Елена Самогаева
СЕРДЦЕ ШАДИ
Посвящаю моим горячо
любимым бабушке и дедушке
Пролог.
Спелые травы еще полны зеленовато-синих оттенков, напоенных росой, медные колосья ржи просыпаются от утренней неги, наклоняя до земли свои тонкие головки. Золотые лучи восходящего солнца освещают степи нежным розоватым теплом. Низинами стелятся сгустки тумана, словно пенки молока на гигантских чашках. Не слышно резких звуков рвущихся снарядов, криков пехоты, надрывного воя сирены. Только тихое эхо моторов мирных тракторов, да птичий гомон просыпающихся птиц слышатся над саратовскими степями.
1.
Шла осень 1942 года. Сквозь тонкую щель окошка в старой, обветшавшей больнице виднелись смутные очертания домов. Невыносимо пахло сиренью, терпкий запах не давал уснуть, напоминая Сулухан о доме, о родном Семиречье. Как тонко звенят ручьи в садах небольшого казахского аула с нежным названием Махаба![1] Как заливисто поют свои счастливые песни соловьи! Весна в чужом краю, в маленьком поселке Красное, напоминала родные степные просторы. Те же степи, наполненные ароматами трав, то же изнуряющее солнце, тот же ветер, терзающий седой ковыль и уносящий за собой запах земли. Здесь, в волжском краю, и застала ее война – ушли на фронт один за другим все ее семь братьев, и горячо любимый муж.
У дверей ее палаты послышались шаркающие шаги и приглушенные голоса.
-Ребеночек здоровенький…Говорит… Да не поймешь, что говорит…Басурманка она…
Сулухан различила голос старенькой нянечки, которые все называли тетей Галей.
- Новых раненых привезли, а вы тут со своей роженицей…
Второй голос принадлежал доктору, имени которого она не знала.
- Кроватей нет, где ж их взять…
-Тогда выписываем…
- Как же выписываем, она тяжелая совсем…Горячка у нее.
Разговор доктора и медсестры Сулухан понимала через слово - до сих пор была не в ладах с русским языком – она ведь училась в казахской школе.
-Ничего, скоро домой,- сказала она малышу, маленькому свертку, мирно спавшему рядом с ней. Новорожденная девочка, родившаяся 2 дня назад, была спокойной и неплаксивой. Сморщенный носик напоминал Сулухан о муже – видел бы дочку сейчас Галым, плакал бы от радости!
« Не увидит,- с горечью подумала она,- и уже не заплачет. Нет больше моего Галыма!» Только месяц назад принесли ей похоронку. Она не смогла ее прочесть, но все поняла по дрожащим губам однорукого старика-почтальона. Галым!...Она почти уже не помнит его лица, оно стерлось за прошедшими пережитыми месяцами войны. Только иногда, во сне, он по-прежнему бежит к ней, перемахивая через тонкие плетеные заборы их родной деревни.
Ей казалось, что жизнь, которая была до войны, ей приснилась. Слишком долго она видела кругом одно и то же: от самого Сталинграда, откуда они бежали с матерью, - противотанковые рвы и пустые деревни, голодных детей, панику, немощных старух, понурых стариков. Не вынесла потери семерых сыновей и мать – рано закрыла очи и ушла в землю. На всем белом свете осталась одна Сулухан – она и этот спящий блаженным сном маленький, шершавый носик, завернутый в полосатую пеленку. Ее маленькая дочь Мэриэ.
Рассвет потихоньку проникал в большую, неуютную палату. Голоса смолкли, затерялись в громадах старой больницы. Новые звуки, непохожие ни на какие, непривычные мирному городу, наполняли атмосферу. Сначала смутная тревога, потом ощущение ужаса наполнили все естество Сулухан.
Она слышала, как мимо ее палаты бежали раненые, медсестры. За окнами то и дело раздавался пронзительный свист, потом затишье и – резкий звук разорвавшейся где-то неподалеку бомбы. Девочка спала, и Сулухан, обнимая ее руками и дрожа всем телом, шептала горячими губами древнюю молитву.
