Вы когда-нибудь лежали в гробу? Если верить в философию реинкарнации - не один раз. Но вы этого не помните. А я помню. Наслажденьице так себе. Повторять опыт ооочень не хочется, хоть и придется в свое время. Утешает только мысль, что я буду снаружи, а не внутри. Внутри будет мое тело. И оно ничего не будет чувствовать.
#
Тусклый ноябрьский дождик упорно сыпал и сыпал мелкими каплями. Занудный, как и все японское. Конечно, я забыла взять зонт. Кашемировое пальто песочного цвета и красный клетчатый шарф стали неприятно влажными, волосы походили на буро-рыжие водоросли вакаме, поедаемые японцами за окнами ресторанов. Никогда не любила японскую кухню. И вообще Японию. И дождь. Впрочем, какая разница? Для человека, каждый день думающего о смерти, это не имеет ровно никакого значения.
День сегодня самый поганый. Их уже много скопилось в моей жизни, слишком много. Обычно это выливается в порезы на руках или прогулку по парапету крыши или еще что-нибудь такое, но сегодняшний день требует чего-то особенного. Чего-то de lux.
Я остановилась у магазина с пижамами и нижним бельем. Долго смотрела на витрину, но ничего не видела. Затем зашла внутрь и купила черную шелковую пижаму с белыми звездами и мишками. В кондитерской у дома захватила парочку булочек с джемом и горячий шоколад и снова застыла, задумавшись. Пока стояла шоколад остыл, а кулек с булочками промок. Подумав, швырнула в урну и то, и другое.
Поднявшись в свою квартиру на 8-м этаже двадцатиэтажного дома, сбросила мокрую одежду прямо на пол, пакет с пижамой остался валяться у входной двери. Прошла в гостиную, огляделась, вздрогнула от своего отражения в зеркале. Оттуда на меня глянули совершенно волчьи безысходные глаза, глаза загнанного в ловушку зверя. Опустилась на пол посреди просторной гостиной и заорала. Громко, отчаянно, переходя с низких нот на немыслимые высокие, протяжно и страшно. Я сама испугалась этого крика. Когда ор закончился, порыдала до выворота наизнанку. Повалялась, скрючившись, как устрица в раковине. Нет, не уйти мне от этих сравнений с морепродуктами. Выбивать из себя Японию я буду еще очень долго. Размазав слезы по вздувшемуся от соленой воды фасаду, медленно поднялась, доползла до низкого столика, нашла пульт от стереосистемы, щелкнула кнопкой, перелистывая меню. Cranberries, Evanescence, Metallica. Нет, все не то. Rammstein. То, что надо. Врубила звук на 60. Плевать на соседей. Да они и не придут. Здесь всем на всех плевать. Наверно, поэтому Япония лидирует по количеству самоубийств.
Доползла до кухни, дрожащими руками открыла шкафчик с аптечкой. Снотворное. Господи, как банально. Подавилась внезапными рыданиями, вытерла рукой сопли. Подумала еще раз, хочу ли я жить так дальше. Нет, не хочу. Высыпала содержимое на ладонь. Штук двадцать. Хватит или нет? Налила воды в стакан, стала глотать по одной. Неожиданно пришло спокойствие и даже умиротворение. Вернулась в прихожую, подняла пакет с пижамой, надела. Аккуратные белые крупные пуговицы, строгие карманы с оторочкой. Очень по-японски. Я никогда не носила такие пижамы. Но по такому случаю, почему бы нет? Подходящий вид, чтобы отправиться на тот свет. Надо умыться и собрать волосы в хвост. Или не собирать?
Все же умылась, причесав длинную кудрявую гриву. Может, косичку заплести? Хихикнула от глупой мысли. Телефон беззвучно засиял экраном, количество пропущенных вызовов увеличилось еще на один.
Легла на диван и стала думать. О чем думают люди перед смертью? Наверно, о чем-то серьезном и важном, как Вселенная. О чем же? В голову ничего высокого не приходило. Вспомнился смешной японец - продавец из бакалейной лавки на моей улице. Он такой стеснительный, что всегда все роняет. Это так забавно. А у соседа-швейцарца мистера Мюллера смешной кокер-спаниель. При беге его уши уморительно подпрыгивают. А мистер Мюллер бежит за ним и забавно визжит:" Джесси, Джесси, Джесси". Господи, почему они все такие смешные?
Стало даже немного обидно, что в голову не приходит ничего подходящего случаю. В голове всплывали отрывочные картинки: девочка с розовыми бантами, рожком мороженого, разбитой коленкой и спущенным гольфом. Это я в шесть лет. Древний костел с острыми зубастыми шпилями. Там отпевали дедушку. Пирожки на столе, букет васильков в белой вазе. Бабушка. Дребезжащий велосипед... Рыжий парень... Джон, кажется. А может, Джек... Все...
#
Проснулась я, как с тяжелого похмелья, следующим утром. Долго не могла понять, где я. Повернув, голову уперлась взглядом в красные цифры: 10:05. Что бы это могло означать? Взгляд упал вниз: черная пижама с белыми звездами и мишками. Что-то шумит. Откинулась на подушки, попыталась закрыть глаза. В то же мнгновение включилась карусель, закружив пустую по ощущениям голову. Мутит. Тошнота набирает обороты. И что там шумит?!
