Как проходила встреча с Александром Солженицыным в Иркутске в 1994 году.
…А встреча с нобелевским лауреатом продолжалась. Выкрики, высказывания, вопросы к облегчению публики иссякли, и Александр Исаевич наладился вещать. Хотя, порхая по залу, на стол вещателя прилетело изрядно записок, кои тот, лишь глянув, отмел. И я, помню, торопливо и коряво нацарапал на клочке бумаги, вырванной из записной кижки: «Александр Зиновьев, известный русский эмигрант, некогда ярый антисоветчик, по возвращению в Россию покаялся: дескать, мы, антисоветчики, целили в коммунизм, а попали в Россию. А может, иные русскоязычные беглецы, что лукавить, что греха таить, прямо в Россию и целили, палили по России, за что Запад и заплатил тридцать сребреников?!»
Равнодушный к беглецам из России, Александра Зиновьева я знал понаслышке, но почитал у Михаила Лобанова, русского литератора, коего высоко чту, и убедился, что и сей изгнанник, хотя и обличал вермонтского мыслителя в оголтелом антисоветизме, и сам вольно ли невольно ли впал в похабную русофобию. Михаил Лобанов в беседе с журналистом «Правды» сказал: «Если у Солженицына, так сказать, символ России ГУЛАГ, то у Зиновьева некий город Ибанск. И никакого удержу в русофобских выходках, в глумлении над «ибанским народом» (каково название!). Вот как нам, русским, достается: «Ибанская таинственная душа — это лишь ибанский общественный бардак», «Играющие в истории Ибанска выдающуюся роль сортиры», «Искусствовед Иванов выразил волю ибанского народа… Ему принадлежит монография о превосходстве балалайки над скрипкой и „матрёшек“ над „Сикстинской Мадонной“, „Заветная мечта ибанца, чтобы его приняли за иностранца“. „Науки юношей питают, надежду старшим подают“, — писал один древнеибанский поэт». Это о Ломоносове, как повод потешиться над «ибанской наукой», только и годной для того, чтобы воровать научные открытия у иностранцев. «Не успеешь стянуть у них одну машину, как нужно тянуть другую». «Ибанцы много всего внесли в мировую культуру. Радио, самовар, матрёшки — всего не перечесть. Ибанский землепроходец Хмырь раньше Колумба ходил в Америку». «Самый грандиозный вклад ибанцев в мировую культуру — это обычай троекратного целования». (…) В статье «Что мы теряем» («Литературная газета», 11−12, 22−28 марта 2005), повторяя свои неизменные заклинания «Россия обречена, погибла», он одновременно признается, что больше всего его тревожит «судьба западноевропейской цивилизации», ибо он «прожил всю свою жизнь человеком, до мозга костей принадлежащим западноевропейской цивилизации», что многие его сверстники формировались как «люди западноевропейские, а не национально русские — в этом отношении я ушёл дальше многих других». (…) Не буду больше подробно излагать высказывания Зиновьева, приведу характерные цитаты. «Как некогда их отцы, миллионами сдававшиеся в 1941 году в плен в надежде на лучшую жизнь при Гитлере, нежели при Сталине, сегодня русские сами хотят быть завоёванными в своём безумном стремлении к лучшим условиям жизни» (газета «Советская Россия», 20 июля 2006). «Русский народ стал, по существу, народом предателем» (Там же).
Солженицын не ответил на мою записку о Зиновьеве, а жаль. Сказать прямо, смутное, полное сомнений было у меня отношение к Солженицыну …всё мерещилась тёмная лошадь… да и теперь в душе не прояснило. Смутно воображая идейный мир Александра Исаевича, я гадал: русский монархист он или белогвардеец западно-республиканского толка, и склонялся к тому, что белогвардеец… Мне жутко повезло, чудилось тогда, что я рядом с Александром Исаевичем и здешним владыкой Вадимом шел с крестным ходом от Знаменского кафедрального собора до поклонного креста, в память о Колчаке воздвигнутого в устье реки Ушаковки, близ ее впадения в Ангару, где красные и расстреляли белого адмирала.
