Эта статья писалась для закрытого конкурса в Дайри, теперь время прошло и могу опубликовать это эссе, посвященное фантастике, уже в открытую.
Если задуматься, какова главная тема фантастики XX века, то я бы сказал, что это тема контакта. С внеземным разумом, естественно. Либо с людьми прошлого (попаданчество), либо с прекрасным человечеством будущего (светлое коммунистическое завтра). Если завтра не прекрасное — то это вечная тема антиутопии, которую я бы выделил в отдельный жанр.
В XIX веке и ранее главной темой было освоение границ: освоение новых территорий посредством новых технических достижений. Все в соответствии с духом времени.
Дух же века XX желал контакта с чем-то иным, не таким, как раньше. Если любых аборигенов раньше подчиняли и цивилизовывали, то теперь хотелось понять, каковы они, иные. Иные со звезд — и иные, которые родятся не от века нынешнего, далекие наши потомки, к которым так стремилась воззвать советская идеология и литература.
В наш рассказ неизбежно попадут и предтечи (Уэллс), и крепкие деятели мейнстрима (Лейнстер). Ведь все рождается из противоречий и само порождает их.
Первые произведения о светлом будущем были явно полемическими, сам Ленин говорил ученому и фантасту Богданову (который написал роман «Красная звезда», как раз о контакте с марсианами, у которых уже был построен коммунизм), что нужно писать новые произведения, фантастические произведения, которые должны показывать светлое будущее, полемизируя с буржуазными авторами, которые видят в будущем только еще более масштабное порабощение человека человеком, природы человеком, человека капиталом.
Одним из первых таких произведений, уже послевоенного времени, стал рассказ Ивана Ефремова «Cor Serpentis» («Сердце змеи»), о контакте в глубоком космосе между представителями человечества будущего и инопланетянами. Весь рассказ был полемикой с рассказом Мюррея Лейнстера «Контакт», где происходило примерно то же самое, но представители обеих цивилизаций были явно носителями капиталистических ценностей. От этого контакт превращался в кошки-мышки, поединок умов на тему «как бы нам и контакт совершить, и местоположение наших планет друг другу не выдать». Казалось бы, а зачем так именно об этом беспокоиться? А потому, что представители капиталистического общества справедливо подозревали, что, узнав местонахождение их родной планеты, другие сразу на нее нападут.
Решался конфликт как в старой загадке про двух всадников из сборника народных русских сказок Афанасьева (или даже в задачнике Магницкого). Они были одинаково быстры и уже не могли соревноваться, кто придет первым. И тогда они решили соревноваться, чья лошадь придет последней. Естественно, после старта никто не спешил трогаться с места. Так и стояли, пока почтенный старец не подсказал им что-то на ухо. И тут же оба всадника рванули во весь опор. Вопрос: что он им сказал?
Ответ прост, он сказал им: «Пересядьте». Так и в рассказе Лейнстера — два экипажа поменялись кораблями. Мол, когда они разберутся в полной мере, как управлять кораблями, то уже достаточно удалятся друг от друга.
В рассказе у Ефремова все гораздо гуманистичнее, и при этом без такой натянутой логики. Неудивительно, что именно с этим рассказом захотел поспорить наш классик. У него экипажи решают некоторые проблемы друг друга и в первую очередь обмениваются координатами планет. Потому что в коммунистическом обществе будущего не может быть подозрений такого толка. Да и выйти в космос и достичь иных звезд могут только представители высокоразвитого общества.
Так вот, в дальнейшей истории жанра мы видим именно такое пересаживание, как у героев рассказа Лейнстера и героев старой русской загадки
Вперед, читатель! Я покажу тебе, как меняются взгляды, как черное становится белым и белое — черным. Как одни продолжают других и на что намекают при этом. А также о королях и капусте, и всем прочем.
Настало время ревизии прошлого, полемики с классиками. И оно пришло в виде повести Лазаря Лагина (да, того, что написал нам «Голубого человека», а про Хоттабыча вы и без меня знаете). Повесть называлась «Майор Велл Эндю», что примерно можно перевести как «Майор Ну-а-ты?» (Well, and you?).
Эта повесть была, как сейчас говорят, «вбоквелом» к классической «Войне миров» Герберта нашего Уэллса.
В ней главным героем был артиллерийский офицер, которого главный герой «Войны миров» встречал в основной книге. Майор — как бы волею случая — встал на сторону марсиан. Стал для них чем-то вроде «полезного еврея», который уговаривал пленников инопланетян не бояться и не сопротивляться им. Говорил, что марсиане цивилизованные и не обидят их. О том, что марсиане пьют кровь, он уже знал. И они оставили его в живых — он помогал держать пленников в спокойствии.