Примерно через два дня, хотя красные цифры настаивали, что прошло только десять минут, попыталась встать, чтобы добраться до ванной. Но пришла почему-то на кухню. Больно ударилась о край стола. Расплакалась. Увидела на полу упаковку от таблеток. Смутно припомнила что-то. Да что же там шумит, черт возьми?!
Догадавшись, что звук идет от входной двери, направилась туда. Путь занял год. Справиться с замками еще два. В распахнувшуюся дверь ворвался красный вихрь и закружился по квартире. Он издавал какие-то звуки, но я не могла их разобрать. Когда он остановился, в моем мозгу медленно сформировался образ Тото. Моей подруги. Из всего японского мне нравится только она. И пижама.
Рот у Тото открывался широко, из этого я заключила, что она что-то говорит. Даже кричит. Но я не слышала ни звука. Быстро оценив обстановку - Тото очень умная - она схватила меня и потащила в ванную, засунув под холодный душ прямо в пижаме. Удивительно, но это помогло мне снова слышать. Затем мы посетили туалет, где Тото заставила меня проблеваться старым дедовским способом - пальцы в рот. Потом она попыталась снять с меня мокрую пижаму и переодеть в сухое, но получив отчаянное сопротивление, кивнула и просто замотала в плед. Потом, кажется, был крепкий чай. Да, чай. Это же Япония. Чая было много, чашек десять.
Не знала, что чай обладает способностью лечить от амнезии. Я вспомнила весь вчерашний день и вечер. Тошнота исчезла. Но вернулась тоска. Итак, я снова здесь. Как будет лох женского рода? Не смогла вспомнить слово. Так вот — это я.
Тото всунула мне в руки очередную дымящуюся чашку, присела рядом и, серьезно глядя в глаза, лаконично произнесла:
- Канджин.
Я растерянно молчала, не в силах вспомнить это слово ни на японском, ни на английском.
- Что?
- Канджин.
Японская лаконичность начинала меня просто бесить.
- То, я не понимаю ваш чертов язык! Говори по-английски! Словами, которые мне знакомы.
- Ты хорошо говоришь по-японски. Я плохо говорю английский. Я сказала название фирмы. Там могут тебе помочь.
- Первый раз слышу. Что это означает?
- Что-то вроде... - Она задумалась, склонив голову набок, - Гроб жизни.
У меня не было сил, чтобы выяснять, чем занимается фирма с таким бредовым названием.
- Я никуда не пойду, То. Ты это знаешь.
- Тогда я позвоню Джек.
- Не смей!
- Нет, я беру телефон. Если ты не идешь, я звонить.
Она ловко схватила мой телефон, выпавший из кармана пальто, и стала тыкать по экрану. Встроенная в диван катапульта выплюнула меня из него со скоростью бейсбольного мяча. Подскочив к Тото, я схватилась за телефон, пытаясь вырвать его из цепких рук представительницы древнего самурайского рода. Тото отчаянно сражалась, заставляя своих предков бешено аплодировать на небесах. Понимая, что мои шансы стремительно падают, я почувствовала небывалый всплеск гнева. Взвизгнув, я дернула телефон, одновременно ударив подругу по лицу. Мне показалось, что звук шлепка разнесся по всему дому. Повисла тишина, в которой ясно слышался звук точащихся катан - предки Тото жаждали мести. Я испугалась, что она никогда меня не простит. Секунд двадцать мы смотрели друг на друга молча. Я ожидала, что она закричит, но она только сузила глаза и, развернувшись, молча направилась к двери.
- Тото!
Она повернулась и спокойно сказала:
- Думай сама, Джен. Если ты сама не поможешь себе, никто не сможет.
#
Мы шли по длинному серому коридору, разглядывая цифры на двери.
- Это здесь. - Тото показала на небольшую аккуратную вывеску, на которой красными буквами было написано по-японски странное слово "Канджин". Я остановилась у двери, пытаясь собраться с мыслями.
Там в квартире, после отвратительного поступка с Тото, во мне что-то сломалось. Я поняла, что в жизни надо что-то менять. Глядя ей в глаза, сказала несколько слов по-японски, как можно искренней. Они означали, что верность другу - как скала, которая не разрушается под воздействием времени. Это был девиз их рода. Когда-то Тото сама рассказала мне об этом. В ее глазах засверкали слезы.
- Я пойду с тобой.
Я кивнула.
- Тебе нужно переодеться.
- Нет. Я не могу. Нет сил. Нужно идти прямо сейчас, иначе я потеряю решимость.
Она снова кивнула и протянула мне пальто, которое я надела прямо на пижаму со звездами и мишками.
Мы вышли из дома и направились к метро. Улица, как обычно, жила, бурлила, кипела. Сосредоточенные японцы спешили куда-то, на их гладких, будто металлических лицах не отражалось никаких эмоций. Никто не обращал внимания на мою пижаму, мои растрепанные волосы, старые кроссовки с разными шнурками. Мы с Тото молчали. Мне хотелось узнать, о чем она думает, но я не решалась спросить.
Когда мы подошли к огромному многоэтажному зданию, я спросила:
- Итак, мне нужно сдать паспорт? Подписать бумаги, что я жертвую свои органы для пересадки?
Тото рассмеялась. В этот момент, я поняла, что напряжение между нами окончательно ушло.
