Удивительное устройство – мозг человека. Он может решать сложнейшие задачи, создавать собственные миры, а порой вводить в заблуждение не только своего обладателя, но несколько десятков посторонних.
Давно это было. В те времена, когда люди жили в гостинках со своей кухней, но общим душем. Когда мобильных телефонов не было совсем, а домашние были большой редкостью. Некоторые по 25 лет в очереди на их установку стояли.
Я в то время занимала определенную должность, и хоть и жила в гостинке, телефон мне установили. Он был единственным в доме из 100 квартир. Звонить ко мне ходили все, и потому я поневоле знала все тайны, сплетни и секреты своих соседей.
Надо сказать, дом у нас был дружный, двери никогда не закрывались, и войти можно было просто так, без стука. Однако, если кто-то не хотел столь плотного общения, в душу к нему не лезли. Хочет человек жить отдельно от коллектива – пусть живет.
Среди таких не очень общительных соседей была Любаша. Очень красивая женщина лет 30-32, она очень любила выпить. Частенько от нее разило, как от портового грузчика. Однако лица своего Любаша никогда не теряла. Одевалась в белоснежные блузки, отутюженные юбки, красивые сарафаны. Она одна воспитывала 5-летнюю дочку и держала ее в строгости. Маринка и в садике, и во дворе всегда была чистенькая, нарядная, вежливая.
А больше мы про них ничего и не знали. Если Любу останавливали соседки, то, сказав пару слов о погоде, она очень вежливо сворачивала разговор и удалялась. Даже если была сильно пьяна. Такая вежливая и воспитанная выпивоха.
Однажды ее не видели дней пять. Однако было лето, все разъезжались по морям и деревням, так что ничего странного в этом не было.
Когда Любаня вновь появилась во дворе, она стала заметно разговорчивее. Рассказала соседям, что перевезла к себе престарелую бабушку и старую тетку, чтобы ухаживать за ними, а дочку оставила не лето в деревне у родственников до конца лета.
Поступок оценили, в женщине стали относиться добрее. Вот только беседовать с ней было трудновато. Любовь почти шептала, очень-очень тихо и медленно, будто обдумывая каждое слово. Но поскольку от нее по-прежнему разило перегаром, все решили, что это такой способ сделать речь более «трезвой».
Прошло лето, наступил жаркий сентябрь, потом пошли осенние дожди но ничего не менялось. Люба каждое утро куда-то уходила (на работу, наверное, как все), вечером возвращалась. Иногда заходила ко мне позвонить. Из разговора было понятно, что беседует она с теми родственниками, у которых оставила дочку. Впрочем, особенно я не прислушивалась. Соседка сверху рассказала, что Любка иногда заходит то за корвалолом, то за другим лекарством: бабушке бывает плохо. Ближе к зиме несколько раз промелькнула ее дочка с какой-то женщиной, потом снова пропала. Родственницы на улицу не выходили, в общем душе их ни разу не видели. Однако в некоторых гостинках стояли собственные душевые, так что и в этом ничего странного не было.
А теперь, собственно, сама история.
Как-то поздно вечером Любаша постучалась ко мне, такая же чистенькая и нарядная, и попросила вызвать Скорую: бабушке было плохо. Сама она говорить по телефону отказалась. Поэтому карету вызывала я. Поблагодарив, соседка ушла, но вернулась минут через 10: поторопить приезд неотложки. Вот тут я и поняла, что происходит нечто странное. Своим тихим-тихим голосом, но торопясь и заикаясь, как всегда хорошо поддатая дама стала объяснять мне, что ее бабушка сидела-сидела на диване, а потом стекла в него.
- Я, -заявляет,- диван щупаю, она там, внутри. Компотика просит. Я ей ложечкой наливаю, а воск не пропускает.
Сначала я впала в ступор, пытаясь перевести пьяную речь. Может, бабка за пружину дивана зацепилась? Или нога ее под рваную обшивку попала? Но Любаня продолжала утверждать:
-Её снаружи не видно, но она прощупывается. Я ей компотик лью, а она стекает.
И тут я поняла, что неотложка нужна не бабке. Я с детства боюсь сумасшедших. Так что быстренько свернула разговор и отправила барышню ждать Скорую.
Но она снова вернулась. Была уже на взводе, требовала ускорить приезд врачей, потому что «комната до потолка водой наполнилась, а раки плавают. И осьминоги. А бабушка в диване растаять может».
С этими словами она стала стучать в дверь к моему соседу, предлагая ему наловить раков и осьминогов у нее в комнате.
Видели бы глаза соседа Юрки!
К счастью, в это время на лестнице показалась бригада неотложки и вместе с заботливой Любой они отправились спасать бабушку.
Коротко объяснив Юрке ситуацию, а зашла домой, заперла дверь и попыталась лечь спать. Прошло 40 минут, в дверь снова постучали. Я не хотела открывать, однако фраза: «Откройте, милиция»,- заставила меня подойти к двери.
В общем коридоре стояли два милиционера, врач из бригады неотложки, соседи. И, конечно, целая куча любопытных жильцов не только из нашего подъезда.
Расспросив меня, зачем я вызвала Скорую, кто просил и почему пострадавшая (!?) сама этого не сделала, мне и двум понятым предложили подняться в квартиру гражданки Ващенко, т.е. Любочки.
Здесь нас ждал сюрприз. Жилища, как такового, не было. Разбитая мебель, липкие от грязи полы, полное отсутствие лампочек и сантехники. Не было даже унитаза. Только в углу на гладильной доске были сложены ослепительно белые блузки и старательно отглаженные юбки. А еще… не было ни бабушки, ни тети, ни дивана.
А была delirium tremens, а по-простому – белочка.
Любу, замотанную в бледно-зеленую рубашку с длинными рукавами, связанными за спиной, провожали всем подъездом.
Милиция объяснила, что ни тети, ни бабушки, ни других родственников нет, и не было никогда. Кроме тех, у кого в деревне осталась жить Маринка.
Мы оказались легковерными лохами.
Любаша вернулась из клиники летом. А в сентябре за ней снова приехала спецбригада. Но это уже другая история, которая закончилась не так благополучно.