- Аллах всемогущий…
Стекла нервно дрожали, танцевали разноцветными бликами на полу - где-то горели дома, склады. Гул самолетов, летающих над городом, сотрясал больничные стены. Снова ухнуло – где-то в углу посыпалась штукатурка. Сулухан сжалась, слезы катились по ее горячим щекам, прильнувшим к личику дочурки. Сейчас… Она попыталась встать, но ноги ее не слушались. Родовая горячка приковала ее к постели.
В подвале, где прямо на полу сидели и лежали раненые, медсестры спешно делали уколы и перевязки.
-Ой, мамочки! – вскрикнула тетя Галя, кидаясь к дверям. Она вспомнила о том, что на 3 этаже, под самой крышей, лежат два беззащитных существа – молодая мать с послеродовой горячкой и двухдневный младенец.
-Куда?!- заорал врач, откидывая тетю Галю от выхода.
Вновь затрещали стены и, где-то уже совсем близко, рухнуло что-то тяжелое и громоздкое.
1.
Шади коротко попрощался с женой. Они жили на окраине, в русском поселке, и он решительно и жестко крикнул ей, чтобы она не смела его провожать. Увидев странное, словно чужое, лицо мужа, Амина испуганно ретировалась и не посмела выглянуть даже в окно. У ворот он обнял трех маленьких дочерей и с горечью подумал: « Убьют меня, а сын не родился…Род прервется».
Эта мысль не давала ему покоя по дороге до самого Сталинграда, куда везла его старая председательша.
На перроне вокзала в Сталинграде она похлопала Шади по плечу и сказала сиплым, шершавым голосом:
- Удачи тебе, Сашок.
«Сашок», «Саша»,- так называли его русские.
В толпе новобранцев он с радостью увидел своих земляков – это были казахи из соседнего села. Их семьи вместе когда-то давно перешли реку Урал и обосновались в России. Шади отыскал глазами Каира. Вот он стоит, понурив голову – дома остались двое маленьких сыновей и молодая красавица жена.
- Колосов!
-Я!
- Ивашин!
-Я!
-Ниязов!
Каир вздрогнул, поднял голову и прокричал –
- Я!
- Дарханов! – дошла очередь и до Шади.
-Я! – крикнул Шади, вытянув шею. «Слава аллаху, в один отряд попали!»- пронеслось в голове у Шади.
Из двух соседних сел ушли все мужчины, кроме однорукого Григория, почтаря, и деда Романа, дряхлого старика с обожженным, еще в гражданскую, лицом.
Шади было 34 года. Высокий, статный, непохожий на своих сородичей ни лицом, ни телосложением, он был красивым смуглым парнем. В селе его любили за очень веселый нрав, вечные шутки и незлые проказы. Он любил махать бабам с телеги, показывая язык, за что они его с визгом догоняли и обдавали волной беззлобной ругани.
Шади не понимал, почему ему не хотелось, чтобы Амина обняла его и поцеловала на людях. Он боялся рассуждать на эту тему, ведь у мусульман не принято перечить отцам. Дед и отец сказали Шади – женись! И Шади женился на женщине на десять лет старше него, жене своего покойного брата. Что ж поделаешь - таковы законы.
Еще одно огорчало Шади – он не умел ни читать, ни писать. Каир умел, он был моложе на пять лет и успел научиться – но писать с фронта было некому, ведь жена и дети были неграмотны.
2.
Амина была беременна. Она поняла это после того, как Шади отправился на фронт. Он не знал…Утром, выгоняя на поле колхозное стадо, ей стало нехорошо, и она, тихо охнув, упала на сырую осеннюю траву. Доярки бросились к ней. Мать осыпала ее проклятиями – дома трое детей, а она опять…Ребенок внутри нее шевелился так активно, что ей все время было больно – так с девочками она не ходила. Приходилось подолгу стоять, опиравшись на палисадный частокол.
« Это будет мальчик»- сказала ей мать, старая беззубая Фериэ. – «Род проклятого Дархана продлится!».