На протяжении повести мы видим, как «несчастная жертва обстоятельств» становится натуральным предателем человеческого рода, этаким власовцем. Что, в общем-то, показывает, что идет не просто война двух рас, но двух мировоззрений. Жаль только, среди марсиан нет перебежчиков, даже пленных нет. Марсианского Паулюса нам не дали возможности лицезреть.
Итак, перед нами, читатель, — полемика.
Кое-кто тут вспомнит «Машину пространства» Кристофера Приста, где тоже обыгрывается «Война миров», и еще и «Машина времени» заодно. Там мы даже видим Марс и жизнь его обитателей вблизи, в стане врага. Но все же это произведение уже относится к постмодернизму, где синтез возникает как литературная игра с наработанными образами.
Мы же говорим о светлой мечте, описанной полемически, в противовес массовому ширпотребу.
Главным вестником этой мечты стала «Туманность Андромеды» того же Ивана Ефремова. Тут он впервые в крупной форме позволил масштабно шагнуть за пределы насаждаемой тогда фантастики «ближнего прицела». Совершенно новое общество, глобальная картина мира и взаимоотношения на уровне космоса. Такого еще не бывало. И вероятно, не будет в реальности. По крайней мере, мы не увидим, и поклонники теорий Ефремова, которые пытались и пытаются уже сейчас воплотить их в жизнь, тоже не увидят. Мы, по хронологии Ефремова, — в глубокой древности. Цивилизация — лишь кожура на яблоке, а вся его внутренность — дикость и звериные инстинкты.
Выход такого романа не мог не повлечь полемики, а вместе с нею — и простого злословия. Стали популярны в литературе шутки про героев мира будущего с именами типа Цир Куль и Куль Ман. А герой «Туманности» Дар Ветер стал всерьез рассматриваться (кое-кем) как прообраз Дарта Вейдера. Естественно, кроме чего-то общего в именах, между ними — пропасть в миллион парсеков.
Появились подражатели и прямые плагиаторы. Широко была известна повесть Колпакова «Альфа Эридана», которая во многих описаниях прямо копировала текст Ефремова, и также бессовестно насиловала сюжет. Помнится, в далеком детстве мне это произведение даже нравилось. А потом Колпакова разоблачили деятельные пионеры, правда на материале других его творений.
Но мы о полемистах. Обратимся к ближнему зарубежью. Братья-поляки взрастили Лема, и пан Станислав принялся творить и отображать. Первым его известным произведением стал роман «Астронавты» (он даже был экранизирован в ГДР с участием советских актеров). Здесь герои летели на Венеру, посмотреть, что сталось с могучей тамошней цивилизацией, которая, оказывается, хотела нас завоевать. Так же, как у Уэллса, следили они жадными органами зрения за Землей, при этом даже не разделяя людей на отдельные особи. Они, похоже, вообще не считали людей разумными. И планировали поработить Землю. Но погибли в пламени атомной войны, сгубив всю свою планету. Логичный конец, по Ефремову, для капиталистического общества, которое доросло до межпланетных завоеваний. Что интересно: в этом романе не показано сколь-нибудь особо отличающееся общество; описанию нового человечества Лем посвятил роман «Магелланово облако» (тоже экранизирован, хотя и не близко к тексту).
В этом романе люди уже светлого завтра летят к звездам, чтобы встретить потомков улетевших туда ранее людей еще капиталистической формации, что ведет ко многим конфликтами и движет сюжет.
Тут Лем ухитрился устроить полемику сам с собой. В поздних интервью он говорил, что со стыдом признает свое авторство «Астронавтов», а «Магелланово облако» нужно запретить публиковать, чтобы этот роман не совратил никого, не увлек бы картинами нового справедливого общества.
Это все, впрочем, не мешало Филипу Дику в далекой Америке обвинить Лема в том, что он не один человек, а несколько — целый литературный проект Кремля. Знает много языков, эрудирован, пишет разноплановые произведения, иногда противоречив в высказываниях — это наводит на мысли, знаете ли. В результате Лема исключили из Американской Ассоциации Фантастов, куда он был принят почетным членом. Протестовала только Урсула Ле Гуин… Но ее эксперименты по построению обществ будущего — тема отдельной статьи.
Итак, влияние писателей на умы велико, очень велико. Пришла пора включить телевизор. И увидеть творение Джина Роденберри. Великий и ужасный «Звездный путь». Путь во тьму, туда, где не ступала нога человека. Смел был и шаг самого создателя. Впервые показано общество будущего, где женщина, да при этом еще и черная, — не прислуга, а офицер связи на мостике (Ухура), а один из офицеров — вообще русский (Чехов). В полнометражках появляются и самостоятельные женщины-офицеры и женщины-командиры, представители различных инопланетных рас живут в едином обществе Федерации.
