– Князь–государь, готов я! – Иван Премудрый стоял перед князем, если можно так сказать, во всей красе.
Посольство по составу и количеству людей самому послу помогающих было определено минимальным. Если помните, Иван объяснил князю, почему надо сделать именно так. Так и сделали.
Понятно, что пешком не пойдёшь – не солидно как–то, да и дорога дальняя. Поэтому был снаряжён небольшой обоз с припасами всякими и подарками, так, на всякий случай. Много припасов Иван брать с собой отказался и объяснил князю почему:
– Князь–батюшка, я для чего еду? – терпеливо, как законченному двоечнику в школе таблицу умножения, разъяснял он князю очередную свою премудрость. – Я о тебе рассказывать еду, тебя восхвалять и прославлять! Поэтому если у меня в обозе жратвы будет лет на десять, что народ скажет? Правильно скажет, жадный князь! А если жадный, то, или бедный, или нисколько не великий. Понимаешь?
Князь на всякий случай кивал головой, хотя ничего из сказанного Иваном не понимал. Насчёт провизии он понимал только одно: зачем деньги тратить, если всё своё есть и в большом количестве? Дело тут не в деньгах, дело в том, что купишь вот так что–нибудь поесть, а оно не свежим окажется или хуже того, вообще тухлым. Жулья–то, его в любом государстве, хоть пруд пруди, а уж чем дальше от князева княжества, тем его с каждой верстой всё больше и больше, в этом князь нисколько не сомневался.
– Всем подарков не надаришься. – продолжал Иван. – А дарить надо, никуда не денешься. Покуда ты этот подарок даришь, ты с человеком разговариваешь. Вот и я буду разговаривать. А о чём, вернее, о ком я буду разговаривать? О тебе, князь конечно? Представляешь, что я могу наговорить?!
– В том то и дело, что представляю. – вздохнул князь.
– Князь–батюшка, не обижайся конечно, но тут ты загнул. – Иван сделал вид, что обиделся. – Как же я о тебе худое слово скажу, сам подумай?! Опять же, покуда я с посольством ездить буду, слава о тебе и до нашего княжества докатится.
– Неужели докатится? – удивился князь.
– А как же! – Иван тоже удивился, только по другому поводу. – Мне же домой возвращаться придётся! Ну, вот как ты меня встретишь, если я где–то там про тебя ерунды всякой наговорю?
– Знамо дело как, с плахой и с топором заместо хлеба с солью. – усмехнулся князь.
– Вот и я о том же!
«А что, это мысль. – глядя на Ивана думал–соображал князь. – Слухи–то о его посольстве, как пить дать, до княжества докатятся. И вот смотря на то, какими эти самые слухи будут, можно Ивана или казнить, или миловать. А лучше всего, запомнить и в случае чего прижучить. Ведь умница, подлец, не отнимешь, умница. Ладно, пусть старается, дам ему денег».
– Я, князь–батюшка, продукты для посольства буду покупать, сам буду покупать. Этим балбесам я доверять не могу, сам понимаешь почему. Я им вообще прикажу немыми притвориться, ну а если кто вякнет что–нибудь лишнее, князь, клянусь, язык отрежу!
– Ну ты это уж слишком. – попытался остепенить Ивана князь.
– Нормально, князь, в самый раз! Так вот, буду я покупать провизию, с людьми разговаривать и в первую очередь о тебе буду рассказывать. А когда человек лучше всего соображает? Правильно, тогда, когда ему в руки деньги дают! Понимаешь?! В этот момент о том, что он мне только что продал что–то, он думать не в состоянии. Он только деньги видит и только их понимает. А я тут про тебя рассказываю и на одну денюжку за его харчи больше даю, понимаешь?
– Кажется, теперь понимаю. Подкупом, значит, решил заняться. Ну и проходимец же ты, Иван, пробы негде ставить!
– Я не проходимец, князь, я, Премудрый. – на всякий случай Иван выпятил грудь, хотя уже понял, что убедил князя и что тот денег ему даст и даст больше, чем сначала было определено. Этого Ивану и надо было, а слова, что слова? Ерунда всё это, вернее, слова эти.
