Это случилось в конце сентября. В сельскую больницу привезли совсем молоденького цыгана. Лет шестнадцати.
Парень был в забытьи. Чёрные как смоль, крупные завитки его волос прилипли к серому лбу. Сквозь смуглую кожу проступала смертельная бледность. Нос заострился, а вокруг ещё совсем детского, безвольного рта проступали странные, засохшие пятна белесого цвета. Эта же масса обильно покрывала его грудь и, местами, ссохшиеся кончики прядей волос.
- Привёз его старый цыган. Говорит, что нашёл на дороге, за селом. Там ёщё табор разместился. Стоят с начала лета.... - докладывал фельдшеру Степан, муж медсестры Авдотьи и, по совместительству, незаменимый помощник по хозяйственной части.
- Лежал, говорит, в луже собственной рвоты. Стонал. Жаловался на боли в животе. Постоянно просил пить. А потом отключился.
- Где сам старик? Нужно принять больного. Мало ли как обернётся... Расспросить...- старенький фельдшер Пётр Кузьмич строго, поверх очков, взглянул на Степана.
- Дык, нету его, уехал - развёл руками Степан. - Умчался как угорелый ...
Парень вдруг застонал и открыл мутные от боли глаза.
- ДандырЭс - просипел он на непонятном для присутствующих языке, и в его глазах отразился чудовищный страх.
Ночь прошла беспокойно. Парнишка то приходил в себя, то опять проваливался в горячечный бред. Метался по кровати в безуспешной попытке встать.
Авдотья всю ночь просидела возле: меняла холодный компресс на лбу, обтирала водой с уксусом, стараясь сбить температуру. К утру температура пошла на спад. И мальчишка наконец заснул.
- Спит уже 16 часов кряду.....- волновалась Авдотья, заглядывая в очередной раз в палату.
- Организм молодой. Спит - значит надо ему так..... Сон, он лечит... .- Степан успокаивал жену. - Пойди лучше, подсоби мне... Крутишься тут вокруг..
----------------------------------------------------------------------------------------------
Она танцует передо мной нагая. Только светлые, необычного оттенка волосы, тонким, серебристым покрывалом окутывают её. Таких волос нет у женщин моего нашего племени. Наши - черны и грубы. Как грубы и примитивны их душные и торопливые ласки...
Она другая. Она манит и обещает. Её танец напоминает кружево, сотканное из моих желаний, моих мыслей, моих молодых и горячих снов.
Она знает о моей неопытности больше чем я сам. А я вдруг ясно понимаю, что её опыт древнее всех знаний этого мира. И соприкоснувшись с ним, я погибну. Это я вижу в её глазах: чёрные и блестящие они занимают половину её лица и, кажется, впитывают в себя всё окружающее пространство и время.
И я, загипнотизированный её взглядом и оглушённый своим желанием, покорно жду...., когда закончится её танец.
-------------------------------------------------------------------------------------------
Да’долэ амаро’, ядо’ дро болыбэ’н!
Мэк святынэ’ла кхарибэ’н тыро’!
Мэк явэ’ла тагарибэ’н тыро’! ......
- Я просыпаюсь среди ночи от слов, которые звучат у меня в голове. И понимаю, что шепчу слова молитвы, которую слышал когда - то в детстве от старенькой мАми. Кажется, я в больнице. Нестерпимо болит шея и пах. Тело плохо слушается, и я, в попытке встать с кровати, с грохотом падаю на пол.
На звук прибегает милая уставшая женщина в белом халатике и сбившейся на сторону косынке. С облегчением в голосе она кричит куда - то в глубь коридора: << Пётр Кузьмич, он пришёл в себя!>>
Старенький фельдшер долго осматривает меня и видно, что он доволен осмотром. Наконец, заметив на моей шее большой, вздувшийся багровым синяк, вопросительно смотрит.
- Кажется, меня укусили, когда я гулял по полю - говорю я ему. И это объяснение его отчасти удовлетворяет.
Утром приехали из табора отец с матерью. Отец долго разговаривал с Петром Кузьмичём, а после решено было меня забрать домой.
Я довольно долго болел. Никогда и никому после я не рассказывал о случившимся в ту ночь.
Ночь, когда я смотрел в блестящие чёрные глаза вечности и видел там свою смерть.
Ночь, когда я стал мужчиной.