Кошки в этой истории отнюдь не главные, но начинается она всё-таки с них. Кошек это, конечно, абсолютно устраивает: им нравится быть изначальными больше, чем главными. В этом есть неописуемое торжество начинания историй.
Так или иначе, а всё начинается с кошек.
Кошек они заводят одновременно, всё как и положено.
Абсолютно ошалевшему от такого Хайду кота торжественно вручает Эржебет: породистого, снежно-белого ориентала с огромными инопланетными ушами и горбатым носом. Говорит, оставили в ветеринарке у знакомой, а он взял и выздоровел всем назло, держи, я тут добрая волшебница, и сейчас я тебе причиню добро и счастье нанесу, не рыпайся. И Хайд, привыкший любую почти волну чувств выражать в форме гнева, замирает и не знает, куда девать руки, когда белоснежный неземной кот карабкается с его колен на плечи и замирает там, словно мурлычущий воротник, источая любовь во все стороны с непотребным усердием.
И когда мурчащий воротник засыпает, на пороге кафе — а где ж ещё им сидеть! — буквально сразу возникает встрёпанный Джекилл. В пальто, как Джекиллу и положено, но зато без шарфа, а это уже форменный беспорядок номер два. Шарф, правда, быстро находится — у него же в руках: в ткань замотан дрожащий от промозглой уличной сырости лысый кот. Первое время все думают, что кот то ли просто облысел от чего-то, то ли ошпарен, но нет, он оказывается натурально сфинксом, совершенно обалдевшим от собственного пребывания на улице, в центре Города. Сфинкс бархатистый и пахнет солнцем и немного песчаником, если уж для ценителей. Приходя в себя, он первым начинает бродить по «Башне», будто бы это его дом, Агата в шутку ругается, что кошачье кафе тут не у неё, это, пожалуйста, в «Мир хаоса», их профиль.
Откуда берётся кот Януса — Янусова же страшная тайна. Факт в том, что ни шерсти, ни даже подобия мышц или кожи у кота нет, только кости, держащиеся вместе и двигающиеся, как у живого, при движении, благодаря… а, чёрт его знает, благодаря чему. Янус таинственно жмурится, тоже как кот, согревшийся на солнце, а его костяное не пойми что умудряется даже мурлыкать, не имея ни голосовых связок, ни специфических мышц. Кот единодушно признаётся второй на Город Тварью, пусть и не из Нижнего мира, и остаётся, обложенный с разных сторон сфинксом и ориенталом. Имён ни одному не дают, какой смысл, если уж коты, кажется, воспринимают себя этаким многослойным единым целым, под стать хозяевам.
…форменным беспорядком номер один оказывается проклятое Джекиллово сердце.
Джекилл отшучивается, но как-то неловко — мол, не выдерживает, что вы все, такие прекрасные, рядом со мной, это всё ничего, привыкнет и пройдёт.
Ледяная игла и правда проходит — насквозь пронзает, заставляет пульсирующую алую кровь неловко замереть, как на внезапном перепутье: теперь куда?
Эржебет возглавляет сегодня немногочисленную Джекиллову свиту, и тяжесть ответственности не давит, а крыльями расправляется у неё за спиной. Она сегодня идёт впереди, и Джекилл прямо за ней, а уже за ним Хайд и Янус, потому что вчетвером никак нормально не разместиться на тротуаре всем вместе и рядом, а раз Джекилл идёт посередине, то свита, бесспорно, принадлежит ему.
Ей приходится замереть на середине шага, это какое-то не шестое даже чувство, а восьмое, девятое и далее по списку, потому что она даже успевает обернуться, когда лицо Джекилла белеет, он запинается, останавливается, неловко протянув руку к собственной груди. И выражение у него растерянное и не испуганное, а просто изумлённое донельзя.
Разве врал тот, кто сказал, что счастливым умирать не положено?
