Автор: Николай Соснов
Читайте Пролог, Главу 1, Главу 2 романа "Крепость" в нашем журнале.
ГЛАВА 3. КАЛАШНИКОВ
28 октября. Тайный указ Кагана о защите народа и государства.
С прискорбием встретили мы известия об учащении в государстве нашем действий, подрывающих устои веры, и распространении слухов, порочащих священное Слово Единственного. Нечестивцы, возводящие хулу на святых мужей улемов, клеветой своей ввергают души подданных моих в царство шайтана. Не дремлет Враг рода человеческого. Испытав на простоватых умах народных чары учения ложного Пророка, будто бы от имени Господина Небес говорящего, и поманив легковерных фальшивым Заветом, ныне дьявол пустил в мир новую ересь. Прячась во тьме ночной, шепчут посланцы его, будто обманывают улемы, выдавая за Слово Единственного ненастоящую книгу. И будто бы есть на свете книга иная, истинная, Назиданием зовущаяся.
Стремясь защитить подданных наших, предписываем управителям земельным и начальникам сельским:
1. Кто повинен в ереси новой, а равно хулил улемов или Слово Единственного, тот достоин одной только смертной казни секретной. Надлежит оную произвести ядом.
2. Заводил кружков еретических отнюдь на месте не казнить и не пытать, а скорее посылать под стражей надежной к Блюстителю Справедливости. По расследовании дел прискорбных надлежит их секретно сжечь.
Собственные руки приложили:
Азамат Булат, Каган
Данис Джанибек, Визирь
Зиннат Кузеев, Блюститель Спокойствия
Ильдус Потапов, Блюститель Справедливости
Глеб Аляутдинов, Блюститель Веры
Наступили холода. Затянутые ледком лужи хрустко дробились под копытами лошадей. Осень, как недовольная результатом трудов своих портниха, раздевала лес, срывая с деревьев желто-красные обновки. Низко над землей нависли тучи, и нудный дождик с терпением сумасшедшего моросил час за часом. Двое, свернув с северо-западной ветки Торгового тракта, подъезжали к Оленьему лесу, владению шамана Бирнира.
Даниил Максимович Калашников заботливо укрыл коня запасным плащом и приказал наемнику позаботиться о нем. Муромцев кивнул, и, приняв поводья, привязал животное рядом со своей лошадью, сунул ему под морду торбу с овсом, после чего исчез среди деревьев.
Способ экстренной связи они обговорили заранее, так что спутник Калашникова сразу занял позицию для скрытого наблюдения. Хищники хозяйство Бирнира обходили стороной. Случайный прохожий, натолкнувшийся на стреноженных лошадей, легко бы догадался, что хозяева близко, а вот увидеть их раньше, чем они сами того пожелают, не сумел бы. Муромцев военное дело знал туго и часто повторял, что часовой ошибается лишь однажды в жизни, а именно, когда горло перерезает нож вражеского лазутчика. Речь наемника пестрела подобными поговорками, что нарушало образ обычного телохранителя напрокат и демаскировало его перед внимательным собеседником как книгочея. Грамотный полевой разведчик и диверсант, Муромцев на роль агента-конспиратора годился гораздо хуже. Зато ему Калашников доверял как себе. Это обстоятельство перевешивало любые недостатки Муромцева.
Калашников огляделся по сторонам, поправил шапку и капюшон, плотнее закутался в плащ и устремился в лес. Еще в лавке он сменил модный костюм зажиточного горожанина на скромную одежду старателя. Любимый клинок-кастет переместился из шляпного тайника в гнездо на поясе. Метательные ножи Калашников распределил по рукавам и секретным карманам. Оружие последнего шанса — тонкую и острую металлическую спицу — он разместил особенно тщательно. Внешне, однако, старатель Калашников казался почти безоружным: дорожный посох в руках, под плащом проглядывают смутные очертания пояса с кинжалом и инструментами, за спиной рюкзачок, из которого торчит рукоять лопатки.
Муромцев какое-то время будет следить за ним из укрытия на косогоре. Это успокаивало. Все-таки они находились только в полусутках пути от Рынка. Порой Калашникова охватывало совершенно беспричинное ощущение опасности, как будто ловкие соглядатаи ухитрились-таки увязаться за ними. Он понимал сколь это маловероятно, учитывая принятые предосторожности, но подавить обостренное чувство опасности не получалось.