- Нет, здесь тебя сделают новым человеком. Вот увидишь, тебе помогут.
Теперь, стоя у двери с непонятной надписью "Канджин", я задумалась, смогу ли я войти в эту дверь. За плечами было уже много посещений психотерапевтов, психологов, различных консультантов. Никто из них мне не помог. Как объясняла Тото, это из-за того, что я не хотела помочь себе. Скорее всего, она права. Я все еще не знала, как захотеть. Я взглянула не небольшую металлическую с красным отливом табличку.
- Излечение депрессии за один день? Это что, шутка?
- Поверь, метод очень действенный. Один мой знакомый прошел его. Действительно помогает.
- И что же это?
- Не могу сказать, иначе ты не будешь соглашаться.
- Тото!
Подруга упрямо сжала губы. Это означало, что добиться от нее правды не получится. Самурайская кровь, что сказать.
Мне стало не по себе. По спине побежал холодок, голос задрожал.
- Это электрошок? Послушай, я уже...
- Нет, нет. Просто поверь мне. Пойдем.
Она схватила меня за руку и решительно толкнула дверь.
Я ожидала увидеть что-то вроде операционной, белой и стерильной, сверкающей инструментами пыток. Но мы оказались в большой светлой комнате, ничем не напоминавшей медицинский кабинет. На полу голубой, с толстым ворсом ковер, зовущие к себе темно-голубые диваны и маленький, будто хрустальный, столик. На нем вазочка с шоколадками - мишками. Я усмехнулась. Ну, конечно. На нежно-фисташковых стенах картины с цветами и водопадами, в углу небольшой журчащий фонтан. Наверняка, с золотыми рыбками. Большие напольные вазы. Цветы искусственные, но очень хорошо сделаны, от настоящих почти не отличить. Очень приятный запах свежего морского бриза. Все по-японски продумано.
У входа за высокой стойкой светло-бирюзового цвета сидела красивая девушка в ярком платье. Она приветливо улыбнулась нам и поздоровалась.
- Присядь там. - скомандовала Тото, защебетав с девушкой о чем-то своем.
Я пожала плечами и присела на один из диванов. Удобный, ничего не скажешь. Вид кабинета успокоил меня. Я уже не боялась, пришло какое-то безразличие. Я потянулась к вазочке и сцапала шоколадного мишку. А не съесть ли его прямо с оберткой? Я хихикнула, наверно, слишком громко и Тото с красавицей-секретаршей внимательно посмотрели на меня, затем снова вернулись к разговору.
Через пару минут Тото уселась со мной рядом, сообщив:
- Сейчас придет менеджер.
- А не врач? Разве здесь не лечат?
- Ну здесь... нетрадиционный подход.
Не зная, что делать с этой ничего не объясняющей информацией, я подошла к фонтанчику в углу. Так и есть. Золотые рыбки.
Дверь в соседнюю комнату, которая сливалась с цветом стен и потому осталась до сих пор незамеченной, распахнулась и в ней появился довольно молодой и довольно высокий для японца человек в темно-сером дорогом костюме с галстуком, в бледно-голубой сорочке. Он улыбнулся нам и слегка поклонился.
- Меня зовут Акайо Такахаси. Я ваш менеджер.
- Джен Эйр. - иронично представилась я. - Хотя на самом деле Джен Райер. Не обращайте внимания, иногда представляюсь детским прозвищем.
Он снова улыбнулся, показывая, что оценил шутку и жестом предложил мне присесть.
- Прежде чем мы начнем, мне необходимо задать вам несколько вопросов. Не удивляйтесь, просто отвечайте, что придет в голову.
Я немного напряглась, но кивнула.
- Лето безрадостнее осени?
- Что? Что я должна ответить? - ухмылка сама собой расползлась по моему лицу.
- Просто отвечайте, что считаете нужным.
Я посмотрела на серьезное лицо Тото и смирилась.
- Нет, осенью жизнь становится более тошнотворной.
Менеджер кивнул, пометив что-то у себя в блокноте.
- Рыбки играют в лучах солнца. Они счастливы?
Закатив глаза, я ответила:
- Да.
Блокнот пополнился еще одной пометкой.
- Ваш отец представляется вам радостным и бодрым?
- Нет.
Далее последовало еще пять-шесть вопросов в том же духе. Наконец, удовлетворенный Такахаси закрыл блокнот и снова улыбнулся. Надо отметить, что улыбка его была совсем не дежурной, а даже какой-то дружеской. Затем он снова стал серьезным.
- Джен, вы пришли сюда, чтобы излечиться. Сразу скажу: мы не раскрываем клиентам нашу методику. Иначе, она потеряет большой процент своей эффективности. Могу сказать только, что вам придется пройти серьезное испытание. Но вы должны помнить о цели, тогда вы успешно его пройдете. В чем ваша цель?
Забавно, но этот вопрос оказался самым неожиданным и озадачившим меня. Я молчала, теребя край пижамной куртки. Черт возьми, а правда, что я здесь делаю? Я здесь из-за Тото. Хочу, чтобы она меня простила, поэтому и пришла сюда. Я поняла, что до этого момента не относилась серьезно к этой афере. Так я и объявила внимательно слушавшему Такахаси. Он понимающе кивнул, переводя взгляд проницательных узких глаз с меня на Тото.
