27.04.2019год. Третий день снегопад. На руках варежки. Белые крыши домов, белый пруд, белое небо – всё слилось и закрасило Синюю гору и всё вокруг. Огород на работу не принимает. Магазин отоварил мукой, подсолнечным маслом. В очереди к кассе интересно наблюдать содержимое корзин покупателей, по ним сразу понятно отношение к кухне, трате денег на существенное или шелестящие пакетики резиновых мармеладок в образе червяков и крашеную воду в полуторалитровых бутылях. Здесь же, у витрин наткнулась на свою куртку и берет цвета пудры, но на другой женщине, и я в данный момент в этом же. Первое желание – поприветствовать: «Здравствуйте, я ваш двойник!» Но настроение портилось от стыда в совпадении, этого не люблю. Такое уже испытала несколько лет назад, купив шёлковое платье, на нём по чёрному полю красно-жёлтые цветы. Недолго радовалась – в тот же день встретила таких пять штук на разных возрастах и комплекциях, сразу к этой вещи отвращение и больше не хочется надевать. В магазине, где его приобрела, продавщица пояснила, если они закупают партию, то скидки в стоимости для них. Обновлять гардероб лучше в других городах.
Испекла пирог с капустой и до Мамы. Пока чаёвничаем – слово ей, а у неё волна воспоминаний. Сегодня мы дважды «съездили» на её Родину – в Татарию, деревню Средние Тиганы, Алексеевского района. В год не один раз предлагаю наяву оказаться в самом дорогом месте на Земле, но не соглашается восьмидесяти трёхлетняя старейшина нашего рода: «Кто, кому, где нужен…», боится побеспокоить родственников. Говорю, остановимся в гостинице – и этот вариант не устраивает, а время летит.
1969 год. Лето. Пассажирский поезд мчится туда, где кукушка провожала в 1946 году завербованного голодом за триста рублей Хариса с новой женой и семью детьми, для троих из них: Хафиса, Вагиза и моей Мамы она была мачехой. Вербованным в магазине выдавали хлеб по одной булке за рабочего. Там, на стройках Зауралья со всех концов страны съехалось много народа. Жили в бараках. Соседка жила одна, ей одной целая булка, в семье Хариса один рабочий, а ртов девять – булка тоже одна.
Паром через Каму. Машина попутка. Тридцати трёхлетняя Мать с нами - тремя детьми. Зарплата и отпускные вместе составили сорок два рубля. От родных получила выговор за то, что дети не знают татарского языка. Первые три дня соседи родственников спрашивали, какие подарки гости привезли. На четвёртый день – когда гости уедут.
Главное, что хотела Мама – сходить на татарское кладбище, почитать молитвы на могилке её Матери, умершей в расцвете тридцати лет в 1941 году, оставив деток полу-сиротами на Зур Ани - Большую Маму – бабушку. Туган апа – родная тётя – сестра умершей молодухи, напомнила строгие обычаи – женщинам запрещено ходить на кладбище, но согласилась дойти до кладбища и, не заходя на него, у ворот чуть в сторонке почитать молитвы. Молитвы читала незнакомая женщина. Маме было неудобно, что за чтение молитвы нечего дать в качестве милостыньки. Поблагодарив на словах, простились с этой доброй женщиной. На душе у Матери не спокойно, вновь обращается к Туган апе с этой же просьбой – почитать молитвы за её Мать. И на этот раз тётя согласилась: «Хорошо, в деревне ещё жива подруга Зур Ани, она почитает». Во время чтения молитвы Матери будто кто подсказывает: «У тебя в сумке есть маленький детский ситцевый платочек синий в белый горох, вот его и подари старенькой бабушке». Так и сделала «богатая» приезжая с Урала. Старушка приняла с радостью.
Вернувшись в Баранчинский в коммунальную квартиру, с порога выслушала от соседки тёти Нины Кондратьевой: «Где тебя носит, татарка?! Тебе постройком вырешил двухкомнатную квартиру! Каждый день твои строители Зина с Леной приходят узнавать, не приехала ли ты». Мама не поверила про квартиру, оказалось правдой.
Благодарность с того света она услышала и во сне. Будто ходит по чужому огороду-болоту, шевелящемуся кочками под ногами, но не пачкающими её обувь. Рядом родственники с Губахи. В это время слышится голос той, ради которой был проделан путь в родные далёкие края и прочитаны молитвы с голубеньким в горошек платочком, а говорит она с радостью этим родственникам как новость: «Нафиса приезжала! Привезла мне шёлковые чулки! Как мне в них хорошо и удобно!»
Это всё про милостинки с молитвами. Всё не просто так в этом и том мирах – всё существует, везде продолжают жить и радуются памяти о них, долгожданным «гостинцам-подаркам», где платочек превращается в чулки, а главное – облегчению молитвами, слова в них святые.
Ещё через тридцать три года удалось побывать в тех удаляющихся по времени и возможностях в здоровье местах. Перед дорогой душа говорит: «Бери с собой перекись водорода, стрептоцид». Испугалась, зачем это, не уж-то что в дороге? Не приведи, Всевышний. Никогда таких тревожных мыслей не было. Взяла.
На сей раз нарушили обычай, с родственниками пошли на кладбище. Шестидесяти девятилетняя Мама понимала, что, скорей всего, в последний раз в Татарии, так хотелось Материну могилку посетить. Машина осталась за воротами. Мне тоже было интересно, какая она могилка моей бабушки Хадичи, которую ни разу не видела. Холмик зарос дёрном. Тут же растут берёзка и черёмуха – белое и чёрное деревья. Могилка обнесена сплошной по окружности железной оградкой без калитки, но нижняя часть металлической конструкции приподнята, руки могут дотянуться, чтобы почистить землю. На меня напал рёв. Сама себе удивляюсь, я ведь ни разу её не видела, не знаю, почему так реагирую на всё происходящее. Чистил всё вокруг могилки Рашид – сродный брат Мамы. Толи у него в руках был какой острый скребок. Он так с рвением старался, в какой-то миг скребок сорвался и повредил большой палец. Кровища полилась. И тут вспоминаю чей-то наказ перед дорогой про аптечку, кинулась к машине, думая, могла ведь аптечку оставить в доме, зачем-то с собой брала и везде носила в сумке, не забывая совет. Рану обработали, руку носовым платком перевязали. Пролилась родственная кровь, окропили траву рядом с могилкой.
Погостив недельку, мы уехали. Вскоре, в этот же год, печальное сообщение – Рашида не стало.
Но с той последней поездки осталось ещё одно чувство незавершённого дела. Когда шли по деревне, у одного дома возле палисадника стояла старенькая старушка, близкая знакомая. Остановились и разговорились. В палисаднике яблонька. Конец сентября. Одно наливное зелёное яблочко облюбовала Мама, не отрываясь, смотрела на него, а оно на неё. Так хотелось ей его сорвать и съесть. Казалось, что и хозяйка яблоньки догадывалась и могла бы угостить им, но… Яблоко осталось не тронутым, недосягаемым, желанным. А нам с Мамой кажется, что оно и по сей день висит там и ждёт её. Сколько раз убеждала: «Поехали к той яблоньке, уж на этот раз она обязательно угостит тебя, а нет – сами сорвём!» Грустная улыбка в ответ.
Сколько сортов яблок продают на базарах и в магазинах, всё перепробовали за свою жизнь, но самое вкусное и не пробованное там, далеко, где плачет кукушка…