Мы никогда не были знакомы с нею лично.. И никогда уже не познакомимся. Увы. Ни – ког- да. Ненавижу это слово. Категорично все и всегда определяющее,. Грани и ноты бытия Жизнь. Смерть. Судьбу, Желания, Возможности. Мечты. Осколки дыхания.
До последнего почти вздоха Эрлинде упорно писала строчки. На обрывках блокнота, листках. Переживала о судьбе дорогого ей в мире вещей: книгах. О домашнем добром питомце, коте, что будет с ним, когда ее не станет?! Книги мог забрать сосед. На кота он бы не посягнул. Животное было ему не нужно. Но больше всего она переживала о своих строках. Однажды даже обратилась с пронзительным письмом к своим читателям страницы в интернете:
«"Я ухожу из этой жизни. У меня рак четвёртой степени, уже неоперабельный. Прошу всех: сохраните мои стихи хотя бы в интернете! У меня нет ни детей, ни племянников, вообще никаких родственников. После моей смерти квартира достанется чужим людям, и все мои рукописи вместе с остальными вещами просто будут выброшены на свалку. Жаль, если эти стихи исчезнут навсегда".
Я перебираю, перечитываю с экрана ее стихи, циклы, наброски, неоконченное, Завершенное… Вчитываюсь, думаю.. Но все стихи даже и самые классические, завершенное, «царскосельское», отточенное до блеска, посвященное Петербургу, кажется мне изящно, графически незавершенным, будто бы - чайке не дорисовали одно крыло, будто бы волна не добежала до берега, будто бы в таривердиевском, звенящем вальсе, не доиграна одна нота… Одна, одна, всего то одна, но именно она и дает рисунку стиха вечную жизнь!
Я б тебе рассказала о том, что мне море шептало,
Что меня обнимала вечерняя чёрная мгла,
И о том, кто там был, я бы тоже тебе рассказала,
Я в глаза бы твои заглянула, и тихо ушла.
Я б тебе рассказала, как мало мне, в сущности, надо:
Только сонный прибой, только горстку любви и тепла,
Только ту из тревог, что в конце обещает награду...
Я в глаза бы твои заглянула, и тихо ушла...
Это сказано в одном из ее стихотворений. Я его, по ощущению, отнесла к портретам города, в который Эрдинде была беззаветно влюблена всю Жизнь. Рисовала его дыханием, снами, озарениями, росчерками, черновиками и беловиками строф и строк. Ради него изменила свою судьбу. По воспоминаниям Инны Филипповой, «вне Питера она не мыслила своего бытия, ей без этого города было тяжело», он будто бы - впечатался, врос в нее, стал для нее оберегом, амулетом, талисманом. И главным лирическим героем ее строфы, светоносной, легкой, как облако, с ослепляющим душу музыкальным ритмом.
****
Когда-то, не помню, наверное, в прошлый четверг,
Я долго брела по Крестовскому острову - в город.
Почудилось вдруг, что твой голос, как свечка, померк,
Сгорев до конца - а ведь был так бесстрашен и молод!
Вдруг стало тревожно, исчезли куда-то с аллей
Все люди; скамейка пустая, качаясь, скрипела,
И мне показалась одной из нелепых затей
Затея любить, возведённая так неумело...
(«Остров». Эрлинде.)
…Вычерчивая душой и опаленным сердцем портрет Любимого города, она забывала обо всем: о болезнях, печалях, неприятностях, закипающем чайнике, который мог и докрасна распалиться и сгореть. Но это мимоходом, мимолетно. Штрихи к портрету поэта и его Бытия. Неприхотливого, скромного. Неустроенного для обывателя.
Одухотворенная своими мечтами и рифмами, она оживала и сама, и создавала упорно это поразительное кружево слов и звуков, ритмичное, лечащее наши тоскующие души. Тоскующие по нежности, спрятанной в странных, певучих словах. Образах. Размере. Звуках…
***
Где же нежность твоя, сердце города?
Или я в неприветливой Спарте?
Пробуждённая радость расколота
В сотни листьев на чёрном асфальте,
Разметались они, словно золото
Из сосудов, разбившихся в Спарте.
Здесь мной будто ни разу не хожено,
И на Невском я будто не дома...
Здесь ли я, или в Суздале, скошенном
Вероломным татарским погромом?
Не явилась ли гостем непрошенным
К этим аркам, перилам, балконам?
Этот мостик, наполненный жалостью,
Молчалив и задумчив сегодня,-
На твоих ли цепях не качалась я
В безмятежный мороз новогодний?
Из-под ног обрывается золото,
Но вопросы остались открыты...
Обнимают меня руки города,
Поглощая слепые обиды.
(Где же нежность…..» Эрлинде.)
…Руки города. Они обнимали ее всегда. И читая ее стихи, мы и сами себя ощущаем приближенными к этому магическому, зеркальному, «китежному» граду Невы, Петра, Пушкина, Блока, Бальмонта, как в камере – обскуре, как в фокусе волшебного фонаря.