- Это внешняя причина, Джен. А есть внутренняя. И вы ее знаете. Почему вы оказались здесь?
В этот момент я осознала, о чем он говорит. Он был прав. Нехотя я призналась себе, что меня привела сюда... надежда. Крохотная и тощая, как червячок Тами из детского мультика. Но все же она жила внутри меня. Жила и стремилась разрастись. Я же хотела противоположного - убить ее. Когда нет надежды - нет и разочарования.
Я поерзала на сидении, подавляя в себе страх и желание немедленно уйти отсюда. Идти мне было некуда.
Молодой человек смотрел на меня. Он ждал.
С трудом произнося слова сухими губами, я сказала, почему-то по-японски:
- Похоже, я все еще надеюсь...
- Вот! - он резко выпрямился и схватил меня за руку.
Обалдев от такого несвойственного японцу поведения, я застыла на месте, переводя взгляд с него на Тото.
Он сочувственно поглядел мне в глаза и сказал:
- Вот это вы и должны помнить, проходя испытание. Вы должны сконцентрироваться на цели. Ваша цель - жить. Вы слышите? Иначе вы бы не пришли сюда сегодня.
Он слегка повысил голос, будто говорил с глухой. Не знаю почему, но его слова произвели на меня серьезное впечатление. Я судорожно сглотнула, и внимательная девушка-секретарь тут же подала мне стакан с водой.
А Такахаси снова произнес:
- Ваша цель - жить. Запомните эти слова.
Он кивнул своей помощнице, и она положила передо мной стопку бумаг, объяснив, что это нужно подписать перед "процедурой". Обычная формальность. Подписание бумаг заняло времени больше, чем беседа с менеджером. Там было что-то насчет претензий, которые не должны возникнуть у меня и моей семьи в случае... чего? Это не удержалось в моей голове. Тото внимательно изучала содержимое сероватых листов и кивала - можно подписывать.
Когда с этим было покончено, девушка проводила меня в соседнюю комнату, где уже ждали несколько человек. Разглядев вокруг чего именно они собрались, я инстинктивно сделала шаг назад. Стоявшая за моим плечом и заглядывавшая в комнату Тото, охнула. Посреди комнаты стоял большой черный гроб.
#
Я беспомощно оглянулась, ища глазами подругу. Увидела, как девушка-секретарь мягко, но решительно ведет ее за локоть к выходу. Тото растерянно оглядывалась, как бы извиняясь. Что она могла сделать? На прощание она выкрикнула мне девиз другого самурайского рода: "Иди до конца", и дверь за ней закрылась.
Я нервно огляделась. Такахаси, уже переодевшийся в голубой халат, подошел ко мне и мягко сказал:
- Это сильнодействующая процедура. Другого выхода для вас нет. У вас будет возможность прикоснуться к смерти, понять это состояние. Вас положат в гроб, - с этими словами он неспеша подвел меня к гробу, как бы давая привыкнуть к нему, - прикрепят датчики, которые будут отслеживать жизненные показания, и вы просто останетесь там на некоторое время. Не дольше пятнадцати минут. На внутренней стороне крышки, видите? Синяя кнопочка. Если почувствуете, что больше не в силах выдержать - нажимайте и вас немедленно выпустят. Воздух подается через эти отверстия, видите?
Его объяснения немного успокоили меня. Всего пятнадцать минут. Можно продержаться. Например, можно петь песни или просто поспать. Неплохо. Но я все еще сомневалась. Разглядывала гроб, выстеленный внутри ярко-малиновым атласом и расшитый бисером. Очень мило. Видимо, чтобы наводить клиентов на приятные мысли.
- И что это даст? Пятнадцать минут в гробу? И за это вы берете такие деньги?
При заполнении документов я увидела стоимость: двадцать семь тысяч иен, почти двести фунтов. На мое возмущение Тото ответила своим - мол, оплачивает она и слышать ничего не хочет.
- Имитация смерти, в некотором роде, позволяет переосмыслить настоящее и ощутить ценность жизни.
Я пожала плечами. Для меня его слова просто пустой звук. Ладно, я обещала То идти до конца и сдержу обещание. Мне терять нечего. Во мне вдруг тоже проснулся самурайский дух. Глубоко вздохнув, я переступила бортик и улеглась на атласное покрывало. Ассистенты Такахаси поправили под головой плоскую подушечку, прикрепили к вискам и рукам датчики и отступили, глядя на своего начальника.
- Вы готовы?
- Да.
- Джен Райер. 12 ноября 2015 г. 11:15 утра, - произнес в диктофон молодой врач.
Больше я не колебалась. Ассистенты дружно подняли крышку и привычным слаженным движением опустили ее на гроб. Стало темно и немного жутко. Я не могла разглядеть свою руку, даже приблизив ее к глазам. Тесно, душно и жестко. Ну ладно, я докажу Тото и этому Такахаси, что это пустая затея. Правда, денег жалко. Но Тото сама виновата, вот пусть и расплачивается. Меня захлестнула обида на подругу. Неужели нельзя просто оставить меня в покое и дать умереть? Кем она себя возомнила? Или она думает, что может хоть сколько-нибудь понять мою боль? Текли минуты. Мне показалось, что прошло уже минут семь. Значит, еще столько же. Ерунда. Что особого в этой процедуре? Они просто выкачивают из людей деньги.
