Я постепенно перехожу от проблемы пространства к проблеме авторства в искусстве. Это работа Гонзалеса Торреса: куча конфет, расположенная в углу музейного зала — каждый посетитель может взять себе из нее по конфете. Получается, что зритель, вовлекаемый в произведение, сам является в какой-то степени соавтором. Но здесь этот вопрос, наверно, стоит не так остро.
Более подходящий пример — Николай Полисский. Он работает в направлении ленд-арта в деревне Николо-Ленивец. Вот второй его проект там — «Сенная башня», а первым проектом были «Снеговики». Когда дядя Коля (так его называют в деревне) задумывал этот объект, он понял, что ему нужны рабочие руки, и позвал местных мужиков, они сначала выполняли работу как обычное поручение. И когда их потом спрашивали, как они к этому относятся, некоторые говорили: «это задумка Николая, я участвую в ней только как рабочие руки», — а другие действительно ощущали себя, как художники, чувствовали сопричастность. И это очень классная история, потому что они ведь до сих пор с жителями Николо-Ленивца и даже двух соседних деревень делают что-то вместе, притом даже вместе выезжают заграницу. Вообще, я не знаю, что еще может быть ближе к упомянутой в предыдущих частях ницшеанской позиции.
В разговоре о проблеме авторства нельзя обойти стороной вопрос о том, можно ли считать животных и роботов художниками.
Это работа Дэвида Слейтера, он поехал в Индонезию для того, чтобы фотографировать хохлатых павианов. Во время одной из съемок он устанавливает оборудование, камеру для съемки так, что обезьяны могут к этому всему подойти, что-то сделать. Он же отходит в сторонку и смотрит, и получается так, что обезьяны начинают, естественно, нажимать на что-то, фотографироваться, и несколько снимков вышли хорошими.
А это поросенок Пигкассо, которого хотели отправить на убой, и Джоан Лефсон, менеджер фермы, дала ему кисть и сделала на этом ему имя. И вот она пишет:
«Пигкассо хочет помочь потребителям понять, что порой тот, кого они употребили в пищу, имел ярко выраженную индивидуальность. И, возможно, это поможет многим людям сделать свой выбор в супермаркете более осмысленным».
Проблема в том, что все-таки животное не является инициатором. Вот мы сейчас возвращаемся к проблеме критериев и к тому, считает ли сам автор себя художником. Этот критерий, безусловно, не определяющий, если его нет, то произведение можно назвать искусством, но здесь этот критерий в принципе не возможен и, как по мне, это является критическим в этой ситуации.
А это робот Scumak, который вполне мог бы создавать все эти работы конвеерным путем, но его специально запрограммировали так, чтобы он генерировал каждую из них по восемь часов, чтобы, когда он работает над произведением, действительно казалось, что он творит. Но, опять-таки, хотя работу можно разбирать с точки зрения эстетичности процесса, красоты работ или силы высказывания, инициатива создания роботу не принадлежит, задумка принадлежит человеку.
А это Мистер Мозгоправ, или Mr. Brainwash, которого вы могли видеть в фильме «Выход через посудную лавку». По сюжету этого фильма он начал свою работу в искусстве достаточно стихийно. Просто сначала закрашивал трафареты со своим изображением, потом нанял целую «артель», и только говорил им, мол, «я хочу вот это с этим смешать, хочу, чтобы вы это так-то отфотошопили, сделали с этим такой-то коллаж», и у него куча таких вот работ.
С одной стороны, если подходить к этому с точки зрения, охватывающей личность художника, то кто-то может сказать, что, да, это коммерция. Просто человек наобум что-то смастерил, даже не сам, и его идеи не совсем оригинальны. А с другой стороны, если отвлечься от персоны художника, то те люди, которые туда пришли размышлять над этими работами и которые выставлены полными идиотам в этом фильме — они же не знают, как это действительно происходило. То есть если отрывать личность автора от его произведения, то контекст совершенно меняется. И в то же время, если поддерживать теорию того, что Mr. Brainwash — это просто какой-то проект Бэнкси, который на самом деле создал такую мистификацию, то это вообще получает новый и достаточно интересный разворот.
Здесь я говорю о критерии того, как сам автор относится к своему произведению. Тут можно вспомнить нашу историю замечательную с бабулей, которая решила отреставрировать Христа. Во-первых, она использовала здесь краски и кисти. Но этого все-таки недостаточно для того, чтобы точно идентифицировать ее работу как искусство, потому что здесь нет какой-то определенной цели, задумки, нет мастерства, это даже можно назвать вандализмом. Но то, какой разворот эта история получила, в том смысле, что туда даже начали ради этой фрески ездить люди, то, какой это контекст потом приобретает — возможно, отчасти это легитимирует его как искусство. Ведь тут можно много о чем поразмышлять. Например, о ценности объектов искусства. Возможно, «вандализм» старушки куда ценнее записанной фрески, куда больше может сказать нам о вере, об истории искусства, о восприятии человека.