Белые писатели рукоплескали Нобелевскому лауреату, красные писатели брезгливо косились: мол, за длинные рубли и мировую славу послужил Западу в «холодной войне» против Красной Империи. Народные писатели морщились: мол, и художник не Бог весть какой, до распутинского духа, до личутинского слога, яко до небес, а на Шолохова пяту вздымал: "Ах, Моська, знать она сильна, коль лает на слона…"
Похоже, праведно скорбели красные писатели: в уничижении, избиении, ограблении и сокрушении Народной Империи, участвовали буйно воспетые писатели-эмигранты, махровые антисоветчики, как …может, бессознательно… и жившие в стране тихие ругатели советского строя; средь них и некие русские писатели, коих мы словоблудно величали совестью нации, а величать эдак подобает лишь святых, подобных Серафиму Саровскому. Запад же даром палец об палец не ударит, и преступно думать, что тамошние «гуманисты» пеклись и пекутся о благе России; и если буржуазный Запад переводил книги избранных писателей на языки Европы и США, то не за талант лишь, но и за откровенную либо потаенную брань родного народа. За восхваления русского народа Запад не дал и гроша… Добрыми помыслами вымощена широкая дорога в ад, а посему даже писатели, выходцы из народа, из сострадательной любви бранящие родной люд, очевидно, не сознавая сего, внесли некую лепту в победу Запада над Россией в «холодной войне».
Русь, некогда богоносная, некогда совестливая, извечно была для демонического Запада костью в горле. Русских эмигрантов, не говоря уж о русскоязычных, да и обитавших в Союзе талантливых русских писателей Запад использовал против России под чёрным знаменем борьбы с коммунизмом, выдавая сие знамя за флаг свободы. Александр Зиновьев осознал, чему невольно послужил, и покаялся. А покаялся ли Солженицын, Бог весть…
На исходе восьмидесятых и в девяностые годы большинство русских писателей относились к нобелевскому лауреату с благоговением, по-распутински уподобляли его Федору Достоевскому, но водились избранные писатели, что вопрошающе вглядывались в лагерного сидельца, прославенного на весь белый свет: а может, Запад заслал казачка в Россию, чтобы помог сокрушить русских националистов с имперскими замашками. Словом, о ту пору в русской образованщине отношение к загадочной личности Александра Исаевича уже было полярным, и полярность нарастала; и на памятной встрече иркутян с зарубежным гостем уже прозвучали речи, не жалующие Солженицына.
Избранные и тоже именитые русские писатели, и среди них Михаил Шолохов, обличали Солженицына: враг русского народа, заурядный писатель и его нарочитое словотворчество, чуждое народной образной речи.
В газете «Правда» за 31 августа 1973 года увидело свет открытое письмо советских писателей в связи с «антисоветскими действиями и выступлениями А. Солженицына и А. Сахарова»:«Уважаемый товарищ редактор! …Советские писатели всегда вместе со своим народом и Коммунистической партией боролись за высокие идеалы коммунизма, за мир и дружбу между народами. Эта борьба — веление сердца всей художественной интеллигенции нашей страны. В нынешний исторический момент, когда происходят благотворные перемены в политическом климате планеты, поведение таких людей, как Сахаров и Солженицын, клевещущих на наш государственный и общественный строй, пытающихся породить недоверие к миролюбивой политике Советского государства и по существу призывающих Запад продолжать политику «холодной войны», не может вызвать никаких других чувств, кроме глубокого презрения и осуждения…» Письмо подписали 31 писатель, и среди них: Чингиз Айтматов, Юрий Бондарев, Василь Быков, Расул Гамзатов, Олесь Гончар, Сергей Залыгин, Валентин Катаев, Георгий Марков, Сергей Михалков, Сергей Наровчатов, Борис Полевой, Константин Симонов, Николай Тихонов, Константин Федин, Александр Чаковский, Михаил Шолохов, Степан Щипачёв.