Хайд его ловит, падающего, и кровь грохочет в ушах, всё вокруг неестественно отдаляется, просвечивает перевёрнутыми цветами Нижнего мира.
— Помоги, — шепчет Хайд и кажется таким беззащитным и напуганным, что у Эржебет — за компанию с ними, вестимо, — тоже разбивается сердце. Бывают смерти, от которых самого себя спасти не получится, как ни старайся.
Во всей этой суматохе никто не успевает заметить, когда и куда пропадает Янус.
Джекиллу кажется — зеркало наконец-то раскололось, рябое стекло, осколки пропороли кожу, вгрызлись в расширенные от боли зрачки. Джекилл беспомощно и криво улыбается склонившейся над ним Эржебет, на чьих коленях он почему-то лежит. Прямо посреди пустой так некстати улицы.
— Я сейчас, я сейчас, — шепчет Эржебет, захлёбываясь слезами, которые почему-то, по какой-то дурацкой прихоти, текут словно бы внутрь, а не наружу, и заполняют, заливают гулкую чашу где-то под рёбрами. Эржебет без сомнений расплетает бережно собранные ею в замысловатую вязь магические нити: обвивает ими Джекилла, получается нечто среднее между коконом и кольчугой. Ненадёжно, но хоть так удерживают его здесь.
А Джекиллу видятся лица: Агата, Чародей, Мастер даже… Странные, заострившиеся, как у него теперь, черты, глаза чёрные и пустые — беспомощности воплощение. Губы стянуты неровными, неаккуратными стежками. Мы ничего не можем сделать, мы ничего не можем, прости, мы не…
Мир сжимается до узкой тени.
— Я долго не продержу, — тонким от страха голосом говорит Эржебет и сама не верит, что это её слова. Нити рвутся на глазах, и она, может, даже слышит грохот несчастного Джекиллова сердца — или это её собственное стучит так загнанно.
— Ну давай, — шипит Хайд озлобленно. Эржебет требуется несколько секунд, чтобы понять: нет, не ей. — Давай, приходи… Я его так просто не отдам!
Хайд Смерти ждёт — не своей, но чужой. Он ни секунды не боится, он вообще теперь разучился бояться. Самое страшное, что могло, уже случилось. Хайд лучше всех умеет одним словом, жестом одним обращать всё вокруг в поле боя. Эржебет натурально ощущает себя медсестрой, сидящей с раненым.
С умирающим, чего уж.
И не только Эржебет, видимо, кажется — Хайду такие иллюзии и правда удаются, потому что он первым в них верит, — и Смерть возникает чуть ли не из ниоткуда, а на самом деле — из ближайшего переулка, и смотрит по сторонам с удивлением. Его к таким местам всегда притягивает, как магнитом, против собственной воли.
— Ну уже нет, — рычит Хайд, и Эржебет не сразу узнаёт голос друга детства: надтреснутый и хриплый. — Я тебе не позволю его забрать!
Смерть глядит устало: мол, будто бы мне это доставляет радость, и ты бы знал, сколько раз я такое уже слышал…
Но Хайду-то, в отличие от многих, хватает силы и ярости, чтобы схватить Смерть за ворот вышитой рубашки и ткнуть ему в лицо подрагивающим сжатым кулаком.
Смерть, надо сказать, держится молодцом, лицо недрогнувшее, прозрачные глаза. Он вообще-то умница, Эржебет бы так и сказала, если бы с губ сейчас могло сорваться хоть что-то, кроме судорожных всхлипов. А с ресниц — хоть что-то, кроме слёз.
— Так ты его не спасёшь, — говорит Смерть. Зажатые в пальцах ножницы расправляются косой. — Его сердце больше не работает, разве не видишь? С таким сердцем не живут.
Хайд хочет ответить, конечно же, накричать, ударить, но из горла рвётся один только рык, как у раненого зверя. Будто это он сейчас умирает, сжавшись комком в объятьях подрагивающих колдовских нитей.
