О смысле нашего театра

Открытое письмо труппе Московского Художественного академического театра имени М. Горького

Уважаемые коллеги, пришло время работы над творческим манифестом, пришло время серьёзных вопросов и время поиска ответов на эти вопросы.

В Год театра нужно говорить не только о бюджетах, наградах, гастролях, фестивалях и репертуарных планах... Нужно говорить, прежде всего, о смысле профессии. Об ответственности русского театра перед нацией. Статус артиста МХАТ накладывает на нас эту ответственность автоматически. Поэтому я убеждён, что обращение к конкретной труппе этого конкретного театра может быть в форме открытого письма. От нашего театра многое зависит. Не всё, но многое. И многие внутри и вокруг это понимают.

То, о чем пойдёт речь ниже, мы проговаривали уже на встречах во МХАТ. Но речь идёт и о российском театре вообще. Предшествующие три десятилетия вместили в себя многое: распад страны и кризис прежней репертуарной системы, адаптацию под запросы рынка и борьбу «новой драмы» с буржуазными ценностями, формирование альтернативного – «сетевого», «документального», «читочного» – театра и жадное усвоение всех мировых достижений. Сегодня российский театр, желает он этого или нет, выруливает на новый курс. И надо этот курс увидеть, обозначить.

Любой театр – и маленькая студенческая студия, и театр с многовековой историей – должен искать ответ на вопрос о смысле своей деятельности. Это ежедневный поиск. Каждый театр обязан соотносить себя со своим временем и заново формулировать своё кредо, не отказываясь от того, что сделали предыдущие поколения, но и не повторяя чужие формулы как заученные мантры.

Для меня очевидно, что сегодня таких разговоров не хватает в нашем театральном пространстве. Очень часто мы прячемся за театральные шутки, актёрскую иронию. Очень часто мы предъявляем интерпретацию там, где она не нужна, ищем «второй план» там, где надо увидеть первый. Театров, которые могут внятно ответить на вопрос о кредо – совсем немного. А ведь это очень важно. Нужно делать эту работу. Не противопоставляя при этом рациональную, концептуальную, головную работу творческой.

Отношение к актёру как к существу исключительно чувствующему, а не думающему, отношение к актёру как к талантливой обезьянке – в корне неправильно и опасно. Актёр должен и думать, и чувствовать. Актёр должен работать и с понятиями, и с образами. И со словами, и с интуицией.

В этом обращении я ищу слова и понятия, которые чуть позже помогут нам на сцене и в репетиционных студиях. Речь, конечно, не идёт об академических докладах и искусствоведческих коллоквиумах. Но время от времени мы должны говорить и на этом языке, на языке логики и понятных всем терминов.

МХАТ создавали люди, которые были невероятно едины во всех смыслах этого слова: начиная от человеческой близости, дружбы и любви, заканчивая единым стилевым пространством, общими книгами, общим духовным опытом, общим словарём. Мы, театральные профессионалы, сегодня разобщены совершено. Если я скажу: «Есть потрясающая книга, которую я вам рекомендую», то в ответ услышу: «Ой, да, кстати, вот есть ещё одна, я вам рекомендую». Если скажу: «Я пишу музыку», то услышу в ответ «Как здорово, у меня друг тоже пишет, давайте сброшу на Вотсап»… Вот так строиться сегодняшний диалог. Мы мало знаем друг друга, у нас нет общего поля. Мы должны его создать, преодолев энтропию.

Станиславский постоянно обсуждал ключевые идеи с труппой, с актёрами, с коллегами, вёл с ними напряжённый интеллектуальный диалог. Знаменитая «система Станиславского» создавалась не за письменным столом, она возникла именно в таком общении. Сегодня термины «предлагаемые обстоятельства», «исходное событие», «здесь и сейчас» воспринимаются как данность. Но они придумывались, формулировались, монтировались из повседневного осмысления практики, из общения режиссёров и труппы. И мы не можем, не имеем права не делать то же самое сегодня. Планку себе мы задаём сами. Можно ограничиться вопросами о состоянии душевых комнат и о логистике в зрительском фойе. Подобные вопросы очень важны, и тот же Станиславский подчёркивал их значение в своей крылатой фразе про театр и вешалку. Но он говорил и о другом: о храме, о доме, о жизни человеческого духа, о том, что надо любить искусство в себе, а не себя в искусстве. И если мы не будем задавать друг другу эти вопросы, у нас ничего не получится. Из самых прекрасных репетиций, волшебных тренингов и интуитивных озарений чудо театра само по себе не явится.