***
И правда, посольство, возглавляемое Иваном, было незамысловатым как по количеству, так и по качеству. Возницы, к телегам с припасами и подарками приставленные, повар, десяток вооружённых дармоедов, которым придётся изображать охрану, ну это для выпендрежа. На самом деле толку от них никакого, так, если что совсем уже какого–нибудь одуревшего и одичавшего разбойника пугнуть? Хотя, и то хлеб, как говорится. И точно также, для выпендрежа, были определены в посольство, Иван сам отбирал, четыре то ли дворянина, то ли боярина, для свиты так сказать. Из всех их достоинств были – вид представительный и животы здоровые, а всё остальное – так, дураки дураками. А им и не надо было умом–разумом блистать, даже если бы он у них и был. Их главной и единственной задачей было во время приёмов стоять позади Ивана, выпячивать животы и молчать изо всех сил.
Иван на полном серьёзе говорил князю, в случае чего – языки поотрезает. Но это вряд ли случится, народ в посольство был подобран один другого краше, все, кого ни возьми, угрюмые и молчаливые. Ну а насчёт, если кто что и ляпнет, при Иване заплечных дел человек состоял – мастер. Тому, что язык отрезать, что хребет пополам сломать – легче, чем один раз плюнуть. Но недаром Иван Премудрым себя назвал и требовал, чтобы его все так называли, был человек тот в посольстве Ивановом, так сказать, тайно – никто даже не думал бы на этот счёт, что есть среди них такой мастер или нет, только Иван знал. Поди, разберись, кто перед тобой: повар, возница, охранник или палач лютый. Вот она, премудрость какая.
Сами видите, посольство по составу и достоинствам, было подобрано самое простецкое, ну, за исключением Ивана, конечно.
***
Но Иван не был бы Премудрым и сам себя бы дураком обозвал, если бы не устроил ещё одну премудрость, так себе, совсем простенькую. Оно конечно, догадаться можно, для чего всё это он придумал и сделал, но, это я о себе. Если я и догадаюсь, то догадка моя наверняка будет глупой и неправильной, потому что человек я необразованный, университориев не заканчивавший.
Знаете, как народ картошку приучили лопать? Её охранять начали! А народ, народ он всегда народ, он её разумеется воровать принялся. Ничего не поделаешь, жизнь наша так устроена: если охраняют, значит что–то хорошее, а если хорошее, то в хозяйстве позарез как нужное. Значит стырить надо, других вариантов не существует.
Хоть и охраняли картошку ту специально, ну чтобы народ ей заинтересовался и воровать начал, всё равно, кого–то, во время набега на огород поймали, а потом наверное, тут же, чего резину–то тянуть, спустили штаны и отхлестали по антипереду от души, да так, чтобы все знали, пострадал человек и чтобы знали за что пострадал. Ведь если будут знать, кто и за что, обязательно картошку воровать попрутся, причём, в ещё большем количестве.
Поэтому когда лопаете её в жареном, варёном виде или в виде пюре да с огурчиком и под стопарик, не забывайте, что кто–то из предков ваших задницы и спины не пожалел и всё ради того, чтобы вы, мерзавцы, жили хорошо, по–людски, по–правильному. Так что, если картошечку стопарик сопровождает, выпейте за неизвестного предка, он того заслуживает.
Но сдаётся мне, что предки насчёт картошки не сами всё это придумали. Иван–то жил, когда о картошке этой никто и слыхом не слыхивал. И премудрость свою он тоже тогда придумал. Вот и получается, что предки наши сами ничего нового придумать не смогли, вот Ивановой премудростью и воспользовались. Хорошо, что хоть до этого додумались, а то, к бабке не ходи, ерунду какую–нибудь учудили, и остались бы мы с вами без картошки.
***
Новость была до того жутко секретной, что рассказавший у жаждавшего её услышать, это женщина была, на рынке торговала, круг колбасы выхарил. Он ей прямо так и сказал:
– Всё равно ты через пять минут всем расскажешь. А сыщики князевы, они быстро определят, кто тайну князеву разболтал. Схватят меня и в тёмную посадят. Так что, раз уж всё равно пропадать и сидеть в застенке света белого не видя, так хоть не на пустой желудок. Поэтому давай колбасу, тогда расскажу. Сама знаешь, как там кормят.
Торговка не знала, как кормят в тёмной, но колбасу отдала. А может быть всё–таки представление имела, или в знак солидарности, потому как сама клиент тёмной этой, потенциальный.
Больше всего на свете, даже колбасы не жалко, ей тайну княжескую услышать хотелось. Мало того, ей хотелось первой её услышать. А как же!
Доподлинно известно, хочешь чтобы, неважно что, целым и невредимым осталось, положи на самом видном месте. А какое у нас самое видное место? Разумеется городской базар, он же рынок! А кто самый лучший на свете хранитель чужих тайн и секретов, начиная от государственных и заканчивая соседскими? Разумеется тот, кто на этом рынке продаёт что–то, работа у него такая.