Возможно на повышенную бдительность Калашникова, временами перерастающую в навязчивую подозрительность, влияло то обстоятельство, что его книжный магазин служил одной из важнейших явок Алфавита на Рынке. Там под видом покупателей и поставщиков сходились и передавали сведения люди-буквы, образуя ячейки-слоги, складывавшиеся в слова, фразы и предложения живого текста, ловчей сетью охватившего большинство известных земель. Среди десятков тысяч тонких нитей и крепких веревок торговли, дипломатии и шпионажа, тянувшихся отовсюду к Рынку, сотни принадлежали Алфавиту. Их надо было нащупать, распутать, соединить с другими, обрубить ослабевшие и сгнившие, связать случайно распавшиеся или преднамеренно оторванные. И все по большей части проделывалось лично, не перекладывая без нужды собственную ношу на менее опытных помощников, которым надлежало обеспечивать работу лавки, и сохраняя маску молодого уважаемого купца, сердцееда и завидного жениха. Дни томительного ожидания связных и недели пошаговых интриг сменялись часами лихорадочного действия.
Калашников отводил душу, отправляясь на городское дно и обнажая перед преступниками смертельное естество хищника. Начальники Алфавита и это считали частью игры, удачной дополнительной маскировкой под темного дельца. В случае провала можно выдать фальшивого купца Калашникова за атамана шайки, промышлявшей контрабандой и разбоями. Алфавит на Рынке легально представляли две дюжины лицензированных наставников-рационалистов, гостиница и существовавший на правах молитвенного дома читальный зал Последнего завета. Уважаемое братство грамотеев, конечно, не занималось шпионством и не имело общих дел с грабителями и убийцами.
Бесшумной тенью скользя меж стволами сумрачных дубов-великанов, Калашников мысленно усмехнулся. Смысл его деятельности состоял в том числе и в многослойном прикрытии разнообразных подпольных проектов и мероприятий Алфавита. Начальники ошибались в одном: образ душегуба был не очередным камуфляжем разведчика, а проявлением истинной сущности Даниила Калашникова, в прошлой жизни звавшегося Борисом Дзюбой.
Нет, он не получал удовольствия от страданий своих жертв. Чуждо ему было и чувство самоутверждения на почве насилия над слабейшим. Калашникову нравился процесс смертельной борьбы, соревнования, где на кон ставилась жизнь, а расплачивались на месте без всяких векселей.
При этом бессмысленные убийства Калашникова отвращали. Он убивал ради добычи или самозащиты и только. Если можно было сохранить жертве или противнику жизнь, Калашников обязательно так и поступал. По этой причине он держался несколько наособицу, отклонял предложения об устранении неугодных за плату и брался лишь за грабежи. Подобная щепетильность составила молодому разбойнику определенную репутацию и привела к парадоксу: за время бандитского промысла он убил только четверых, каждый из которых был вооружен и запросто мог прикончить его самого.
Первые семнадцать лет судьба Бориса Дзюбы складывалась довольно типично для подкидыша, обнаруженного бродягами на окраине имперской Столицы. Будущий респектабельный купец, пройдя последовательно полагающиеся ступени социальной иерархии дна, познал волчьи законы бандитских стай и в совершенстве освоил ремесло ночного охотника за кошельками. Выбор иного пути в окружении отбросов общества означал заведомое самоубийство.
Однако, Борис отличался от сверстников врожденной наблюдательностью и выработавшимся в дополнение к профессиональному чутью на опасность умением сопоставлять факты, анализировать и обобщать их, а, главное, делать верные выводы. Регулярные чистки и облавы в кабаках и притонах Столицы навели Бориса на правильное умозаключение: при нынешнем образе жизни рано или поздно он лишится свободы. Гибели Борис не боялся, но перспектива провести лучшие годы в плену, выполняя тяжелую и однообразную работу без всякой надежды заслужить волю, пугала почище самой изощренной казни. В то же время он желал продолжить привычную игру со смертью, поэтому не разделял стремление умнейших подельников сорвать крупный куш и бросить ремесло.
Еще в детстве Дзюбе повезло освоить грамоту и с тех пор он читал все подряд, что попадалось под руку. Любой человек из простого народа, желавший книжного знания, так или иначе тайно пересекался с буквоедами из Алфавита. Познакомился с ними и молодой разбойник. Скоро он понял, что в их лице нашел подходящий вариант. Алфавит стоял вне закона Империи и утвержденных установлений большинства прочих государств. В то же время братство книгочеев имело немалую силу, действовало организованно, старалось максимально обезопасить и обеспечить своих людей. Даже на каторге его члены продолжали борьбу и получали поддержку с воли вплоть до устройства побегов, что вполне устраивало Бориса. Ему были безразличны конечные цели Алфавита, но привлекали его сторонники, сплоченные и преданные друг другу. Насмотревшись на измены и свары столичных шаек, Борис превыше всего стал ценить честь и спайку в общем деле.