Я почувствовала какой-то тошнотворный запах. Никак не могла определить, что это, но показалось, что именно такой запах исходит от трупов. Господи, как противно. Может, уже пора выходить? Повеселились и хватит. Стала шарить руками по крышке, пытаясь найти кнопку, но без толку. В этот момент я почувствовала, как гроб поднимают и куда-то несут.
Я завопила:
- Эй, что происходит?
Ответа не последовало. Я ощутила, что гроб куда-то задвинули и повезли. Что происходит, черт возьми?! Мне стало жутко. Сердце сначала застучало гулко и медленно, потом понеслось вскачь, дыхание стало частым, как у старого толстого соседского мопса, рот будто обклеили изнутри наждачной бумагой.
Я начала из всех сил колотить по крышке. В какой-то момент под пальцы попалась кнопка, и я стала нажимать на нее, как бешеная. Ничего не произошло. Поездка продолжалась. Липкая паника потихоньку стала овладевать мной. Еще минут десять я бесполезно колотилась об крышку. Мягкий атлас глушил звуки. Руки ломило от ударов. Голос охрип. Слезы жгли глаза. Что же делать? Мне вдруг вспомнилась статья, в которой рассказывалось, как людей похищают, чтобы продать их на органы. Неужели в этом дело? Но ведь со мной пришла Тото, она поднимет тревогу. А что, если и ее тоже...? Откуда мне знать, куда ее повели, когда дверь закрылась?
Эти мысли вызвали новый приступ отчаянной паники. Я стала биться об крышку всем телом, насколько это было возможно в тесном пространстве. Что же делать?! Что делать?! Надо попробовать сбежать, когда они откроют крышку. Притворюсь без сознания, а потом резко вскочу, отпихну бандитов и побегу. Только вот куда? Я же не знаю, куда они меня везут. А вдруг это подземная лаборатория и оттуда не выбраться? Кроме того, за последний год я сильно истощилась, одни кожа да кости, и сил совсем нет. Снова тихонько заныла, утирая сопли рукавом пижамы. Кричать? Да я уже горло сорвала. Бесполезно. Кем бы они ни были, мне от них не уйти. Продажа органов - огромный бизнес, наверняка у них все отработано до мелочей. Вряд ли меня кто-то будет искать в ближайшее время. С родителями я уже год не общаюсь, со всеми друзьями связь оборвала, кроме Тото. Но и она мне теперь не поможет.
Снова начала плакать, тихо, безысходно. Мне стало так жаль себя. Неужели я родилась только для того, чтобы погибнуть вот так, как распотрошенная к празднику курица? Неужели смысл жизни в пустой никчемности? И что самое ужасное, что я сама пришла к ним. Добровольно подписала все бумаги. А вдруг в бумагах где-то мелким шрифтом приписано, что я жертвую свои органы больным людям, в случае неудачного окончания эксперимента?
Как я могла оказаться такой идиоткой? Согласилась на весь этот бред! Это Тото виновата! Это не подруга, гремучая змея, коварная стервятница. А, может, она с ними в сговоре? Бессовестная дрянь, прикидывавшаяся такой сострадающей! А этот кретин, менеджер Такахаси, жуткая сволочь, я это сразу поняла. Волк в овечьей шкуре! Чтобы вы все сдохли! Ненавижу!
Внезапно меня будто выключили. В памяти одна за другой всплыли картины: вот я хохочу на вечеринке в компании каких-то парней. Я очень пьяна. Ко мне подходит расстроенный Джек и пытается увести домой. Но я кричу на него, бью по лицу, выплескиваю содержимое недопитого бокала на его пиджак. А в другой раз Джек пытается меня утихомирить в торговом центре, где я закатываю ему стотысячную истерику. Или как я бегу за ним в одной рубашке, пытаясь не дать ему сесть в такси. А когда такси, мигая огнями, все же его увозит, сижу посреди мостовой, захлебываясь от слез и пьяной истерики.
Вижу приезд родителей, которые уговаривают меня, безучастно лежащую на диване, обратиться к доктору. Они говорят: "Это пройдет. Все можно преодолеть". Но я не верю в это. Я сбегаю от них в Японию, где мне предлагают персональную выставку. Но выставка не случается. Слишком много выпивки, марихуаны, парней, попыток самоубийства, эпатажа. На каком-то мероприятии мы знакомимся с Тото, и она с тех пор не отходит от меня, несмотря на все мои идиотские выходки. Только глядит грустно и серьезно.
Что ж, пожалуй, я заслужила все, что произошло. Меня охватывает апатия, вялость и безучастность к тому, что будет дальше. Я лежу спокойно, не шевелясь, дыхание замедляется, и я проваливаюсь в какую-то полудрему. Мысли текут вяло, а мозг продолжает выкидывать картинки из жизни стервы Джен. Я не хочу их смотреть, но продолжаю наблюдать за их сменой. Во рту появляется горечь, слезы становятся горячими, как кипяток. Неужели это я? Неужели я хочу быть такой? Разве моя жизнь нужна только для того, чтобы разрушать?
В какой-то момент я даже приспосабливаюсь к темноте. Мне в ней становится уютно. Я рада, что меня сейчас никто не видит. Не видит, как во мне что-то происходит. Я не знаю что. Я просто спокойно лежу, закрыв глаза, и ощущаю, как что-то внутри меня разваливается на куски. И мне уже не больно. Я даже чувствую... облегчение.
