Кыштымская радиационная трагедия. Мало кто знаком с этим понятием, а оно заслуживает еще большего внимания, чем другие техногенные катастрофы. По степени циничности в отношении к людям я не могу вспомнить ни одной аварии или трагедии, которая могла бы посоревноваться с Кыштымской. Ликвидация последствий Чернобыльской катастрофы кажется торжеством гуманизма в сравнении с третьей по серьезности радиационной аварией в мире. Я не разбираюсь в ядерной физике, поэтому будут стараться избегать беккерелей, кюри, зивертов и рентген. Но уверяю вас, и без цифр и физических понятий вы сможете осознать, насколько хищной может быть система, и настолько не защищен перед ней человек.
Челябинск-40
Самый главный мотиватор и катализатор любых событий в России – война. После применения США ядерного оружия в Японии оно очевидно понадобилось властям Советского союза, причем, в кратчайшие сроки. В США считают, что советы потратят на это 20 лет. Советы дают указание сделать все за 2 года.
Кураторами советского атомного проекта становятся физик-ядерщик Игорь Курчатов от науки, и Михаил Первухин от государства. Место для строительства первого в СССР завода по производству атомного оружия выбирает Авраамий Завенягин. Еще в 1937-м он бывал на Урале, неподалеку от Кыштыма, и те места ему приглянулись: и реки с озерами, и площади, и города рядом, и электричество есть, и дороги – идеальное место.
Строительство поручают «Челябметаллургстрою» при НКВД. Руководит этой структурой Яков Рапопорт – организатор красного террора в Воронежской области и руководитель множества сталинских строек с использованием заключенных. В этот раз подход такой же, строят зэки. Тем лучше, что они уже натренированы на строительстве Челябинского металлургического завода.
Новый объект получает название «Завод № 817». Город, который вырастет вокруг этого объекта, станет называться Челябинск-40 или База-10. Эти наименования будут встречаться только в секретных документах. Официально, ни этого города, ни этого объекта в СССР нет, на картах они не указаны.
В 1948 году запускают первый в СССР и Европе ядерный реактор, который предназначен для выработки из урана-235 плутония, который применяется в ядерном оружии. Первые неполадки не заставляют себя ждать, и уже в январе 1949 года происходит первая авария.
Курчатовские смертники
Ядерный реактор оснащен алюминиевыми трубами, в которых находятся урановые блоки в тонкой алюминиевой оболочке. Вокруг труб – графит, который в сухом состоянии замедляет реакцию и способствует образованию плутония-239. Согласно конструкции, выработка плутония может идти до года, а для цепной реакции в реактор нужно поместить 150 тонн урана. Так и сделали. Но в 1949 году воздействие радиации на металлы еще не было изучено до конца. Как оказалось, алюминий под влиянием сильной радиации и контактов с водой ( а вода нужна постоянно, для охлаждения) подвержен коррозии. Заметив это, руководство «Завода № 817» прекращает работу реактора и думает, как поступать с урановыми блоками, которые нарабатывали плутоний. Варианта, в сущности, два.
Под реактором предусмотрен технический бассейн, куда должны были сбрасываться отработанные блоки, полежав в воде, часть радионуклидов бы нейтрализовалась, блоки бы собрали и отправили на извлечение урана на завод. Проблема в том, что реактор работает 5 месяцев, сколько выработано плутония, не ясно, так урановые блоки при падении в бассейн могут повредиться и использовать их повторно не получится. К тому же, уран – штука дорогая и редкая, для повторного запуска запасов нет, так тут еще и вопрос времени – надо догнать американцев.
Второй вариант – с помощью специальных приспособлений по одному вынимать урановые блоки и в ручную определять, какие можно использовать повторно, а в каких нет. Этот путь опаснее, потому что людям придется взаимодействовать с радиоактивными веществами, но зато это сбережет блоки, время и деньги.
Вы догадываетесь, какое решение было принято? Конечно, второе. Ответственными за решение были Берия, Курчатов, Завенягин и другие. Причем, все они понимали, что облучения среди сотрудников не избежать.
В итоге, 34 дня работники вручную доставали радиоактивные блоки и перекладывали и сушили графитовые стержни. Курчатов также лично принимал в этом участие, поскольку только он поначалу мог определять состояние урановых блоков. Через центральный зал реактора прошли тысячи заключенных, сотрудников и начальников, которые работали сменами по 6 часов. Многие получили облучение средней тяжести. Диагноз, который ставили врачи - плутониевый пневмосклероз.
Мертвая вода
В случае с аварией на реакторе люди знали, куда идут. Да, у них не было выбора. Но они хотя бы знали. Но совсем ничего о радиации и опасности, которой подвергаются, не знали 23,5 тысячи жителей 40 сел на реке Теча, которая протекала рядом с «Заводом № 817». Именно в эту реку завод сливал мало и среднерадиоактивные отходы. С 1949 по 1951 год туда сбрасывалось огромное количество радиоактивных отходов, а люди даже не подозревали, что пили мертвую воду, ели мясо зараженного стронцием-90 скота, купались в радиоактивной реке.