Чудо театра требует глубоких мыслей, командной энергии и веры. Мне кажется, у нас есть возможности для этого чуда. У нас есть труппа. Конечно, она будет обновляться и дополняться новыми актёрами. Но сейчас идет процесс знакомства, настройки друг на друга. Я, как обещал, не увольняю никого, кроме тех, кто нарушает режим. Я с большим уважением отношусь к труппе, которая создана Татьяной Васильевной Дорониной. Я убеждён, что костяк труппы должен сохраняться всегда, независимо от смены худрука. Конечно я осознаю, что в нашей труппе есть актёры, которые работают в театре двадцать, даже тридцать лет. Готов ли я заменить такого актёра другим актёром, который чуть больше соответствует моему представлению о конкретной роли или даже об амплуа? Конечно нет, труппа это труппа. Она живёт. И самым молодым актёрам, которые сегодня только начинают работать, через 30 или 40 лет предстоит воспитывать молодых ребят. В то же время, я уверен, что любой худрук имеет право сказать артисту: «Ты театру не подходишь». Не может актёр работать в ситуации, когда худрук с ним не хочет работать. Это очевидно. Это суть идеи репертуарного театра. В основе этой идеи – не только солидарность, но и иерархия. И в функцию руководителя любого театра, входит выбор тех, с кем он хочет работать. Также как и функция поиска слов, выражающих творческое кредо. Повторю, слова – нужны. Также как и воля следовать этим словам, несмотря на обстоятельства и конъюнктуру.

Есть список тезисов, которые мне важно озвучить.

Это первые контуры будущего манифеста, это моё понимание основ нашей творческой жизни. Причём основ именно концептуальных, не имеющих отношения к конкретным художественным решениям, техникам, названиям или именам. Кому-то что-то из сказанного может показаться неактуальным, или невозможным, или избыточно пафосным. Я не боюсь таких оценок, потому что верю в практическую реализацию того, о чём пойдет речь. Да, я верю в воплощение этих слов и этих идей в спектаклях, афишах, пространствах, которое нам предстоит создать. Я озвучиваю рабочий план, а не декларацию. Я делаю предложение вам, дорогие коллеги, как худрук, как человек, готовый взять на себя бремя лидерства. Как человек, который говорит о самом главном и очень рассчитывает на отклик.

Перехожу к тезисам.

ТЕЗИС 1.

СЕГОДНЯШНЯЯ АКТУАЛЬНОСТЬ ТЕАТРА

Мы все – те, кто занимается театром – должны понимать и чувствовать современный эстетический контекст. Театр сегодня – это совсем не то, что было в античной Греции, в средневековой Италии, в Германии нового времени, в России начала прошлого века или в Америке конца века. С одной стороны, театр сохраняет в себе какие-то корневые качества, и в этом смысле ничего в театре не меняется. И в Греции, и в Средние века, и сегодня это возможность увидеть живого человека, который что-то рассказывает, изображает, вещает. С другой стороны, театр очень сильно меняется. Меняются ожидания общества, меняется функция театра.

Мой первый тезис таков: театр как вид искусства сегодня невероятно актуален. Я часто об этом говорю в беседах и интервью, но хочу это повторить. С точки зрения экономики театр сегодня является маргинальным видом искусства, несравнимым с кинематографом, спортом, шоу-бизнесом. Эти способы заполнения досуга конкурируют с театром, не просто забирают у нас зрителя, но формируют отношения зрителя с миром. Театр в этом контексте воспринимается как нечто старомодное, выпадающее из современной повестки дня.

А ведь в 70-80-х годах прошлого века в СССР театр был важнейшим видом искусства. Ни кино, ни литература не обладали таким влиянием и такой актуальностью по причине цензуры. А в театре, в спектаклях Эфроса, Товстоногова, Любимова, простое подмигивание портрету Ленина или Брежнева позволяло эту цензуру обойти. И зритель всё считывал. Самую откровенную информацию о смысле человеческого существования советский человек получал от театра. Да, была литературная классика, был самиздат, но влияние театра было невероятным. Сегодня этого нет. Сегодня театр вроде бы ничего не диктует обществу, не сообщает ему важные смыслы, не вызывает ответный резонанс. Есть понятия «модного», «продвинутого», «классического» театра, но и то, и другое, и третье не имеет отношение к миссии, которой русский театр десятилетиями осуществлял.