– Ты ж меня не первый день знаешь. – это тётка та, что колбасой торговала. – Я ж такая, что любая могила позавидует. На, бери колбасу. Ну, что там?!
Тайна и впрямь оказалась жутко государственной и секретной. Со слов мужика выходило, что нашлась Людмила, дочка княжеская. Это князь думал, никто не знает, что Людмила его, как пошла хороводы водить, так и пропала. На самом деле об этом знали все, даже собаки бездомные. И все пропажу её обсуждали, и версии всякие разные высказывали. Но, оно и понятно, время не может стоять на месте, а если так, то и новости одна сменяет другую – обмен происходит, старого на новое. Так и с пропажей Людмилы получилось, поговорили, и забывать уже стали.
Но не тут–то было! Иван, он не дурак какой–нибудь там, он Премудрый! Плевать ему было на Людмилу! Не до конца конечно, сейчас плевать. Сейчас у него были дела поважнее – внимание к посольству привлечь, вот он и начал привлекать.
***
Милые женщины? уж простите меня, в очередной раз простите, опять о вас. Да и не виноват я, если немного подумать. Ведь жизнь наша, она какая? Куда ни глянь, всюду глаза в женщину упираются! Поэтому и пример такой, жизненный. Я же из жизни всё это беру, ничего не придумываю и уж тем более не вру.
Так вот, если? например, женщина распахнёт халат, весь и сразу, то не интересно. А если, как бы случайно, пола халата задралась, мужик обязательно на это внимание обратит и, будьте уверены, не забудет и при первом же удобном случае распахнёт эту полу дальше.
Так же и с премудростью, Иваном придуманной. Уж неизвестно, зачем ему всё это понадобилось, но для того, чтобы внимание на посольство обратили, запустил Иван в народ слух до ужаса правдоподобный и не менее ожидаемый.
Вот мужик тот и рассказал торговке, мол, нашлась Людмила, но возвращаться домой почему–то не хочет. Поэтому князь приказал Ивану Премудрому, потому что вернее и надёжнее человека у него нету, тайком поехать, изловить Людмилу, и князю предоставить. Сделать это надо в строжайшей тайне, потому что если всем рассказать, то обязательно найдётся сволочь, которая мало того, что сволочь, так ещё и болтливая. Сволочь эта, обязательно ляпнет где не надо и тогда планы князевы коту под хвост, потому что Людмила узнает и спрячется где–нибудь, ищи её потом. Завтра, рано утречком, Иван, а с ним люди, числом малые, но доверием большие, так, чтобы никто не заметил, поедут Людмилу забирать и домой возвращать. Вот это он всё торговке той и рассказал.
Торговка, само собой, поклялась, что сначала помрёт, а потом уже тайну княжескую расскажет, на том и расстались. Да, время выезда посольства, якобы по Людмилину душу, мужик торговке не сказал, но это такие мелочи, что даже смешно. Народ, он в своей массе мудр и до секретов очень сильно охочий, поэтому в городе в ту ночь никто не спал, боялись Иванов выезд пропустить. Ивана–то знали, а вот о тех, кто с ним Людмилу отлавливать поедет, кто выше всякой меры, получается, княжеским доверием наделён, не ведали. Потому и не спали, чтобы не пропустить ответственный момент. Правда некоторые из жителей хитрость проявили, они по очереди спали: один дежурит, а все остальные спят. Для удобства даже объединялись семьями, так проще и надёжнее. Ну а кому в семье хуже всего спится? Конечно же тем, кто старше – дедушкам да бабушкам. Вот и пусть они дежурят, всё равно по бездельничеству и по любопытности самые первые. Те и дежурили, и не пропустили тот самый ответственный момент.
Так что Иван заполучил то, чего хотел. Когда посольство выезжало из города на улице ни души не встретили, ну разве что собака какая–нибудь заблудившаяся. Зато из всех окон из всех щелей в заборах и вообще, из всего, из чего только можно подглядывать, на посольство смотрели не сонные, а очень даже любопытные глаза. Учитесь! Только непонятно, зачем это Ивану понадобилось? Тут одна может быть причина – премудрость его. Так что не надо за зря ломать голову, время, оно покажет зачем.
***
Но это ещё не вся премудрость оказывается. Иван, он не только князю все нервы вымотал, когда насчёт посольства ему идеи свои рассказывал и условия для него определял, а проще говоря, выторговывал. С князем–то ладно – свой человек, почти что родственник, а вот с Черномором сложнее.