По сравнению с другими проектами подобного рода, «Звездный путь» породил неувядающий фандом, и члены его, несомненно, разделяют идеи создателя. Это вам не «BattleStar Galactica», напичканная идеями мессианства (создатель ее был мормоном). Нет смысла перечислять все пародии на «Звездный путь» и подражания ему. Они лишь укрепили этого колосса. Если он и стоял на глиняных ногах, их ему последовательно уплотнили и обожгли огнем сарказма и критики. И он выстоял. И будет стоять.
Будучи космической оперой по форме, «Звездный путь» проложил дорогу для тех, кто не решался шагнуть в космос, — и вот на сцене новые герои.
Братья переводили зарубежных авторов и нахватались от них идей и терминов: краулер, кибер — все эти слова они позаимствовали у Андре Нортон, она же Алиса Мария Нортон, одна из тогда еще редких женщин-фантастов, которая была вынуждена писать под мужским псевдонимом (для сравнения: Джеймс Типтри-младший, Ли Брэкетт — им было проще, по имени невозможно понять, какого пола автор). «Какие братья, брат?» — спросите вы меня.
Конечно, это они, Братья Стругацкие. Входили в так называемую «Школу Ефремова», считали его своим учителем и вдохновителем, старались развить его идеи. Создали масштабную картину светлого будущего — Полдень. Не без противоречий, поскольку писалось все в разное время и при разной идеологической погоде, но картина не менее вдохновляющая. Одухотворенный труд, братство людей, масштабное исследование космоса. Неудивительно, что в некоторых пламенных письмах в редакцию герои и постулаты Ефремова и Стругацких часто смешивались. Не все знали о «Школе Ефремова», но все ее чувствовали.
Эти менторские взаимоотношения породили одну из загадок советской фантастики — роль Стругацких в судьбе Ефремова и его наследия. Нашлись авторы, которых мы не будем называть по имени, утверждавшие в ненавязчивой форме, что именно Стругацкие стучали на Ефремова и прочих фантастов этого круга и именно они как-то поспособствовали и его смерти. Только вот неясно, какие дивиденды они от этого получили, где тот мешок печения и котел варенья, который дают в таких случаях.
Любого, кто пишет о светлом будущем, подозревают в самом черном настоящем. Ефремова — в том, что его подменили на английского шпиона во время одной из гобийских экспедиций. Стругацких — в стукачестве против него же. Казанцева подозревали в написании внутренних рецензий с указанием компетентным органам на образ мысли неугодных авторов…
«ДИ ПХИ ЮЙ ЧХОУ — Земля рождена в час Быка (иначе — Демона, два часа ночи)».
(Старый китайско-русский словарь епископа Иннокентия, Пекин, 1909)
(Эпиграф к книжному изданию «Часа Быка» Ивана Ефремова)
Темен час перед рассветом…
Можно ли теперь, с уходом этих титанов, надеяться на новые произведения о светлом часе человечества у светлого яра Вселенной? Я думаю, можно. Давайте посмотрим на произведения Йена Бенкса, а именно цикл «Культура».
Произведение это именно постмодернистское, да и сам автор видный постмодернист («Осиная фабрика», «Бизатказнае арудие»). Но тут он рисует поистине масштабную, достойную колоссов прошлого картину. Цивилизация звездного масштаба, но при этом не поработившая свободу воли и трудовые ресурсы человека, но давшая им новое измерение творческого порыва. Цивилизация Культуры, по сути, не имеет конкретных границ, находя их в галактическом масштабе там, где она встречается с косностью иных, неизбежно стоящих на более низкой ступени развития народов. Бэнкс подчеркивает: «тяжело бремя белого человека», его цивилизаторская миссия тяжела для него самого, сам контакт Культуры с иными цивилизациями как в войне, так и в прогрессорской деятельности, — очень тяжел для непосредственных исполнителей, как людей, так и ИскИнов.
Есть и другие примеры, и в прошлом, и в настоящем. Вспомним еще из наших — Сергей Снегов, Вадим Шефнер, Север Гансовский. И по другую сторону — Урсула Ле Гуин, Иен Бэнкс, Чарльз Стросс, Кори Доктороу и многие другие…
«Бодисатва сказал: "Теперь, прикоснувшись к скрытому в прошлом и будущем, пойди уединись в надлежащем месте и напиши для всех людей". Ученик возразил: "Повелитель познания, не дано мне искусства писать на все три колесницы жизни — высшую, среднюю и низшую. Где взять великое умение?"
Бодисатва ответил: "Знание, тебе открытое, налагает обязанность. И должен ты попытаться". "Повинуюсь", — сказал ученик.
(Из тибетских легенд)»
(Эпиграф к первому, журнальному варианту «Часа Быка» Ивана Ефремова)
Такие дела. (Курт Воннегут)