Из воспоминаний ветерана ВОВ Трунина Владимира Ивановича:
«Зашли мы вглубь Финляндии километров на 50, нарвались на какую-то финскую часть. Мы их из пулеметов что могли то покосили, остальные убежали. А примерно в полу километре от нас Выборгское шоссе, но туда идти нельзя – танк подорвешь. Поэтому мы пошли по лесу.
Финнов часть мы положили, часть убежало. Смотрю, идут самолеты, целая эскадрилья, штук 12. Я вообще то все наши и германские самолеты и американские различал по силуэтам. Гляжу «Ильюшины» идут, штурмовики наши. Смотрю один из штурмовиков наклонил нос и нам заходит в зад и очередь пушечную пускает по кормовому листу.
Но он заходил полого, а у пушки Швак-20 снаряды закругленные на конце, и он ударил в кормовой лист вот этим вот закруглением. Сразу же пошел рикошет. Я вижу – дело плохо, включил радиопередатчик и заорал что было силы: «Эй вы Ильюшины, вы с ума сошли? По своим же танкам бьете, мать вашу!». Слышу летчик поднял самолет, стали ходить кругом над нами, заговорили между собой, повернули и ушли.
Это они поняли, что они наши танки приняли за немецкие. Повезло то что он не под тупым углом пикировал, а под острым и вся очередь ушла вверх. И тут я не растерялся. Удивительно что из полка никто по радио с ними не додумался связаться, а я вот догадался. Но это потому что я хорошо знал силуэты. Если бы это были немецкие Юнкерсы, то неизвестно чтобы с нами было бы. Зениток никаких, пехоты никакой. Вот такое дело бывает.
Я должен вам сказать, что я ни красный и не белый, не коричневый и не черный. Я – русский. Поэтому мне надо говорить вам вот как есть. Только я глуховат, все танкисты глухие. Пушка у грохотала от моего лица в 20 сантиметрах и гильзы я ловил прямо себе на грудь. Когда ты гильзу схватишь (толщина стенки 2 мм) то порох там горит около 1000 градусов.
Так вот, когда она ударит мне донцем в грудь я ее схвачу и сразу в люк открытый назад. Она падает на корму, раздается мелодичный звон как у колокольчиков, и я вижу, что свалилась гильза. Так вот, когда я гильзу несу то тепловая волна проходит через стенку и обжигает мои руки. Вообще полагалось, чтобы у меня были перчатки или должен быть гильзоулавливатель.
Но дело в том, что боеукладка наша в КВ была 92 снаряда: 5 шрапнельный в башне, 5 подкалиберных, 20 бронебойных у топливного бака, 62 осколочно-фугасных под ногами. Понимаете? 92 это неплохо. Это примерно на день, на два дня боя. Но бывают бои, когда высадишь 200 снарядов. Вот так было за Красным селом. Поэтому гильзоулавливатель это лишнее железо. Мы опытные обстрелянные танкисты снимали их на исходных и все из танка выбрасывали. Пусть потом помпотех все это подбивает. А вместо этого железа мы накладывали снаряды.
Вот когда мы наступали от Пулковских высот в сторону Красного села прорывали немецкую линию обороны Северный вал. Там три полосы обороны было, 25 километров. Нам сразу стало понятно, что штатных снарядов не хватит. А если снарядов не хватит, то назад возвращаться нельзя, сочтут за дезертира. И тогда могут попросту расстрелять. Военное время крутое, никто выяснять не будет. Либо штрафной батальон, либо расстрел. Так вот мы с Костей поняли, что нам 92 снаряда на эту полосу обороны в 25 километров в три полосы не хватит.
Поэтому мы все железо выбросили и набрали снарядов до погона башни. Знаете, погон башни это такая поверхность, на которой башня вращается. А когда мы танк забили снарядами то мы там не стояли и не сидели. Мы клали на снаряды фуфайки ватные, вставали на колени. Потом берешь снаряд за донце, и в казенник его который у тебя перед глазами. Раз в казенник! Зарядил. Я вижу, как у Кости правая рука дернулась назад – он выстрелил. Танк дрогнул. Я ловлю гильзу и раз ее наверх. Потом сразу же хватаю второй и тоже его в казенник. Частота стрельбы у нас достигала 1 выстрел за 5 секунд. Так вот, если бы мы стреляли только бы штатными снарядами, то не было бы меня здесь с вами.
Теперь расскажу, что командование Ленинградского фронта предлагало. Оно на заводах сделало для нас бронесани – из бревен такой вот треугольник, окованный железом толщиной с ладошку. И туда значит нагрузили 2 тонны снарядов и патронов. Вот мы прицепили к танку, попробовали. И знаете, когда по ровному месту – танк тащит. А когда на пути попадается воронка то танк воронку переходит, а бронесани застревают. Утыкаются носом и не сдвинутся. Тогда надо отцеплять танк, перецеплять его назад.
Мы поняли, что эта задумка тыловых штабов никуда не годится. Поэтому мы эти сани бросили, ящики разломали, снарядов набрали до погона башни и нам хватило этого на трое суток боя. В первом бою ночном мы высадили 200 снарядов - это наших две боеукладки штатных. А если бы мы не набрали? Вот что делать? Не стрелять, ждать, когда тебя немцы сожгут? Вот тут какая-то ошибка командования или тыловых работников.
А как немцы делали? Вот, например, идет немецкая танковая дивизия в 200 танков, а за ними идут 100-120 автомобилей и тащат снаряды, топливо. А если бой, то идут бронетранспортеры полные снарядов, и они идут примерно в полукилометре за немецкими танками. И вот танки ведут бой, а эти транспортеры идут за ними. Когда у танка кончатся снаряды радист передает сигнал что снаряды кончились. Бронетранспортер подходит к танку, выгружает снаряды, уходит за снарядами в тыл, а танк пошел дальше».