К Фериэ ходили всем селом – она предсказывала будущее, лечила детей, заговаривала боль, варила снадобья. Но еще больше ее боялись и обходили стороной. Уж слишком прямая и злобная была эта старуха.
Вот и сейчас она неторопливо говорила дочери:
- Доченька, Амина, послушай, тебе надо уходить отсюда. Сюда придет враг, все будет гореть. Сталинград будет гореть… Они, - и бабка обводила деревню невидящим взором,- все умрут! Ты останешься жива, если уйдешь отсюда! Забирай девочек и уходи!
- Куда я пойду? – сетовала Амина.- Придет Шади, где он будет меня искать?
- Шади погибнет, не придет. И ты погибнешь, если останешься. Иди дальше в степи. Там войны не будет,- и старуха кивала в сторону, за горизонт.
Заливаясь слезами, Амина ночью погрузила на арбу весь свой скарб, спящих детей и вместе с матерью отправилась в путь. Окраина Сталинграда, маленькое село у самой Волги, еще спало, когда ее скрипучая телега выехала на дорогу, чтобы покинуть ставшие уже родными земли навсегда.
Они ехали ночью и днем, изредка давая отдохнуть лошади. Ночью, когда Амина забывалась неспокойным сном, старуха правила лошадью и тихо шептала:
- Шади, Шади… Вернешься, а семьи нет. Лучше так, чем она, твоя Амина, будет гнить в земле.
Амина думала другое: « Когда война закончится, я вернусь в село. Придет Шади, а я тут как тут. И мы снова заживем как прежде».
Она вспоминала, как на сабантуе, в Семиречье, ее Шакен, первый муж и брат Шади, верхом на лошади перемахнул через высокую ограду. Потом сверху вниз глянул на нее своими большими черными смеющимися глазами, и сердце Амины зашлось от невыносимого счастья. Потом был той, - свадьба, и она вошла в дом Шакена полноправной хозяйкой. Она плакала, дуреха, не понимая, что это были лучшие годы ее жизни. Ее муж был красавец – все девушки аула ей завидовали. Потом Шакен на одном из сабантуев упал с лошади, сломав себе шею, и умер. Заплаканную, укутанную в фату и длинное свадебное платье, ее выдали за совсем еще юного Шади…По закону, он должен был заботиться о ней и племянницах.
Ранним утром арба, груженная добром, после пяти суток странствий, приехала в Красное. На перекрестке дорог Амина увидела девушку со свертком на руках.
-Как тебя зовут?
У казахов принято подробно расспрашивать об имени, семье, племени, но время было дорого. Лошадь была некормлена и истощена, дети тоже не ели уже несколько часов.
-Сулухан,- коротко ответила девушка,- я из больницы, домой иду, в деревню.
- Ребенка клади на телегу,- сухо прохрипела старуха,- а сама иди рядом, покажешь, где твоя деревня.
-Не видишь, мама, она еще слаба. Пусть на телегу садится. Я пойду пешком.
- А что с рукой, дочка?- спросила Фериэ, увидев забинтованную руку Сулухан.
- Ночью бомбили саратовские заводы, тетя,- ответила Сулухан,- страшно было. Нашу больницу и всю станцию бомбили тоже. Немного обожгла руку…Но главное – мы живы! А вы откуда идете?
- Мы из Сталинграда.
По дороге Сулухан рассказала, как ее и дочку забыли медсестры, как она еле доползла до подвала, в огне пожара спасая себя и крошечную жизнь.
-Все хорошо будет. - улыбнувшись беззубым ртом, говорила Фериэ.- Дочка твоя доживет до преклонных лет, счастливая жизнь у нее будет. Как назвала ее?
- Мериэ.
- Жемчужина, значит…
- А муж твой где?
- Погиб мой муж, и братья тоже. На всех похоронки пришли. Никого больше нет со мной.
Потрясенная услышанным, Амина обняла девушку...
( продолжение книги " Сердце Шади" читайте на сайте https://ridero.ru/books/serdce_shadi/ )
[1] С казахского «махаба» означает «любовь»