Мне просто нужно подождать, пока ящик откроется. Или пока я не перестану дышать, если меня из него не выпустят.
Вижу лицо милой малышки. Она улыбается мне, а ветер теребит ее длинные русые волосы. Это Тедди. Теодора, моя дочь. Ей уже пять. И последний раз я видела ее в тот день, когда родила.
Мне было двадцать, ему тридцать пять. Наши отношения были подобны фейерверку - слишком ярко, слишком шумно, слишком быстро. Они угасли также внезапно, как и возникли. Тедди родилась очень не вовремя. Ни я, ни он не горели желанием видеть друг друга. И мне в двадцать один не нужен был ребенок на руках. Я хотела жить, творить, путешествовать, не думая о завтрашнем дне. Я позвонила отцу Тедди из роддома и сказала, что он может забирать ее себе, если не хочет, чтобы девчонку отдали в приют. А я выписываюсь. Он тут же приехал - холеный, злой. Только по сильно сжатым челюстям и ходуном ходящим желвакам было понятно, что его распирает холодная ярость. Потому что я опять поступаю по-своему - безответственно, бессердечно, эгоистично. Приехал с адвокатом, и мы быстро все оформили. Он взял на руки белоснежный кокон так, будто это самый тонкий хрусталь. Никогда я не видела в нем проявления такой нежности. Мне стало обидно. И я дала себе слово, что больше никогда с ними не увижусь. Слово я сдержала. Даже не взглянула на единственное фото Тедди, которое моя мать выпросила у несостоявшегося зятя. И сейчас впервые горько пожалела об этом. Жить мне осталось недолго, и я так и не увижу свою дочь.
Что же, в какой момент что-то пошло не так? Я попыталась вспомнить свое детство. Тогда я была счастлива. Я любила смотреть на звезды, вставать на рассвете, выходить в тихий сад и слушать пение ранних птиц. Меня охватывало такое умиротворение, восторг и покой, что я могла часами просто любоваться утренними деревьями в розоватой дымке. И затаив дыхание, слушать особую предрассветную тишину.
А потом... Случилось первое предательство - отец просто исчез из нашей жизни. Сначала мама говорила - он уехал работать по контракту. Позвонить ему нельзя, так как он очень занят. А сам он тоже не звонил. Очень скоро я стала понимать, что он просто бросил нас. Предательски сбежал, вычеркнул из своей жизни. Двоюродная сестра Пэтти, как-то на одном семейном торжестве, под строгим секретом показала мне фото на фейсбуке своей матери. Там отец, одетый в смокинг, обнимал незнакомую блондинку в белом невестинском платье. Я долго смотрела на снимок и не могла ничего понять, пока Пэт не объяснила мне, что мой отец развелся с моей матерью и снова женился на этой вот блондинке. Я заорала, что Пэт врет и, оттолкнув ее, выбежала из комнаты. Мне было двенадцать. И я не могла осознать, что у взрослых свои игры.
Отец позвонил через полгода, чтобы спросить, не хочу ли я увидеться со своей новорожденной сестренкой. Я помню, какой бледной была моя мать, когда передавала мне трубку. Отцу я спокойно ответила, чтобы он шел к черту, и повесив трубку, поднялась к себе, где, достав все его фотографии, изрезала их на мелкие кусочки. После этого он звонил матери примерно раз в год, чтобы справиться обо мне. На вопрос матери, не хочу ли я поговорить с ним, я всегда отвечала отказом. С матерью мы никогда не обсуждали их развод, подозреваю, она просто боялась поднимать эту тему. Она никогда не спрашивала о том, что чувствую я, я никогда о том, что чувствует она.
Я снова увидела родителей вместе через много лет, когда они приехали ко мне в Лондон, чтобы "помочь справиться". Попытка оказалась безуспешной. Я слишком долго злилась на мать за мягкотелость, а на отца за предательство и за то, что завел себе новую дочку. Больше я не собиралась их слушать. Отец вернулся восвояси, несолоно хлебавши.
Наверно, все, что я делала дальше было вызвано желанием отомстить родителям, доказать, что мне хорошо и без них, что я ни в ком не нуждаюсь, и в состоянии позаботиться о себе сама. Мама упрашивала меня не отдавать Тедди, отец не одобряюще покряхтел в трубку. Но я не нуждалась в их мнении и в их советах. Меня ждала карьера талантливого фотографа, выставки в Лондоне, Париже, Токио. Уже в двадцать один Таймс писали обо мне, как об "открытии года с большим будущим".
Но большого будущего не случилось. Вечеринки, алкоголь, наркотики, парни и внутренняя пустота размером с Вселенную. На одной из таких вечеринок, молоденькая фотомодель выбросилась из окна. Ей было шестнадцать. И этого даже никто не заметил. Все продолжали веселиться, пока не пришла полиция. Я не знала ее близко, но помню, что тот случай серьезно меня потряс. Ее звали Молли или Эмми. Огромные голубые глаза, пепельные волосы. Говорили, кажется, что на той вечеринке ее парень флиртовал с другой девчонкой.