Опытные обитатели трущоб редко трогали противозаконных учителей. Книги — самый опасный товар, который трудно сбыть с рук в Столице, так что приличных барышей не дождешься, хлопот же выше крыши. За хищения книг брались в основном новички да залетные. Кое-кто промышлял выдачей читален властям, но подобное поведение осуждалось большинством. Дел с раскрытыми доносчиками никто не вел, даже если они свято хранили тайны прочих преступников, и разговор с ними, как правило, заканчивался одинаково — появлением очередного трупа в канаве или подворотне.
Однажды Борис все-таки получил срочный заказ на грабеж одного просветителя по прозванию Полюс. Носитель сего чудного имени, внешне безвредный старикашка, побиравшийся на улицах под видом дудочника, якобы владел очень ценным экземпляром древнего сочинения. У предложившего операцию посредника уже имелся покупатель, так что дело выглядело верным. Тогда-то Борис и придумал план, изменивший его дальнейшую жизнь. Вместо выполнения задания он откровенно поговорил с Полюсом. На следующий день оба они навсегда пропали из Столицы. Борис Дзюба умер, а на свет явился Даниил Калашников, после многочисленных испытаний доказавший безоговорочную лояльность Алфавиту и ставший доверенным шпионом Брандмейстера. На Рынке Калашникова знали как эмигранта из Каганата, купившего у прежнего владельца книжного магазина монопольную лицензию на продажу старых и новых изданий.
«И чуть не лишившегося ее вместе с головой!» - ругнулся про себя Калашников, углубляясь в чащу Оленьего леса, заросшую столь густо, что туда уже не пробивалась небесная капель. Вспомнилась история с появлением в небе над Рынком железной птицы, забравшей сумасшедшую компанию, поставившую его на грань провала. Как ни привык Даниил сдерживать эмоции, а тогда он буквально рвал и метал, укоряя себя за крайнюю беспечность. Но кто мог знать, что банальная операция по вызволению похищенного обернется грандиозным потрясением самых основ торгового города?
Когда железная птица улетела, проглотив убийц лекаря Каминского, но не оставив вожделенного Груза, верующие в Благодетелей пришли в бешеное исступление. Свидетели происшествия растеклись от площади по рабочим и ремесленным кварталам, разнося дикие и бессмысленные слухи. По Рынку прокатилась волна погромов. Охраняющие резали Ожидающих, Ожидающие не оставались в долгу. Те и другие расправлялись с поклонниками Гермеса и крушили статуи покровителя торговли. Преступный мир с толком использовал ситуацию, грабя и поджигая жилища богачей.
Целый день высунуть нос на улицу решился бы лишь окончательно спятивший человек. Все, кроме смутьянов и подавлявших бунт стражников, сидели по домам и молились своим богам о ниспослании мира. Лавку Калашникова штурмовали дважды и один раз пытались поджечь. Погромщиков встречали пистолетные пули и арбалетные болты, причем Калашников быстро определял вожаков и расстреливал их в первую очередь. В то же время в толпу вворачивался кто-нибудь из его приказчиков и без смущения перенаправлял взбудораженных людей к другим магазинам, как правило, принадлежавшим торговцам из Империи.
Бунт ширился, охватывая весь Рынок и, наконец, вернулся к месту зарождения — на площадь. Ручейки мятежного народа слились в бурный поток, ринувшийся к Складу. Там его ожидала плотина из мушкетов и старинных многозарядных ружей, стрелявших очередями. Четырех залпов и нескольких ручных бомб хватило, чтобы рассеять стихийное восстание. Возмущенные разом остыли и кинулись наутек, оставляя за собой сотни убитых, раненых и покалеченных в давке.
Горе побежденным. Следуя проверенному правилу, отряды стражи преследовали убегающих и рубили пойманных без разбора. Специальные посыльные Радетелей оградили избранные дома и заведения от обысков. Прочие жилища тщательно выпотрошили. Любого заподозренного обывателя выводили за дверь и тут же приканчивали. К концу карательной акции совокупный список погибших в конфликте приблизился к тысяче.