Ещё когда Иван во владениях его был и Черномор в планы свои того начал посвящать, Иван поначалу слушал, запоминал, потом и огорошил Черномора:
– Согласен я с тобой, целиком и полностью согласен. Но на месте, по ходу дела, решать буду сам, и делать буду так, как сочту нужным. К тебе же буду обращаться, по тарелке этой, с яблоком, только в качестве отчёта или же когда сам справиться не смогу, когда волшебство твоё потребуется.
От такой наглости Черномор не то чтобы дар речи потерял, он вообще всё потерял. Он даже про волшебство своё забыл, а то бы тут же превратил Ивана в пень какой–нибудь корявый и трухлявый, пусть тогда премудрствует и поперёк самого Черномора рот открывает. Об этом Ивану и было сказано, причём в таких выражениях, что стыд и срам повторять, плюс волшебство. Но Иван, на то и Премудрый, нисколечко не испугался и не смутился от гнева Черноморова. Он ему прямо так и сказал:
– Вас, волшебников, да хоть пруд пруди, а я такой, один, на всём белом свете один! Не нравится, вообще ничего делать не буду. Возвращай меня домой, и всё тут!
– А если не возвращу? Если я тебя, поганца, тут же, в жабу болотную превращу, что тогда?
– А ничего! Не превратишь. – во наглость!
– Это почему? – Черномор аж опешил.
– А ты лягушек не любишь, брезгуешь.
Вот тут–то Черномор опешил по–настоящему. Дело в том, что он и правда не любил лягушек, скользкие они какие–то и противные. И вовсе не собирался он Ивана в жабу превращать, это так, в сердцах вырвалось:
– А ты откуда знаешь?
– В университории рассказывали. – выкрутился Иван, хотя на самом деле ляпнул наобум и выходит, что угадал.
И всё, нечем было крыть Черномору. Он–то в университории не обучался, поэтому не мог знать, правду говорит Ивана или врёт, как обычно? Так что перемудрил Иван Черномора и тот согласился:
– Ладно, делай как лучше, но чтобы отчёт мне каждый день предоставлял, понял?!
– Понял, ваше сиятельство! – улыбнулся Иван.
А сам, да плевать что Черномор мысли читать умеет: «Моя взяла! Эх ты, темнота необразованная, хоть и волшебная…».
***
Оно может показаться, мол, вон оно как у Старика с рыбалкой вышло! Прямо чудеса, да и только! На самом деле, никаких чудес не было и похоже, что их вообще не бывает. Подумаешь, Золотая Рыбка, эка невидаль! Если уж кому хочется, чтобы чудеса на свете существовали – пожалуйста! Посмотрите в ближайший аквариум. Рыбок видите? А золотых? Вот вам и чудеса. Ловите, общайтесь, денег требуйте – всё перед вашими глазами и почти в ваших руках.
На самом деле чудо случилось и произошло – Старик на деньги не позарился. Вот это чудо так чудо! Но, если кто на это внимание и обратил, то назвал его совсем
по–другому. Я, кстати, тоже по–другому назвал, но это из хитрых соображений, чтобы не выделяться.
На самом деле никакое это не чудо. Как и в случае с аквариумами и золотыми рыбками в них. Почти все знают, где деньжищ этих лежит видимо–невидимо. Однако же, никто не идёт и не берёт, сколько ему надо. Нет, встречаются конечно «энтузиасты» красивого образа жизни, но разговор сейчас не о них. Так вот, оказывается есть что–то такое, что мешает рыбку из аквариума вытащить и за горло её хватать или идти туда, где деньжищ навалом и тоже, ну, сами понимаете… Вот и спрашивается, а чем Старик–то хуже? Тем, что ему за это ничего не будет? Как знать, как знать…
***
А вообще–то рыбалка выдалась удачной. Старик ещё два раза забрасывал невод и в общей сложности поймал довольно–таки неплохо – килограмм сто пятьдесят, а может и поболе. Конечно в иные дни уловы случались и получше, но на сегодня и этого было достаточно и понятно почему, домой хотелось.
