В 1994 году в Иркутске сподобился я зреть и слушать Александра Солженицына, что и запечатлел в репортажном очерке, который увидел свет в здешней газете. Ныне, изрядно выправив очерк, прочтя десятки полярных мнений и суждений о таинственном вермонтском сидельце, я был потрясен чарующей силой сего писателя. Ибо столь свободомыслящих писателей и читателей почли его за гения, подобного Федору Достоевскому, что, вроде, стыдно и не поверить. Но, при Солженицыне тихо, смутно, ныне громогласно и ясно, прозвучали и обличительные, уничижительные суждения о плодах писательской и публичной деятельности нобелевского лауреата, отчего эта личность для меня стала еще загадочнее. Сему и посвящен очерк.
Бить врагов, спасать Россию
Четверть века миновало с того лета, когда Солженицын гостил в Иркутске, но жаркие споры о судьбе и творчестве Александра Исаевича не стихают и поныне. Говорят, что за шум, а драки нету: дело бы до драки не дошло…
В середине июня 1994 года Иркутск изнемогал от зноя, и в адском пекле плавились, спекались в голове скудные мысли, горела, дымилась, трескалась душа. Дождика бы… Можно спастись в прохладе храмов, в глухой тени древних каменных стен и матёрых тополей, но в Доме политпроса[1], где затеяли встречу с Александром Солженицыным, колыхалась влажная духота. Когда я сунулся в политпрос, в актовом зале уже набилось людей, что в бочке сельдей, а в дверях — давка. Тетка утробно вопила:
— Задавили, ироды!
Шутник в дверях, утыкаясь в глухую стену человечьих спин, озорно вопрошал:
— Чего, бабоньки, дают?
— Солженицына, — отвечал сумрачно-весёлый голос.
Напористый народец попёр в распахнутые окна, полез сердито, с бранью; и когда были забиты проулки меж рядов, оказалось, что изрядно поклонников не вошло в политпрос, и вынуждено весь вечер пастись возле окон, слушать эхо речей.
С грехом пополам народ угомонился, и вышел Солженицын …высокий ясный лоб гения, проницательный, пророческий взгляд, благородная борода… вышел и оглох от грома восторженных рукоплесканий. Народ загудел, заликовал… Александр Исаевич развёл руками: мол, вот так меня принимают… А я подумал: что привело сюда три сотни замордованных жизнью, растерянных и отчаявшихся людей?.. что заставило их давиться, лезть по головам, или, подобрав юбки, запахнув пиджаки, карабкаться через окна, ругаться, пихаться?.. Видимо, нужно, хоть на час-другой, отвлекаясь от суеты сует ради хлеба насущного, почуять себя гражданином Великой России, вроде даже способным помочь Державе измученной…
Но всё же… всё же явственно чуялось и зоопарковое любопытство российских обывателей, чуялось в потном воздухе, в суетной давке, в гуле возбуждённых разговоров, когда эхо гулкое, словно в казённой бане. Очевидцы вспоминали, как Горький с Андреевым во время театрального антракта, прятались в буфете от рьяных почитателей, но поклонники и там надыбали классиков и, нависнув над круглым столом, громко восхищались: "Глянь, глянь!.. Горький-то чо творит!.. пирожное откушал!.. Андреев-то!.. мамочки родные!.. пива отхлебнул и копчёной сёмгой закусил!.. Прямо как люди…»
Нечто похожее витало и на встрече с Александром Исаевичем… Увы, увы, обыватель любит писателей не за слово, а за славу… Да что обыватель, за малым исключением вся русская интеллигенция, способная любить словотворца лишь за славу, обезумела от Солженицына, и лет пятнадцать носилась с его мировым именем, как с писаной торбой. Нет, воистину, было в той встрече и музейно-ротозейное любопытство, кое чуялось в потном воздухе, в суетной давке, в гуле возбужденных разговоров. Увидеть!.. Услышать!.. Ощупать!.. Клок штанины оторвать!..