Калашников встряхнулся, отгоняя болезненные воспоминания. Его лавка подлежала зачистке, но спасло появление запыхавшегося посыльного. Светлана, старшая дочь Директора, была постоянной клиенткой и приятельницей Калашникова. Если бы она вовремя не вспомнила о нем…
Звуковой фон вдруг как-то сразу изменился. Лес словно уснул, накрывшись одеялом мрака. Прекратился тихий стрекот насекомых, оборвался стук дятла. Даже шелест дождика, казалось, примолк, испугавшись сгустившейся тени. Только потревоженные ногами путника палые листья шуршали по-прежнему сварливо и надоедливо.
Зловещая обстановка, однако, подействовала на Калашникова умиротворяюще. Он пересек нарисованную чародейской силой незримую границу Бирнирова маленького царства. Здесь шаманом утвержден свой порядок, отличный от законов остального мира. В его владении люди умирают только по воле духов, да и то под обязательный аккомпанемент колдовского бубна. Каждое страдание учтено заранее, любой изгиб судьбы уточняется и складывается в общую картину. Души мертвых охотников покоятся в довольстве под защитой шамана, а звери сами приходят, чтобы принести жертву человеку.
Едва слышный шорох обозначил затягивание веревочной петли на ногах Калашникова. Рывок лассо оказался столь стремительным, что опередил отработанный до автоматизма рефлекс, мгновенно вложивший в левую ладонь разведчика выскользнувший из рукава куртки нож. Калашников не успел присесть и разрезать опутавшую ноги веревку, как обнаружил себя валяющимся в ворохе палых листьев. Второй аркан захлестнул левую руку, но Калашников отпустил посох уже в момент падения, и теперь в его правой руке тоже оказался нож. Умение одновременно совершать несколько разнонаправленных движений много раз сохраняло ему жизнь.
Калашников сел, при этом успев перерезать веревку на левой руке. Правую тут же захватила новая петля, но было поздно. Быстрым ударом хорошо заточенного лезвия Калашников освободил ноги и перекатился, дернув удерживающий правую руку аркан на себя. Из-за ближайшего дерева, охнув, вывалился замаскированный желтыми осенними листьями человек. Калашников усмехнулся и освободился от последней веревки.
- Маскировка, постановка ловушки и точность бросков на уровне, - сказал он, вставая и рассовывая ножи обратно по рукавам, - а вот над остальным еще трудиться придется в поте лица.
Противник вскочил на ноги и устремился на Калашникова, агрессивно выставив вперед руки, сжимающие удавку. Калашников спокойно ждал нападения, не пытаясь отступить или приготовиться к бою. Желтая фигура подбежала почти вплотную и метнула удавку. Калашников присел и совершил вращательное движение, уклонившись от петли. Человек в осеннем камуфляже с размаху врезался в него. Калашников перехватил ноги нападающего чуть выше коленных сгибов и разогнулся. Противник, оказавшийся на две головы ниже купца, повис, болтая ногами в воздухе.
- Вона как ты встречаешь меня, Олена, - притворно-горестно вздохнул Калашников. - Арканом и капканом аки зверя. Нет бы накормить, напоить и спать уложить…
Из глубины украшенного листьями капюшона сначала появился тонкий нос, затем выглянули безмятежные, чуждые любой суеты, коричневые глаза и выступил стянутый ритуальной повязкой лоб. Наконец лицо девушки показалось полностью. Калашников потянулся к ее губам, но Олена отстранилась.
- Ты забываешься, охотник, - ответила она. - Заступники запрещают касаться меня.
- Больше не делай так, - попросил Калашников. - Мы могли случайно ранить друг друга.
- Хорошо, - согласилась Олена. - Но ты должен научить меня как тебя победить.
Калашников от души расхохотался. Олена нахмурилась и задергалась в его руках.
- Ну, извини, извини, - сказал он, отсмеявшись, и поставил охотницу на землю. - Просто я и сам не ведаю своих слабых мест. Увижу в себе трещину, сразу стараюсь устранить. Ошибаюсь, как и прочие, но ошибок обычно не повторяю. Боюсь, что, когда обнаружится моя настоящая уязвимость, тот, кто ее найдет, тут же применит знание на практике. После чего я навряд ли кого-то чему-то научу.
Олена смотала раскиданные веревки и серьезно посмотрела на Калашникова.
- Я попросила Бирнира вызвать на твою защиту опаснейших духов и использовать мощнейшие заклинания. Он три дня и две ночи выкликал демонов и разговаривал с ними. Потом неделю молчал от усталости.
-Тогда я спокоен, - На этот раз Калашников сумел сдержать смех и лишь улыбнулся. - За Бирниром как за каменной стеной.
