившись на учёного сержанта, ничего не ответил, а лишь затянулся табачным дымом. Он-то твёрдо знал, что это следы верхового лося духа Синкена, уносящего души охотников в места вечной охоты.