Впрочем, не буду грешить перед правдой, избранные русские, забывшие тернистый путь к храму Христову, толпой валили на эдакие встречи с потаенной, сокровенной надеждой: может, грядет пророк!.. может, услышав его спасительное набатное слово, слившись под знаменем долгожданного вождя, мы, русские, дружно станем бить врагов, спасать Россию. Хотелось сего, но жаль, что вожди, в сравнении с царем Иваном Грозным, императором Александром III, отцом народов Иосифом Сталиным нарождались мелкотравчатые, духом хилые, и врагами России искушались.
[1] Так встарь звали Дом политического просвещения, разумеется, коммунистического.
«У нас отняли завтрашний день»
Александр Исаевич избрал своеобычную манеру общения с народом: люди пришли внимать пророку, а тот желал людей послушать.
— Говорите, что хотите, всё, что у вас на душе: тревоги, страхи, надежды, предложения, соображения и вопросы. Я буду в качестве секретаря. Мне это нужно, чтобы представить общероссийские дела. А потом я откликнусь на главное, отвечу.
Многим это не понравилось, кто-то рядом со мной проворчал, но это потом, когда народ говорил, говорил и говорил:
— Интересно получается: пришли его послушать, а уже час слушаем своих шизофов и графоманов. Мы и без него их наслушались. А если ему интересно послушать народ, ну и ходил бы по городам, деревням, разговаривал со всякими встречными-поперечными. Выпил бы в деревне с мужиками, они бы ему с три короба наговорили. А теперь стой в этой духоте, в тесноте, и слушай всякие глупости...
Проворчавший, конечно же, обидел говорящую публику, потому что среди болезненного или незначительного, было сказано немало и мудрого, смелого, искреннего. Говорили то, о чём потом толковали лет десять, что потом обратилось в сотрясание воздуха, ибо все десять лет власть имущие и в ус не дули, чихали на то, что говорит и думает народ: как грабили и гробили Россию, так и продолжали черное дело, да еще и откровенно изгалялись в "голубом ящике", насмехались над русскими дураками. Верно сказано, а Васька слушает да ест… сыто урчит и похохатывает.
И в политпросе люди спрашивали Солженицына, выговаривали нобелевскому лауреату о том, что в России миллионы наркоманов и проституток, миллионы убиты в криминальных разборках; говорили о нищете рабочих, крестьян и спецов, деятелей науки и культуры; о бедственном положении русского искусства, задавленного, будто грязной свиньей, прозападной масскультурой и макулатурой.
– Власть через телевидение и печать навязывает порнуху и чернуху... Где фильмы о наших национальных православных идеалах, о любви, о скромности, о совести? На каждом шагу маты…
– Не смотрите, не читайте…
— Я хотел бы спросить Вас, Александр Исаевич, что делать нашему народу, когда его обворовывают?
— Не давать себя обворовывать...
— Да нас не спрашивают…
— Для начала сами не воруйте…
— Как Вы относитесь к масонству?
— Сложный вопрос… Не для общей беседы...
— Вы, Александр Исаевич, — присоветовал писателю наш земляк, — должны сказать людям правду, не побояться, как это делает Валентин Распутин. Вы знаете, что его шельмовали в прессе и при Горбачеве, и при нынешней власти. Вы знаете, что Вашим именем постараются воспользоваться антипатриотические силы. Найдите в себе мужество не дать, чтобы Вашем именем прикрывалось дальнейшее разрушение России. Уважаемые иркутяне, уважаемые россияне, уважаемый Александр Исаевич! Я в настоящее время работаю врачом «скорой помощи». И примерно, треть вызовов — заболевания на почве пьянства. Население находится в состоянии жесточайшего запоя. И когда разговариваешь с этими людьми во время оказания помощи или после уже, когда их пытаешься пролечить в психонаркологическом диспансере, то выясняется, что люди, — и женщины, и мужчины (сейчас разницы нет), — пьют чаще всего от того, что у нас отняли завтрашний день. У нас отняли перспективы, доступное здравоохранение, воспитание детей, образование…
Продолжение следует
Tags: ОчеркProject: MolokoAuthor: Байбородин А.
Книга "Мы всё ещё русские" здесь