Тогда-то у меня и началась депрессия. Это событие стало спусковым механизмом, как объяснил мне модный психолог, к которому меня потащила моя подруга, Джесс. У Джесс всегда были решения на все случаи жизни. Она просто не могла представить, что ситуация может быть безвыходной. Негритянка, с гривой крашеных золотистых колечками волос до плеч, высокая и стройная, одетая с иголочки. Джесс жила на полную катушку. Она пела в популярном девичьем трио, восходящая звезда, талантливая, яркая, смешливая. Джесси почти не пила, никогда не курила и не прикасалась к наркотикам. У нее был один-единственный парень еще со школы, Рон. Высокий, стройный, темнокожий. Спокойный и надежный. Они собирались пожениться. Джесс много занималась благотворительностью, помогала детишкам "с неблагополучными родителями", как она говорила. Их семья была верующей, многочисленной, шумной негритянской семьей. Но что мне действительно у них нравилось - ни один из членов семьи никогда не оставался без поддержки и никогда не был лишен свободы. Джесс даже в мире шоу-бизнеса умудрилась остаться чистым человеком, со своими моральными принципами, именно потому, наверное, что ее с детства любили и принимали такой, как есть. И ей не надо было никому ничего доказывать.
Джесси Уайтс погибла под колесами автомобиля накануне вручения ее первого Грэмми. Переходила дорогу на зеленый свет, по пешеходному переходу. Джесс всегда все делала правильно. В этом я ей немного завидовала, она оставалась для меня человеком, на которого я хочу быть похожей. Я надеялась стать когда-нибудь такой, как Джесс. Где-то в глубине души. Я призналась себе в этом только, когда Джесс не стало. Ей было двадцать три. Пьяный водитель нетвердой рукой перечеркнул все ее планы на жизнь. И мои тоже.
Вместе с ней умерла часть меня. Звучит банально, а я ненавижу банальности. После ее смерти мне стало очевидно, что этот мир полон хаоса и страданий. Здесь невозможно ничего предсказать и нельзя ни на что рассчитывать. И добрые и злые люди наказываются одинаково, без какой-либо логики. Делает это Бог или кто-то еще, я не знала. Но мне было все равно. Жизнь стала мне неинтересна. И я стала себя убивать. Разными способами. Но по какой-то иронии судьбы ни одна попытка не увенчалась успехом. Кто-то свыше явно надо мной посмеивался.
Что же теперь? Я поразилась насколько спокойно прозвучал внутри меня этот вопрос. Теперь я хочу жить!
Это открытие шокировало меня. Я осторожно прислушалась к своим чувствам. Да, черт возьми, ошибки нет. Я. Хочу. Жить. Хочу переписать идиотский сценарий, который сама для себя создала. Хочу исправить непоправимое. Я хочу еще один шанс. Только будет ли он у меня теперь?
Я закрыла глаза и глубоко вздохнула. Вдруг осознала, что это не кто-то злой и жестокий сделал мою жизнь такой. Это сделала я сама. Именно это мне пытался объяснить Джек. Единственное светлое пятно в моей жизни. Джек любил меня. Хотел мне добра. Пытался спасти. Я грубо вытолкала его из своей жизни, разбила сердце, ранила самые лучшие чувства. В нашу последнюю встречу я не пустила его на порог. Он так и стоял там, пытаясь сказать мне что-то важное. Не хотел сдаваться. А меня это бесило. Потому что я не верила, что кому-то может быть до меня дело. Я считала, что он лжет, преследуя свои цели. Я выплюнула эти слова ему в лицо и добавила презрительно: "Пошел вон!" Никогда не забуду, как он вздрогнул, будто его ударили, тень потрясения пробежала по его лицу. Он медленно повернулся и пошел прочь. Долго мне еще снилась его сгорбленная фигура и опущенные плечи. Больше я его не видела.
#
Боль сжимает грудь. Вместе с судорожным вздохом вырывается: "Если Ты есть, помоги!..."
Что-то забарабанило по крышке. Я вздрагиваю, пытаясь определить, что за звук. Сначала не могу понять, а потом замираю. Снаружи по крышке гроба стучат комья земли, набрасываемые лопатой.
Сердце мое сжимается, его пронзает резкая боль. Я чувствую, что не могу вдохнуть. По лицу бегут слезы, в глазах плывут цветные круги. Сознание медленно отключается.
#
Яркий свет до боли режет глаза даже через закрытые веки. Я не могу понять, что это за свет и чьи голоса я слышу. Слова разобрать не получается. Язык какой-то незнакомый. Вот так, значит, умирают?
Меня кто-то хватает за руку, что-то возбужденно говорит. Я не могу ни открыть глаз, ни разлепить прилипшие друг к другу губы, чтобы сказать, что я ни слова не понимаю. Резкий запах около носа заставляет меня приподняться, глядя через щелочки слепленных век. Кто-то подносит мне стакан воды, и я с трудом делаю маленький глоток. Мне продолжают что-то говорить и я, наконец, начинаю различать некоторые слова:
- Все закончилось... живы... в порядке...
Это же по-японски. Я знаю японский?
Сознание возвращается очень медленно. Удается открыть глаза и оглядеться. Белая комната. Я сижу в черном гробу. В гробу?! Малиновая подкладка раздражает зрение. Вокруг какие-то люди в халатах, с узкими глазами.