В последствие у тысячи человек диагностировали хроническую лучевую болезнь, а в период с 1950 по 1953 годы родилось 1750 детей, облученных в утробе. Только потом власти начали переселять людей и в 50-е расселили 19 деревень с населением 8 тысяч человек, но было уже поздно, они уже накопили огромные дозы радиации, которых было достаточно для развития онкологии.
Потом людям начали говорить, что эту воду трогать нельзя, что она опасна. Но на цвет она такая же, на вкус тоже. Так что с ней такого? Почему нельзя? Откуда крестьянам было знать, что такое стронций-90 и цезий-137. Они и не знали, поэтому предупреждениями зачастую пренебрегали.
За период с 1949 по 1956 в Течу было сброшено 73 миллиона кубических метров радиоактивных отходов. А еще было озеро Карачай, в которое сбрасывались высокоактивные отходы. Оно до момента своей ликвидации в 2015 году скопило дозу, эквивалентную 6 Чернобылям.
Вот цитата женщины Гульфиры Хаятовой из села Муслюмово, которая вспоминала о реке Теча уже после взрыва 1957 года:
«Первое воспоминание из детства, связанное с рекой (Течей) - это колючая проволока. Реку мы видели через нее и с моста, тогда еще старенького, деревянного. Мои родители старались не пускать нас на речку, не объясняя почему, видимо, сами ничего не знали. Мы любили подниматься на мост, любовались цветами, которые росли на небольшом островке... Вода была прозрачная и очень чистая. Но родители говорили, что река «атомная»... Родители редко говорили про аварию в 1957 году, а если говорили, то шепотом.
Пожалуй, впервые осознанно я поняла, что с нашей рекой что-то не то, когда поехала с матерью в другую деревню и увидела другую реку. Я очень удивилась, что та река без колючей проволоки, что к ней можно подойти...
В те годы (60-70-е) не знали, что такое лучевая болезнь, говорили, умер от «речной» болезни... Врезалось в память, как мы всем классом переживали за одну девушку, у которой было белокровие, т.е. лейкемия. Девушка знала, что умрет и умерла в 18 лет. Нас тогда потрясла ее смерть».
Восточно-Уральский радиационный след
Для хранения отработанного ядерного топлива на «Заводе № 817» строили специальные подземные резервуары глубиной 10 метров и диаметров около 30 метров. В резервуаре создавались бетонные стены шириной в метр, туда загружались емкости с отработанным топливом, реакция в которых продолжалась. Устанавливались охладители с водой, которые пресекали иссушивание топлива и образование взрывоопасных солей. Сверху «банка» закрывалась бетонной крышкой массой 160 тонн и засыпалась землей.
В одном из таких баков система охлаждения вышла из строя. Но заметили это слишком поздно, когда температура превысила 300 градусов, а из под земли валил желтый дым.
29 сентября 1957 года «банка» взорвалась. Бетонную крышку отбросило на 25 метров. Мощность взрыва оценили в 80 тонн в тротиловом эквиваленте. В радиусе 200 метров вылетели стекла. В атмосферу было выброшено 80 тонн радиоактивной пыли, которая поднялась на 2 км в воздух. Ветер унес эту пыль на северо-восток.
Из-за того, что города Челябинск-40 на картах не было, взрыв получил название «Кыштымская авария» по самому близкому населенному пункту. Выбросы были в 19 раз меньше, чем в Чернобыле. Но в Чернобыле основная масса – йод-131, который распался через 8 суток. В Челябинске-40 – стронций и цезий, которые распадаются 30 лет. Зона поражения составила 23 тысячи квадратных метров, в нее попали три региона (Челябинская, Свердловская и Тюменская области) и 217 населенных пунктов, в которых проживало 270 тысяч человек.
Наталья Смирнова, жительница Челябинска-40 позже рассказывала:
«Я помню, что тогда в городе была жуткая паника. По всем улицам ездили машины и мыли дороги. Нам объявляли по радио, чтобы мы выбросили все, что было в тот день у нас в домах, и постоянно мыли пол. Много людей, работников Маяка тогда заболело острой лучевой болезнью, все боялись что-то высказать или спросить под угрозой увольнения или даже ареста».
В находящейся неподалеку от завода части химвойск офицеры приказали закрыть все окна и постоянно проводить влажную уборку. Жителям 217 населенных пунктов, попавших в зону поражения, никто об этом не говорил.
Уральское сияние
На ликвидацию бросили солдат и местных жителей. Они срывали и хоронили землю, уничтожали скот, зерно, молоко, корнеплоды, овощи, вещи.
Гульсайра Галиуллина, жительница села Татарская Караболка рассказывала, что посылали даже беременных:
«Когда прогремел взрыв, мне было 23 года и я была беременна вторым ребенком. Несмотря на это, меня тоже выгнали на зараженное поле и вынудили копаться там. Я чудом выжила, но теперь и я, и мои дети тяжело больны».