Однако, констатируя ущербность и маргинальность нашего жанра сегодня, я, как практик, вижу и другое: в обществе и культуре зреет запрос на высокий театр. Не на тот театр, который, апеллируя исключительно к классикам, забывает, что Чехов, Горький, Островский для своего времени были абсолютными авангардистами и новаторами. Возможность высокого театра сегодня связана с тем, что театр является самым неоцифрованным видом искусства. Он предъявляет живого человека живому человеку. И в этом уникальность его сегодняшней миссии. Мы находимся в поворотной точке. И до конца не осознаем, насколько сильные козыри у нас на руках. Театр, побывав на самом дне, уже оттолкнулся от этого дна и имеет все шансы выйти на самый верх. Он в состоянии обогнать визуальное искусство, контемпорари арт, кино, хореографию. Потому что он возвращает людей к истокам, к языку, к сопереживанию.

ТЕЗИС 2.

МХАТ – РУССКИЙ ТЕАТР

Очевиден для меня также и тезис о русском патриотизме, тезис о «русскости» нашего театра. МХАТ – не только мировой бренд, не только театр, который ставит у себя на сцене европейскую и русскую классику. МХАТ всегда был русским театром. МХАТ – лаборатория осознания людьми разных национальностей принадлежности к русской культуре. У Вольтера была фраза: «Нация собирается в партере». Так можно и нужно говорить про наш зал. Мы представляем разные города, разные поколения, разный бэкграунд, разные этносы. Но мы объединены русской культурой.

Наше общее – русская цивилизация. Думаю, большинство согласится, что она существует. И большинство согласится, что не существует, например, эстонской или словацкой цивилизации, при всем нашем уважении к этим культурам. Но если русская цивилизация существует, то она обязана давать собственные ответы на разные вопросы, начиная от отношения к семье, заканчивая причёской и способом ведения торговли. Почему же она этого не делает? По одной простой причине – у нас сегодня нет русской темы в культуре. Особенно это видно в популярной музыке, в мелосе. У нас есть татарская, еврейская, аварская музыка. А что такое русская музыка? Надежда Бабкина или Надежда Кадышева? Более того, вслед за русской музыкой мы потеряли другой цивилизационный пласт – музыку советскую. То, что происходит в современной культуре последние тридцать лет – это страшный антропологический эксперимент. Это вымывание из нашей головы мелодических паттернов, которые собственно и делают русских русскими. Мы живём в англосаксонском блюзово-роковом поле, а собственный музыкальный код, из которого вырастает всё остальное, теряем. Аналогию с музыкой можно развивать, говоря и о визуальном, и о лексическом пространстве. Мы не работаем с русским, мы не интересуемся русским, русского как бы нет в нашей жизни. Обратная сторона той же болезни – имитационный патриотизм, которого стало очень много. И это катастрофа даже большая, чем откровенно глобалистское щеголяние англицизмами, равнение на Запад, упоение маркетингом.

Наша миссия – вернуть МХАТ им. Горького статус русского национального театра. Важно подчеркнуть: речь идёт не о политике. Речь идёт о нашем внимании к языку, на котором мы говорим, к человеческим характерам, к уникальному символическому пространству русской культуры.

ТЕЗИС 3.

СВЯЗЬ ТЕАТРА И, ШИРЕ, СВЕТСКОЙ КУЛЬТУРЫ С ПРАВОСЛАВИЕМ

Среди работников и зрителей МХАТ, могут быть представители самых разных конфессий и групп: мусульмане, буддисты, протестанты, агностики, атеисты. Но стержнем нашей культуры остаётся православие. На протяжении веков православие формировало наш национальный характер, наш язык, наш уклад, нашу антропологию.

Речь не идёт о насильственном воцерковлении сотрудников театра или о третировании тех, кто к Церкви не пришёл. Я слишком хорошо знаю на своём опыте, что такое жизнь без Церкви, что такое путь без Церкви. У меня мама первый раз причащалась в 70 с лишним лет, а отец остаётся атеистом. Я уважаю путь людей, которые пока ещё не пришли в Церковь, а может быть, и не придут. Но в качестве худрука я не буду толерантен к людям, которую отрицают важность исторического православного кода для нашей культуры. Сегодня в обществе сложилась странная, кривая, хитрая ситуация. Каждый из нас слышал эту фразу: «Церковь – это личное дело». И в этом ловушка. Церковь – это наше общее дело, это наше прошлое и настоящее. Русская Церковь, православная культура за тысячу с лишним лет сформировали весь тот культурный космос, в котором мы живём. Секулярной культуре – 350 лет, а атеистической – меньше сотни. В XIX веке у нас практически не было атеистов-писателей. Почти все классики «золотого периода» русской культуры верили в Бога, все были православными. Нет никакого «личного дела», есть выбор той или другой стороны. Гоголь-центр или Театр Наций – успешные театры. Это секулярные театры, отстаивающие своё право противостоять тем ценностям, которые были для того же Гоголя и Достоевского определяющими. Надо осознать, что здесь нет середины. Либо так, либо иначе. И ещё надо осознать, что, если говорить о московских театрах, мы, если не в одиночестве, то в абсолютном меньшинстве.