Тут немного пояснить надо. Не надо думать, что раньше Старик возвращался домой чуть ли не из под палки. Если бы оно было так, давно или сбежал бы, неизвестно куда, или же уплыл по Самому Синему морю и тоже, неизвестно куда. Удивила Старуха и ой как удивила. Не то чтобы Старик считал её уж такой злой, что доброты какой–нибудь, даже самой маленькой, за ней не подозревал, нет конечно. Просто, когда каждый день то дождь со снегом, то снег с дождём, ведь тоже привыкаешь и живёшь, не помирать же! А тут, совершенно без предупреждения и неожиданно, солнышко выглянуло и птички запели. Любой такому удивится и обрадуется, вот и Старик – не исключение.
Несмотря на весь труд тяжёлый, рыбацкий, Старик, когда плыл к берегу, усталости совсем не чувствовал. Вёсла, они сами по себе тяжёлые, да ещё если в воде, думаю представляете, казались ему чуть ли не пушинками. Так что, доплыл, дошёл, а проще говоря, доехал Старик до берега очень даже быстро.
До условленного часа, ну, когда доверенный человек купца должен будет приехать, время ещё было и Старику надо было чем–то занять себя, а занять–то особо и нечем. Ну, невод слегка починить, но чинить его в сухом виде желательно. Да и растягивать его надо, развешивать, а здесь негде. Этим надо дома заниматься, там для этого все условия предусмотрены. Так что ремонт невода Старику времени скрасить не мог. Ну и ладно.
Не то чтобы от любопытства, но всё–таки, Старик направился в амбар, ему вдруг захотелось посмотреть, что там с цыплятами происходит? Но перед тем, как на цыплят любоваться, Старик решил устроить лошади небольшой праздник, отпустить её на лужайку, пусть травку пощиплет а то всё овёс да сено, сено да овёс…
Лошадь нисколько не сопротивлялась, да и зачем, если тебе доброе дело делают? Не сопротивлялась она и когда Старик ей на ноги путы одевал, стреножил. А здесь не иначе как лень–матушка Стариком овладевала, вот он и издевался над лошадью. Если её не стреножить, то неизвестно куда она уйти может, ищи потом, а так, если с путами на ногах, то вот она, рядышком.
***
Предусмотрительным оказался Старик, правда неизвестно, заранее знал или так, на всякий случай? Как только он шлёпнул лошадь по крупу, мол, иди, резвись, вернее, прыгай, как на дороге появилось сооружение самое место которому, совсем не там, где оно сейчас находилось, а дома, в избе.
Поскольку в деревне только один Емеля на печке ездил, то не надо было и догадываться, кто это к Старику в гости пожаловал? Может рыбки захотелось, кстати, вполне может быть хотя бы потому, что насчёт попить–поесть Емеля был скорее гений, чем дурак. К тому, что Емеля передвигается по деревне и не только по деревне, но и везде, где только можно, на печке, деревенские давно уже привыкли и нисколько не удивлялись. Но это люди, хоть и жители деревенские, им для этого разум даден. А вот живность деревенская, деревенским жителям принадлежащая, к печке Емелиной никак не могла привыкнуть. Конечно же можно не мудрствовать и всё списать на полное отсутствие у них у всех, без исключения, мозгов, как таковых – скотина, что с неё возьмёшь? Но поскольку делать мне нечего, то интересно. В самом деле, интересные вещи получаются. Скотина домашняя, она вне зависимости от размеров – скотина, начиная от курей и заканчивая лошадями, а на Емелину печку реагирует по разному, вот это как раз интересно.
Куры, так те в разные стороны разбегаются, но тут ничего удивительного, они от всех в разные стороны разбегаются. Собаки, те лают конечно, на печку бросаются и пытаются её укусить, хоть и видят, бесполезно это, не прокусишь. Овцы–коровы–козы с козлами, тоже реагируют, но как–то вяло и неохотно. Я бы на месте Емели обиделся на такое с их стороны неуважительное отношение к нетрадиционному транспортному средству. Лошади, так те, кто куда шарахаются, причём даже тогда, когда в телегу не запряжённые, а значит в движении по деревенским дорогам не участвующие. Вот почему так, из всей живности только собаки своё недовольство проявляют? А ведь недовольны–то все, пусть и каждый по своему, но почему–то молчат. Про котов с кошками забыл – тем, похоже, вообще наплевать…
Печка ещё не успела более–менее близко подъехать к амбару, а лошадь уже начала пытаться сбежать от этого ужаса и безобразия, куда глаза глядят. Но, хоть глаза и глядели в ту сторону, где печке вовек не проехать, в лес, путы на ногах мешали. Так что лошади ничего не оставалось делать, как косить на это чудовище глазом и в бессильной злобе щипать траву – конкуренция, мать её!