Продолжается вялотекущее обсуждение передачи церкви (РПЦ) известнейших историко-архитектурных комплексов, таких как Спасо-Андроников монастырь (музей им. Андрея Рублева) и Ферапонтова монастыря (Кирилло-Белозерский музей-заповедник). Участники дискуссии, что со стороны церкви, что со стороны музейного сообщества спорят, главным образом, о культурном векторе развития этих объектов, оставляя в стороне формальное их назначение. А на эту тему есть что сказать.
Первое. Устройство современных монастырей РПЦ далеко от базовых принципов христианского монашества, которое подразумевает удаление от мирской жизни вплоть до полной изоляции от светского «мiра», нестяжание, молитвенная рефлексия и богомыслие. Если бы такие задачи были поставлены, то современные монастыри возводились бы на удаленных от цивилизации территориях, в комплексах скитского типа. А мы бы с вами и не слышали о скандалах и судебных тяжбах за каменные громады в центрах городов.
Второе. Монастыри давно перестали быть миссионерскими, просветительскими и социальными центрами, которыми являлись в пору средневековья. Предлагая извинительные объяснения богатству монастырей того времени, Иосиф Волоцкий указывал, что благодаря этому монастыри выполняют важнейшие социальные функции, поддерживая своей экономической и административной мощью целые регионы. Сегодня речь лишь идет о новом собственнике в виде церкви и ее управляющих, которые будут распоряжаться недвижимостью в своих прежде всего интересах.
Третье. Нравственный облик современного монашества подробно обсуждается в прессе и литературе последних лет. Настоятели монастырей, многие из которых бывшие завхозы и завсклады позднесоветского периода не имеют никакого иноческого опыта и почти всегда превращают современные обители в островки крепостного права со всеми вытекающими извращениями в духовной, психологической и нравственной сторонах человеческой жизни.
Человек, решивший посвятить свою жизнь иночеству чаще всего становится работником сельскохозяйственной или строительной артели, в лучшем случае, если повезет — праздным жителем паломническо-туристического центра. О каком-то удалении от мира, умном делании и проч. вопрос не ставится. Более того, в последние годы наблюдается ощутимая волна исхода бывших иноков и инокинь из монастырей. Появляется все большее число публикаций и материалов на эту тему, подрывающих и без того шаткий авторитет современной монастырской системы.
Вызывает также сомнение моральное право представителей РПЦ на владение древними обителями с памятникам, представляющими высокую культурную ценность. Фрески Дионисия 1502 г. Ферапонотова монастыря потому и сохранились до наших дней, что обитель была упразднена в 1798 году, а ее храмы стали приходскими. В противном случае их постигла бы участь древних фресок других монастырей, которые были уничтожены или безвозвратно испорчены поновлениями именно насельников обителей.
В этой связи стоит не забывать и о судьбе икон звенигородского чина, которые были обнаружены в дровяном сарае в 1918 году, а также множестве других ценнейших иконы и иконостасов старорусской традиции, которые были сосланы догнивать в провинцию. Известна и современная статистика гибели памятников переданных церковным структурам. За прошедшие десятилетия нет никаких подтверждений, что церковь может самостоятельно, за свой счет и без всякой посторонней помощи сохранять исторические памятники и развивать историческую среду вокруг них.
Таким образом, вопрос о передаче историко-культурных комплексов религиозным объединениями оказывается куда более сложным и не укладывается в прокрустово ложе юридических отношений собственников или противостояния музеев и монашеских общин. Этот вопрос имеет важное социальное, историческое, психологическое и духовное значение в целом для общества и русской культуры. Для возрождения и укрепления института монашества эти архитектурные памятники совершенно не нужны.