Один из них настырно что-то спрашивает. Перевожу фокус на него, пытаюсь сосредоточиться. Он говорит теперь уже по-английски.
- Джен, я доктор Такахаси. Вы понимаете меня? Кивните, если да.
Я киваю и мне кажется, что я нахожусь под водой, так медленны мои движения.
- Вы помните, что произошло?
Я ооочень медленно мотаю головой. И вдруг яркими вспышками всплывают воспоминания. Тото, гроб, Тедди, Джесс... Джек. Судорожный вздох, рыдания. Доктор гладит по голове.
- Ничего, это ничего... Теперь все будет хорошо.
Я почему-то верю ему. Захлебываясь, бормочу, что меня куда-то везли, очень долго. Почему так долго? Я думала, что меня хотят продать на органы. Рыдания сотрясают, выворачивают наизнанку. Мне снова протягивают стакан воды. Пью судорожно, зубы стучат о стекло.
- Джен, посмотрите на часы. Прошло пятнадцать минут. Все это время вы были здесь, в этой комнате.
Я тупо смотрю на отливающий синим металлом циферблат его часов и не могу поверить – 11.30. Не может быть! Не может быть, что всего за пятнадцать минут я прожила свою жизнь, умерла и снова воскресла.
Мне помогают подняться, и доктор под руку проводит меня в маленький уютный кабинет, с двумя мягкими креслами. Я падаю в одно из них, Такахаси (все-таки доктор) садится в другое. На маленьком столике стоят тарелки с пирожными, роллами, бутербродами, металлический чайник и пакетики с чаем и кофе.
- Не хотите перекусить? У некоторых наших пациентов после процедуры просыпается зверский голод.
Он очень по-доброму улыбается. Я отказываюсь от угощения, и он ставит передо мной стакан воды.
- Все прошло успешно. Сейчас вы немного отдохнете, и мы проведем полное обследование, чтобы убедиться, что все в порядке.
- Когда я лежала... там, мне показалось, что меня куда-то везут.
- Этот эффект создается с помощью механических устройств. Иначе пациент не прочувствует серьезность ситуации, не погрузится внутрь своих переживаний.
- А стук комьев земли по крышке гроба?
- Симуляция. Длится всего двадцать секунд, но оказывает мощный психологический эффект.
- Смахивает на садизм, - я слабо улыбнулась, показывая, что не сержусь.
- О, - доктор рассмеялся, - за годы моей работы меня как только не называли.
- А бывали... непредсказуемые реакции?
- Ни одной. Я провожу тщательное обследование психики пациента, чтобы исключить нежелательный эффект.
- Эти дурацкие вопросы вначале? - я усмехнулась, вспоминая о собеседовании.
- И не только. Опытный специалист может определить отклонения по интонации, по поведению, мимике, выражению глаз, движению мышц лица. Это древняя японская наука, я обучался ей почти с самого детства. По лицу человека можно даже определить, что с ним будет дальше.
- Вот как? И что было дальше с вашими пациентами?
- Все они вернулись к нормальной жизни. Кто-то завел семью, родил детей. Кто-то нашел себя в любимом деле. Кто-то восстановил давно потерянные отношения.
- А что будет со мной?
Он внимательно посмотрел мне в глаза.
- С вами все будет очень хорошо.
И в этих словах прозвучало что-то большее, чем просто утешение.
Дальше мы говорили. Говорили обо всем, как старые друзья. Говорили откровенно, долго, искренне. Доктор Такахаси стал первым человеком, которому я рассказала всю свою жизнь. Без утайки, без прикрас, без стыда. Он слушал внимательно, не перебивая, не оценивая, не советуя, не воспитывая. В его узких глазах я видела сопереживание, настолько искреннее, будто с ним случалось что-то подобное. Может, и в правду случалось.
В конце мы пожали друг другу руки, и он сказал очень тепло:
- Вот моя визитная карточка. Если когда-нибудь вам понадобится помощь или просто дружеская поддержка, мне будет приятно...
Я киваю. Мы молча смотрим друг другу в глаза, как два соратника, познавших то, что недоступно другим.
В приемной Тото, завидев меня, подскакивает, едва не опрокинув стеклянный столик. Она кидается ко мне на шею и с минуту мы стоим молча, обнявшись. Затем Тото берет меня за руку, и мы идем к двери. Я ухмыляюсь, вспомнив, что, изнывая в гробу, я меньше всего рассчитывала уйти отсюда так же, как и пришла. Секретарь и доктор Такахаси улыбаются нам вслед.
За всю дорогу мы не произносим ни слова, но я знаю, что Тото понимает, что со мной происходит. У двери в квартиру я останавливаюсь. Подруга понимает намек, крепко сжимает мне руку и быстро уходит.
Сбросив пижаму и приняв душ, я заворачиваюсь в мягкий халат, и впервые за долгие годы засыпаю спокойно. Мне не снятся кошмары, сон глубокий и не прерывается внезапными вздрагиваниями.
#
На следующее утро я уезжаю в аэропорт. Пижама с мишками и звездами лежит на дне небольшого чемодана. Я забираю ее, как символ новой жизни.
Тото не знает, что я уехала. Но она меня поймет. Очень скоро я пришлю ей свою фотографию. Она увидит двух девчонок, большую и маленькую, с радостными улыбками и одинаковыми глазами.