В каком-то смысле так оно и есть.
Эржебет бы броситься к нему, обнять да оттащить, но она сидит и держит на коленях голову Джекилла, укутанного бесполезной рвущейся сетью, кольчугой, которая так никого и не спасла. А Хайд, как дурак, всё держит подрагивающий кулак у Смерти перед лицом.
— А без него? — спрашивает Янус. Не заметишь ни куда ушёл, ни как вернулся. Только ярко-бирюзовая дверь покачивается у него за спиной, открытая между двух фонарей. Да три кошки живым воротником покачиваются на плечах.
— Что? — переспрашивает Смерть.
А Эржебет почему-то сразу успокаивается — между пальцами скользят пряди Джекилловых волос, переплетённые с нитями её заклинаний. И видит, что и Хайд тоже спокоен. Он, конечно, всё ещё старается казаться грозным, но Янус смотрит так светло, и вообще, с ним этот мир обращается в свет и звенит…
Очень сложно бояться или злиться. Лично у Эржебет совсем не хватает на это сил.
— С таким сердцем не живут, — мягко повторяет Янус. — А без него?
Отстраняет Хайда — почти объятием. Встаёт перед Смертью очередной преградой, ещё одной линией обороны.
— У меня нет сердца, — говорит. — Мне оно совсем не нужно. Совершим обмен?
Всем известно, что больше всего Смерть любит хорошие сделки.
Он кусает губы задумчиво, а потом вдруг улыбается тепло и ласково — и немного по-Агатиному.
— Ты ужасный хитрец, дикая тварь из Нижнего мира, — говорит. — А с виду и не скажешь. По рукам.
Эржебет заворожённо смотрит, как коса расплавленным металлом перетекает в заострённый зеркальный осколок. Опять эти проклятые зеркала… И Янус, всё так же светло улыбаясь, обеими руками вонзает его себе в грудь: туда, где должно бы быть трепещущее человеческое сердце.
Не издаёт ни звука: только Хайд у него за спиной сипло выдыхает и до боли впивается ногтями в ладони. И дышать перестаёт уже не только Джекилл.
Кошки хором мурлычут, заводят странную песню, только дело, конечно, не в них… Смерть рассеянно чешет то место, где у выбеленного кошачьего черепа должно быть ухо. И смотрит напряжённо, как дрожит на конце зеркального осколка переливчатая синева. Позволяет лысому коту бережно подхватить её зубами и положить в ладони. Чтобы аккуратно погрузить в грудь Джекиллу.
В руках остаётся и трепещет неровно тёмное сердце Джекилла.
— Завершим обмен, — хмыкает Смерть. И вкладывает сердце между рёбер маленького храброго Януса. Тот настороженно замирает, привыкая к странному ощущению внутри. И снова улыбается.
И кошки мурлычут: живой лоскутный шарф.
Смерть исчезает, не попрощавшись, но Эржебет почти сердито думает, что всё равно найдёт способ добраться до него и поблагодарить.
— Твоё сердце теперь принадлежит мне, — говорит Янус, сияя глазами. Светлыми, как весенний ливень.
— Именно то, что я мечтал услышать, вернувшись из мёртвых, — хрипловато говорит Джекилл, и Эржебет вздрагивает, чуть не роняет его от неожиданности. Но быстро приходит в себя, расцеловывает его, ещё не понимающего ни черта, в щёки. Освобождает от остатков живительной паутины.
И смеётся от счастья.
Хайд смеётся и плачет вместе с ней, помогая Джекиллу подняться на ноги.
— Как же ты теперь будешь нас любить? — спрашивает, не понять, у кого.
— Как и раньше, — отвечает за всех Янус. — Не только сердцем, а всем собой. Ничего сложного, — он подходит ближе и прижимается макушкой к заплаканной щеке Хайда.
Три кошки, три почти не волшебных кошки, мурлычут у них на плечах.
Автор: Анна Быстрова