Михаил Шолохов, воистину великий русский писатель прошлого века, говорил о Солженицыне, как о «литературном власовце»: Прочитал Солженицына «Пир победителей» и «В круге первом». Поражает — если так можно сказать — какое-то болезненное бесстыдство автора. (…) Что касается формы пьесы, то она беспомощна и неумна. Можно ли о трагедийных событиях писать в опереточном стиле, да еще виршами, такими примитивными и слабенькими, каких избегали в свое время даже одержимые поэтической чесоткой гимназисты былых времен! О содержании и говорить нечего. Все командиры, русские и украинец, либо законченные подлецы, либо колеблющиеся и ни во что не верящие люди. Как же при таких условиях батарея, в которой служил Солженицын, дошла до Кенигсберга? Или только персональными стараниями автора? Почему в батарее из «Пира победителей» все, кроме Нержина и «демонической» Галины, никчемные, никудышные люди? Почему осмеяны солдаты русские («солдаты-поварята») и солдаты татары? Почему власовцы — изменники Родины, на чьей совести тысячи убитых и замученных наших, прославляются как выразители чаяний русского народа? На этом же политическом и художественном уровне стоит и роман «В круге первом». У меня одно время сложилось впечатление о Солженицыне (в частности после его письма съезду писателей в мае этого года), что он — душевнобольной человек, страдающий манией величия. Что он, Солженицын, отсидев некогда, не выдержал тяжелого испытания и свихнулся. Я не психиатр и не мое дело определять степень пораженности психики Солженицына. Но если это так, — человеку нельзя доверять перо: злобный сумасшедший, потерявший контроль над разумом, помешавшийся на трагических событиях 37-го года и последующих лет, принесет огромную опасность всем читателям и молодым особенно. Если же Солженицын психически нормальный, то тогда он по существу открытый и злобный антисоветский человек. (…) Станица Вешенская. Письмо в Секретариат Союза писателей СССР от 8 сентября 1967 года».
А вот суждения прочих славных и славленных писателей:
Расул Гамзатов: «С раздражением пришел Солженицын в нашу литературу, со злом ушел из нее. Жить на земле пропитанной кровью и потом поколений своего народа, и смешать с грязью его прошлое, настоящее и будущее – это уж слишком».
Сергей Михалков: «Солженицын – человек переполненный яростью и злобой, пренебрежением и высокомерием к своим соотечественникам. Опять же, прежде всего – к русским. (…) Ничто не может меня волновать в книге господина Солженицына «Архипелаг Гулаг». Я не вижу в ней художественных достоинств, но вот оскорбить мою страну и исказить историческую действительность ему удалось. Как, впрочем, это удавалось Солженицыну во многом, что выходило из-под его пера в последние годы. У каждого народа есть свои герои и свои предатели. Встав на путь предательства, г‑н Солженицын, как мне кажется, понял, что только этот путь, а не подлинная литература, которая всегда служит народу, может привлечь к нему внимание, надеть на него терновый венец «мученика» и «пророка», бесстрашно и безнаказанно вещающего на весь мир. Я, к примеру, хорошо понимаю чувства истинного немца, который гордится своей землей, несмотря на то что на ней происходило в разные времена. Вряд ли ему пришлась бы по душе книга, в которой о его народе было бы написано столь пренебрежительно, столь желчно, как это сделал, например, г‑н Солженицын в своей пьесе «Пир победителей» о русском народе».
Юрий Бондарев: «Не могу пройти мимо некоторых обобщений, которые на разных страницах делает Солженицын по поводу русского народа. Откуда этот антиславянизм? Право, ответ наводит на очень мрачные воспоминания, и в памяти встают зловещие параграфы немецкого плана «ОСТ»(…) Чувство злой неприязни, как будто он сводит счеты с целой нацией, обидевшей его, клокочет в Солженицыне, словно в вулкане. Он подозревает каждого русского в беспринципности, косности, приплюсовывая к ней стремление к легкой жизни, к власти и, как бы в восторге самоуничижения, с неистовством рвет на себе рубаху, крича, что сам мог бы стать палачом».
А вот как оценивал собрата-сидельца Варлам Шаламов, славный русский писатель, который подобно Солженицыну отбыл изрядный лагерный срок «за политику», который по началу одобрительно относился к Александру Исаевичу: «Деятельность Солженицына — это деятельность дельца, направленная узко на личные успехи со всеми провокационными аксессуарами подобной деятельности. Солженицын — писатель масштаба Писаржевского, уровень направления таланта примерно один. (...) В одно из своих чтений в заключение Солженицын коснулся и моих рассказов: «Колымские рассказы… Да, читал. Шаламов считает меня лакировщиком. А я думаю, что правда на половине дороги между мной и Шаламовым». Я считаю Солженицына не лакировщиком, а человеком, который не достоин прикоснуться к такому вопросу, как Колыма. (…)На чем держится такой авантюрист? На переводе! На полной невозможности оценить за границами родного языка те тонкости художественной ткани — навсегда потерянной для зарубежных читателей…»
А вот суждения о Солженицыне философа Александра Зиновьева, его собрата по борьбе с российской «империей зла», изгнанного из России за антисоветизм, а потом презираемого либералами за советизм: «Солженицын как мыслитель – есть абсолютное ничтожество. А в смысле понимания реальности - стопроцентная концептуальная фальсификация. (…) Солженицын сыграл в высшей степени негативную роль в истории нашей страны, и как фальсификатор истории, и как игрушка в руках тех, кто навязал русскому народу [чуждые ему] умонастроения. Его возвращение [в Россию] лишь подкрепит силы разрушения. (…) Солженицын был орудием холодной войны. Все его предложения способствовали только одному – разрушению России. Он стал знаменем разрушения России».