Город властно приближается, обжигает сердечную сетчатку. становится зримым и узнаваемым. Уязвимым и навсегда твоим. Улицы, каналы, парки, осенние листья в них, стихах завороженных, остались навек, навсегда, как образы, как письма, написанные ритмом пульса, сердца, кровью, гортанью, горлом, птичьим выкриком, всхлипом.…
***
Мой город! Над музыкой зданий
Пусть служит запретным мечтам
Высокая нота блужданий
По паркам твоим и садам.
Пусть опий безмолвного крика
Моей ошалевшей любви
Вольётся солёным арыком
В каналы и реки твои.
То Мойка становится ближе,
То Малой Невы полоса...
Я вижу тебя и не вижу -
Мечта застилает глаза.
Прими в счёт земного аванса
Бессмертия -
эту мечту,
Не дай ни малейшего шанса
Утратить её остроту!
1990г.
Она всегда писала свои стихи «на высокой ноте» простоты слога -элегической, внешне – скромно незаметной, без веского украшательства лирического пространства путем наречий, деепричастий и всяких сложных оборотов… Она верила истово в Жизнь слова и, вообще, в другую Жизнь, там, за облаками, за радугой, потому и могла сказать так вольно, свободно, всегда - о «мечте бессмертия», то тихо, то громко, но всегда – ясно, внятно, даже если внятность эта полна была горечи:
***
Когда-нибудь последний раз обманет
Меня мой город, строгий и скупой,
Когда-нибудь и он таким же станет,
Как этот нежный - город под водой.
Я здесь - в голодном, грязном и больном,
Но город под водой зовёт и манит,
Как будто я жила когда-то в нём.
Что за печаль?- простите, не смотрите,-
За ностальгия?- я сойду с ума,
Ступени вниз! и капли на граните,
И так чисты прохладные дома!
Я здесь - но вот и луч несётся вниз,
И я в его прозрачной нежной свите
Там, под водой, спускаюсь на карниз.
Что город под водой людей не любит -
Святая правда, только мой герой,
Конечно, там, и вечно там пребудет,
И никогда не встанет предо мной
(Как мне поверить в это, боже мой),
Но город под водой его погубит
Своею безвоздушной красотой...
(«Когда – нибудь.». Эрлинде.)
Не погубил… Остался в ее строфах и ритмах, в этом дымчатом волшебстве, призрачном и -одновременно - настоящем, где город был для нее часто и маревом образов, и лирическим героем, почти - возлюбленным. Она пишет о городе своей души, открыто откровенно, порывисто, обреченно, растерянно, горько:
***
Разлука, мой Питер, разлука,
Мой Питер, разлука... Постой,
Как столь одиозная штука
Случилась с тобой и со мной?
Давно ли, как двое влюблённых,
Мы ночи не спали, и ты
Под ливень стихов восхищённых
Дома подставлял и мосты?
Твои полуночные звуки-
Мои беспокойные сны,-
Я знаю, что не для разлуки
Мы были с тобой рождены.
Но вот ты с тоской и испугом
За поездом рвёшься бежать,
Последним своим виадуком
Пытаясь меня удержать,-
Мне больно, мой Питер, мне страшно,
И что-то сломалось в груди!
Измученно, хрипло, протяжно
Кричит тепловоз впереди.
Вернуться бы к Мойке и Пряжке,
И зябликом скрыться в листве,
Остаться бы этой дворняжкой,
Что спит на ступеньках к Неве!
В судьбе оказалась прореха,
Ушла путеводная нить,
Но всё же, возможно ль - уехать
И город другой полюбить?
Забыть, как ты долго с улыбкой
Безумною гнался за мной?
Последняя наша ошибка,
Мой Питер, единственный мой,
Последняя наша заслуга-
Расстаться вот так, невзначай!
Возможно ли нам друг без друга,
Возможно ль?- не знаю... Прощай.
(Разлука. Эрлинде.)
…Она сама неоднократно пыталась проститься с этим городом и не могла. И именно он подарил ей знак бессмертия, печать бессмертия, основу бессмертия, - в благодарность за ее смелую попытку – говорить о городе, как о Возлюбленном, о мечте. Дарить ему прочные крылья в строфах, одухотворенные, немеркнущие во тьме.
Лидия Толстоброва (Эрлинде) -навсегда останется для нас, ее читателей, самым узнаваемым и самым одухотворенным, тонким, настоящим петербургским поэтом, его ангелом, эльфом надмирным… Лидия, кстати, очень любила эльфийский мир, сказки и легенды эльфов, их мифы и волшебные предания. Она и сама была бы для многих из нас почти эльфом, если бы в какие то моменты бытия не превращалась в сознании друзей и читателей своих, в Титана, оборяющего болезнь.. А, может быть, в Прометея? Пусть и маленького и хрупкого… Но – Прометея. У поэта много обликов… Отыщем, попытаемся? Перечитывая ее строфы. Вникая в них.
Это - самое лучшее, что мы можем сделать для памяти Поэта. Хоть Лидия и считала, что Поэты - островитяне и гости на Земле, и нет у них прочного места обитания, прочной обители.. Если только – в чьем - то сердце… В нашем с Вами….