Солдат П. Усатый, который служил в Челябинске-40, вспоминал, что дежурили, пока не пойдет кровь из носа:
«В закрытой зоне Челябинск-40 я служил солдатом. На третью смену службы заболел земляк из Ейска, прибыли со службы - он умер. При транспортировке грузов в вагонах стояли на посту по часу пока не пойдет носом кровь (признак острого облучения - прим. авт.) и не заболит голова. На объектах стояли за 2-х метровой свинцовой стеной, но даже и она не спасала. А при демобилизации с нас взяли подписку о неразглашении. Из всех призванных нас осталось трое - все инвалиды».
В воздухе незадолго после взрыва люди замечали зелено-розовое свечение. В газетах писали, что это «Уральское северное сияние». На самом деле, это сияние радионуклидов. Но жители об этом не знают и спокойно работают в поле. Даже дети, вспоминает Ризван Хабибуллин:
«29 сентября 1957 года, мы, учащиеся Карабольской средней школы, убирали корнеплоды на полях колхоза им. Жданова. Около 16-и часов все услышали грохот откуда-то с запада и почувствовали порыв ветра. Под вечер на поле опустился странный туман. Мы, конечно, ничего не подозревали и продолжали работать. Работа продолжалась и в последующие дни. Через несколько дней нас почему-то заставили уничтожать не вывезенные еще к тому времени корнеплоды...К зиме у меня начались страшные головные боли. Помню, как я катался в изнеможении по полу, как обручем стягивало виски, было кровотечение из носа, я практически потерял зрение».
Программа переселения из радиоактивного жилья
К эвакуации приступили только через две недели. Сначала вывезли 1300 человек из 5 сел на расстоянии до 22 километров от места взрыва. Села полностью уничтожили и захоронили. Спустя год (ГОД!) – эвакуировали еще 4 тысячи человек. Через два с половиной года продолжили переселять дальше. В общей сложности эвакуировали 12 700 человек ( в зоне поражения живет 270 тысяч) и уничтожили 23 населенных пункта.
За все это время люди, особенно те, кто проживал на территории Челябинской области, уже получили достаточные для раковых заболеваний дозы облучения. Но вот ирония, документы по взрыву рассекретили только в 1989 году, но не все. До сих пор нет точных цифр по погибшим и облученным. Источники не сходятся один с другим.
По некоторым данным, которые не претендуют на абсолютную точность, в период с 1948 по 1998 год радиоактивное облучение в связи с работой комбината получили 500 000 человек.
По состоянию на 1990 год 10 тысяч сотрудников ПО «Маяк» перенесли лучевую болезнь, 4 тысячи человек погибли от острой лучевой болезни.
До сих пор на территории так называемого Восточно-Уральского радиоактивного следа живут люди, которые продолжают облучаться. Несмотря на большое количество времени, прошедшее с аварии, участки зоны поражения все еще классифицируются как зоны экологического бедствия.
Я наткнулся на историю: в одной из брошенных деревень нашли стихотворение:
Посылает "Маяк" не спасенья лучи:
Стронций, цезий, плутоний - его палачи.
Цинизм
Теперь еще раз кратко. Тысячи людей прогоняют через реактор, чтобы не тормозить ядерную программу. Они получают облучение средней тяжести. Многие из этих людей, в том числе Курчатов, преждевременно умирают от болезней. Курчатов – от тромба в 57 лет.
Потом «Завод № 817» - ныне ПО «Маяк» - сливает в реку радиоактивные отходы и на протяжении двух лет не сообщает об этом людям, живущим в окрестностях. В итоге за время работы завода, а он и сейчас работает, около 125 тысяч человек, которые в разное время жили у Течи, были облучены.
После взрыва в 1957 году только через 2 недели они начинают эвакуировать несколько деревень в наиболее зараженных районах. Остальных вообще через 2,5 года, и то не всех. А сразу после аварии посылают школьников и женщин на засыпанные радиоактивной пылью поля закапывать в землю радиоактивные овощи.
До сих пор часть документов засекречена, ПО «Маяк» работает. Более того, до 2015 года «Маяк» и закапывал свое радиоактивное озеро, и продолжал сливать в него отходы одновременно, а река Теча загрязнена настолько, что по самым оптимистичным оценкам, без вмешательства людей она очистится через 300 лет.
Я удивляюсь циничности и бездушности людей, которые это делали. А потом вспоминаю, что есть еще десятки таких историй. Есть Тоцкий полигон, где солдат отправляли через ядерный гриб без защиты, есть Семипалатинский полигон, на котором взорвали свыше 200 ядерных бомб, есть полигон Новая Земля.
Почему японцы расселили всю Фукусиму и набирали только добровольцев в ликвидаторы? Почему они строго следили за поглощенными дозами и отправляли людей домой, как только они ее наберут? Почему у них чтят 50 работников станции, которые первыми принялись за ликвидацию? А кто хоть что-нибудь знает и помнит о Челябинске-40 (ныне Озерске)?
Одно можно вынести из всего этого. У нас в стране есть особые правила строительства чего угодно: на фундамент следует засыпать кости. Чем больше костей, тем дольше здание простоит. Братская могила – вот настоящий символ России, а не балалайка и водка.