- Зря зубоскалишь. - Девушка поежилась, словно шаман мог услышать их беседу на расстоянии. - Бирнир обладает великой властью над страной духов. Разве ты не видишь, что и деревья клонятся перед ним?
Калашников помолчал, вспоминая сотворенные шаманом чудеса, и ответил:
- Да, я вижу. Бирнир, действительно, волшебник.
Теперь улыбнулась довольная его уступкой Олена. Калашникову показалось, что лесные тени отступили, избегая ее радости, как тьма бежит солнечного луча. Рядом, но не притрагиваясь друг к другу, они спустились в низинку, где меж двух заросших кустарником пригорков торчал каменный вход в подземное логово шамана.
- Как тут у вас? Новости есть? - спросил Калашников.
Олена ойкнула и встряхнула головой, отчего из-под повязки выбилась волнистая прядка цвета спелой пшеницы.
- Я и забыла предупредить! У Бирнира же гость!
- Гость? Какой гость? - встревожился Калашников.
- Не совсем гость, - поправилась Олена. - Помнишь старателя Отвертку?
- Евгения Самуиловича? Помню, конечно. Твой отец нас познакомил. Он мне полезный товар посылал через Бирнира и сам привозил. - На самом деле Отвертку Калашникову рекомендовал один из пожарных Алфавита как опытного организатора контрабанды, умеющего держать язык за зубами. Отвертка жил двойной жизнью: для мирных людей играл роль оборотистого старателя, для лихих был надежным скупщиком краденого. Он работал вне структуры Алфавита, но сочувствовал братству, часто безвозмездно или за компенсацию расходов оказывал очень ценные услуги и считался почти своим.
- Отвертка на тракте подобрал беглеца каторжного, больного. Приволок его Бирниру на горбу.
- Его преследовали? - вновь вскинулся Калашников.
- Нет, - успокоила его Олена. - Говорит, что, когда срок кончился, его отправили в ссылку, а, проще говоря, продали какому-то проезжему торговану. Потом он заболел. Торгован решил, что это мор у него и бросил на дороге от греха.
- Мор? - Час от часу не легче. Калашников осуждал установленный традицией обычай оставлять моровых больных на произвол судьбы. Страх перед смертельным недугом гнал людей прочь от заболевших, а суеверие запрещало облегчить их участь милосердным убийством.
- Они ошиблись. Бирнир установил, то сильная простуда была. Сейчас он уже оклемался, но еще очень хил, набирается сил. Русланом его зовут. Бирнир уверен в его правдивости.
Что же, шаман разбирается во врачевании не хуже городских лекарей. Зря что ли Калашников таскает ему почитать лучшие книги о растениях и животных, какие удается достать? Впрочем, усилия окупались сторицей. Торчащий как пень посреди леса шаман держал в руках многие охотничьи общины и был из тех, кто располагает, а не предполагает. А еще его таинственная сила…
Калашников и Олена подошли к двери из чудесного нержавеющего металла, врубленной в покрытый желтыми пятнами времени серый гладкий камень. Девушка отворила ее и, заступив спутнику дорогу, сказала:
- Бирнир дал беглецу сонный настой и ушел до ночи. Мать не ждет меня до завтра с моленья моему заступнику, Оленю. Подземный ключ по-прежнему наполняет баню горячей водой и греет на кухне котел с обедом. Как обещано нашей клятвой, где Олена, там твой единственный очаг, охотник. Перед лицом заступников отвечай: соблюдаешь ли мое право?
- Соблюдаю, - ответил Калашников. - Твой очаг — мой единственный.
- Проходи и приказывай, муж. Ты дома. - И в знак супружеской покорности она распустила налобную повязку.
Следующим утром Даниил Калашников увозил из Оленьего леса обстоятельные сведения шамана и ворох полученных от Руслана вестей с каторги. Среди последних был и список имен новых заключенных: Алексей Дерюгин, Родион Сальников, Мария Сальникова, Александр Черников, Капитон Черников...
Продолжение следует...
Уважаемые читатели! Роман "Крепость" является продолжением романа "Сокровище", опубликованного в нашем журнале. Если Вам нравится роман "Крепость" и хочется узнать с чего начались приключения его героев, перейдите, пожалуйста, в Эпилог романа "Сокровище". В верхней части Эпилога Вы можете найти ссылки на главы романа "Сокровище" и ознакомиться по ним с романом в полном объеме.
Нравится роман? Поблагодарите журнал и автора подарком.