Бранные слова Зиновьева о былом изгнаннике критик Михаил Лобанов счел не проповедью обличительной, а исповедью покаянной, ибо и Зиновьев мрачно согрешил перед Отечеством, и выше уже поминалась его русофобская книга.
Михаил Лобанов, выдающийся русский литератор, фронтовик, ушедший на войну семнадцатилетним парнем и тяжело раненный на Курской дуге, сурово обличал вермонтского «гения»:
«…Помимо «страсти к политическим выпадам» (его слова), есть у Солженицына и ещё страсть — видеть в своих соотечественниках-современниках желанных ему смертников, поголовных «жертв коммунистического режима». (…) Есть у Белинского сравнение двух современных ему писателей: у одного ум ушел в талант, а у другого — талант в ум. О Солженицыне можно сказать так: у него и ум, и талант целиком ушли в злобу, в ненависть к Советской власти. (…) По накалу ненависти к нашему государству советского периода, к Сталину как великому руководителю этого государства Солженицына можно сравнить только с Троцким. (…) Изгнанник буквально упивается своей всемирной известностью, как его узнают повсюду, не дают проходу. «На железнодорожных станциях Германии и Швеции узнавали меня через окно с перрона, на иных станциях успевали встретить делегации... духовой оркестрик играл мне встречный марш». Странно, но Солженицын как будто не понимает, что вся эта феерия вокруг него — результат оболванивания средствами медиа обывательской массы. И что не сам по себе он интересен. Ну кому нужны сейчас на Западе солженицыны — после того, как не стало великого нашего государства?.. (…) Заклиная «жить не по лжи», Солженицын в то же время упивается своей собственной ложью. Вот его оценка «жертв коммунистического режима» в том же трехтомнике «Публицистики»: «Мы потеряли 30−40 миллионов на Архипелаге ГУЛАГе», «Беда России, где уничтожено 60 миллионов»; «Было 60 миллионов погибших — это только внутренние потери» и т. д. Откуда берутся такие цифры? (…) Сравнивать Солженицына с Толстым нелепо хотя бы уже по одному тому, что Толстой гениальный художник, а Солженицыну Бог не дал дара художника. Если уж условно говорить о чём-то общем у них, то это безмерность гордыни. (…) Солженицына привычно потчуют словом «пророк», и он никогда не скажет, не остановит: «Перестаньте, стыдно!» (…) Есть что-то роковое и несколько комическое в положении вернувшегося в Россию пророка. (…) Он одинаково не принимает как империи ни Россию старую, ни Россию Советскую. (…) «Я никогда не был сторонником империи, а Петр I был», — заявил он. (…) Папу Римского Иоанна Павла Второго Солженицын называл «Благодатью Божией». (…) В ненависти Солженицына к исторической России большую роль сыграл Троцкий, с портретом которого он не расставался всю войну. (…) Не случайно Хрущёв поддержал Солженицына, дал ход его повести «Один день Ивана Денисовича». Обоих роднит мстительная ненависть к Сталину. (…) Солженицын приветствовал расстрел невинных людей у Дома Советов 3−4 октября 1993 года. Как автор, «В круге первом» провоцировал своего Спиридона бросить атомную бомбу на Москву, превратить в прах миллионы людей, лишь бы уничтожить ненавистного ему Сталина. И всё это под лицемерным лозунгом «жить не по лжи».
Продолжение следует
Tags: ОчеркProject: MolokoAuthor: Байбородин А.
Книга "Мы всё ещё русские" здесь