Никто не верил в силу наших чувств. Мне исполнилось четырнадцать, я злилась на всех и готовилась бороться с целым миром, кричать любовные манифесты, клятвы верности и разбрасываться угрозами… Я победила, мы поженились в день моего совершеннолетия и прожили долгих двадцать лет, а потом… Больно, нет сил погружаться в воспоминания. Да и зачем? Мы расстались. Навсегда. Я задавливаю внутри надежду, что ты вернёшься, но не перестаю украдкой ждать.
– Мы согласны на вашу цену.
Я вздрогнула и посмотрела на супружескую пару. Они так похожи на нас прежних, молоды, в глазах светится любовь. Пожалуй, это лучшие хозяева для дома, который мы столь трепетно строили для отдыха от городской суеты.
– Хорошо, – хрипло выдавила я, пристально глядя на дом, пытаясь захватить его образ в память, запечатлеть каждую деталь… Здесь Лёшка слишком усердствовал и на полу остался маленький скол, а здесь… Хватит! Его больше нет. Он сделал выбор и поставил жирный крест на нас, не стоит цепляться за прошлое.
Мы договорились о сделке на завтрашнее утро и распрощались. Они рады, а мне искренне жаль, с домом связано столько радостных минут. Он, словно, ещё один наш ребёнок… Скоро всё закончиться, мы с дочкой переедем в другой город и начнём новую жизнь. Безумно тяжело расставаться с тем, что дорого сердцу, но… Ты никого не пожалел. Никогда не думала, что Лёшка может быть жестоким, но последний разговор убедил в обратном…
-//-
– Я скучала, – тихо шепчу я, нарушая плавное течение разговора о погоде, быте, о родных и знакомых. Дыхание перехватывает и даже сердце замирает, ожидая ответа.
– Я тоже.
Он тосковал по нам! Правильно, не могло быть иначе. Трудности случаются у всех семейных пар, критический возраст, почти сорок лет, перебесится и вернётся. Главное не закатывать истерик, взаимопонимание – важный элемент крепкой семьи.
– Как здоровье?
Мой голос звучит спокойно с приятными нотками беззаботной расслабленности. Хотя внутри всё кричит: «Вернись, я не могу без тебя». Он не должен знать, что каждый день начинается со слёз и меланхолических песен в плеере, а продолжается ноющей болью одиночества. Как молитва звучит в душе: «Я сильная, я справлюсь», но ничего не спасает от любви.
– Нормально. Мне значительно лучше.
Через треск помех доносится родной голос, и в эти минуты я действительно счастлива. Плевать, что рядом с любимым другая женщина, нагло разрушившая наши отношения. На данное короткое время он вновь принадлежит только мне и прошлому, связывающему крепче любых уз. Он звонит раз в месяц, и это моя маленькая победа. Пусть он бросил семью, но не освободился.
– А у тебя?
Я слышу в его голосе усталость и апатию. Любящее сердце реагирует мгновенно, поднимая со дна души опасения и страхи.
– Слушай, у тебя точно ничего не случилось? Может, хочешь что-то рассказать? – От волнения я говорю быстро и сбивчиво.
На конце провода воцаряется тишина, затем шумный вздох и нерешительное покашливание.
– Настя, я больше не буду тебе звонить. Ксюша против.
Резкой болью пронзает виски и темнеет в глазах. Он не может так поступить! Что значит «Ксюша против»? Кто её спрашивает?! Разлучница проклятая! Ненавижу! Если бы я тогда знала, то не отпустила бы, и всё сложилось по-другому… Алексей поехал в очередную командировку на объект, где требовался специалист по АСУ. Через несколько дней он позвонил и сказал, что попал в больницу с пневмонией. Я хотела тут же собрать вещи, но дочка подхватила грипп, и её не с кем было оставить. Наверное, судьба… Его окружила заботой другая женщина, медсестричка из захолустного городка… Только через месяц Лёшка признался, что полюбил другую и не вернётся. Я не препятствовала его решению, не осыпала упрёками, в душе царила любовь и ожидание, мне попросту не верилось, что в тот день на перроне мы расстались не на две недели, а на всю жизнь… Сейчас понимаю, глупо было надеяться, что всё образуется, что двадцать лет брака внушительный срок и ничего не может разрушить строящееся годами отношения.
– Настюш, ты близкий мне человек, ты мать моего ребёнка. Я никогда тебя не забуду и всегда помогу.
В душе поднимается раздражение от заискивающей интонации, хочется выплеснуть на него то, с чем я живу последние месяцы.
– Ты думаешь, что нужен ей? Ну, и дурак. Она молодая и расчётливая. Добьётся своего и выбросит.
«Как ты меня», – шелестит в голове, но так и не вырывается наружу.
– Перестань! Ты её совсем не знаешь. Твои высказывания – глупая бабья ревность.
Холодно и злобно. Сейчас он похож на хищника, защищающего добычу. А кто же я в этой игре? Жертва? Скорее нет, чем да. Разве считается жертвой старый башмак, служивший хозяину верой и правдой, а потом выброшенный на помойку… Не было сил терпеть эту муку, слушать бред утраченного мной мужа и страдать от необдуманного слова, как скальпелем режущего нежное сердце.
– Прощай, – тихо выдыхаю я и осторожно опускаю трубку на рычаг.
Грудь сдавливает тисками, становится трудно дышать. В глазах щиплет от подступающих слёз. Надо взять себя в руки и сказать… Или не сейчас? Хотя, какой смысл тянуть. Лучше поставить все точки над «i».
– Ирочка, подойди ко мне.
Слышится топот родных ножек по коридору, и на моём лице расцветает грустная улыбка.
– Что, мамочка?
Восьмилетний ангелочек, моя долгожданная радость, вопросительно смотрит в глаза, а я набираюсь смелости ответить на её ежедневные вопросы, сокрушить старый мир и перекинуть мостик в новый.
– Солнышко моё, ты часто спрашивала, когда папа приедет из командировки, почему он не едет, разлюбил ли он нас…
Иришка подпрыгивает, и, перебивая меня, радостно вопит:
– Ура! Папа едет!
Невыносимо больно слышать восторг и любовь в её словах и продолжать говорить то, что должна, чтобы предотвратить бесконечное ожидание.
– Нет, дорогая! Он не вернётся.
– Почему?
Я набираю в грудь побольше воздуха и говорю, изо всех сил надеясь, что так будет лучше:
– Он умер.