Это очень важный вопрос. Он впрямую касается вещей, которыми мы должны заниматься. У нашего театра есть шанс эту тонкую ниточку преемственности с XIX веком удержать. А для этого, например, прочитать всем современный роман Евгения Водолазкина «Лавр». По версии The Guardian, если кому-то нужны западные авторитеты, «Лавр» вошёл в число десяти главных книг о Боге. Герой Водолазкина – человек XVI века, живёт в абсолютно религиозном обществе. Автор говорит о грехе, о путях того времени. И в то же время – это важнейший роман о сегодняшней жизни. Если вы его не готовы прочитать, то, возможно, нам не стоит сотрудничать. Вам может нравится Пелевин или Сорокин. Мне тоже интересны Пелевин и Сорокин, я много читаю Пелевина, с Сорокиным я долго дружил, он пьесы писал специально для моего театра «Практика». Но, говоря о великом русском романе, я назову «Лавр». И театр наш будет с этим великим романом работать. Так же как и работать с текстами отцов Церкви, изучать историю русской религиозной мысли, работать с религиозной поэзией.

ТЕЗИС 4.

ТРАДИЦИОНАЛИЗМ КАК ИДЕОЛОГИЧЕСКАЯ ОСНОВА

Из разговоров о русском патриотизме и православной культуре напрямую возникает тема традиционализма. Нам всем нужно серьезно подключиться к этой теме, осознать, что это такое. Традиционализм – это не просто популярное словечко. Это единственный ответ на вопрос: «Можно ли противостоять сегодняшнему глобальному постмодернистскому миру?» Как противостоять Макдональдсу? Вспомните игрушки, которыми вы в детстве пользовались, и сделайте экскурсию в «Детский мир». Вы получите невероятно сильную информацию. Эти игрушки программируют людей, которые через 20-30 лет будут определять в жизни этой страны очень многое. Зайдите в детский магазин! Я требую этого так же, как прочтения «Лавра». Это имеет прямое отношение к театру: к смыслу, к технологиям, к сценографии. И к игре актёров тоже. Посмотрите, что происходит с минеральной водой «Святой источник»? Раньше на ней было написано «Благословение Патриарха». Бренд купила оффшорная компания и сейчас на пластиковой бутылке нарисованы огромных размеров монстры из «Звёздных войн», воду рекламирует Шнур, чистая бесовщина. Но название «Святой источник» остаётся. Это сознательная девальвация. Слово «святой» перестаёт быть святым. Всё разрушается, нет единства, нет общего сакрального пространства. Нет общей Традиции.

Именно поэтому у нас нет великой музыки со времен Шостаковича и Прокофьева. Именно поэтому у нас нет великой архитектуры, великой живописи, у нас нет ни одного художника, который что-нибудь миру сказал за последние пятьдесят лет. Ни одного русского писателя, который хотя бы приближается по популярности к Толкину, Роулинг, Коэльо или к Маркесу. Последними были Пастернак, получивший Нобелевскую премию по политическим соображениям, и Бродский, получивший Нобелевскую премию как русско-американский поэт.

Мы думаем: «Бог с ним, с магазином игрушек, мы же восстанавливаем во МХАТе “Три сестры” Немировича-Данченко!» Но оторвать одного от другого – невозможно. Именно поэтому нужен традиционализм, как система координат, в которой ценностями являются семья, земля, Бог. Очень сложно об этом говорить, но надо. Надо не только говорить, но и читать, изучать. Такие философы интегрального традиционализма, как Эвола, Генон, наш современник Дугин, много могут дать информации к размышлению. И всем будет понятнее, какой мы театр строим.

ТЕЗИС 5.

МХАТ – ЗАКОНОДАТЕЛЬ МОД

МХАТ – это не просто театр. МХАТ – это трендсеттер. Это институция, диктующая моду. Наш театр всегда взаимодействовал с такими социальными явлениями, которые не были связаны напрямую с театром. Фёдор Шехтель – не только архитектор, но и автор театрального стиля. Савва Морозов финансировал не только Художественный театр, но и большевиков. Это стало одной из причин, по которым Сталин принял решение не просто оставить МХАТ в покое, но сделать из него универсальную модель. И запустил процесс, который в середине прошлого века получил прозвище «омхачивание». Но ещё до Сталина Художественный театр уже диктовал художественную моду.

МХАТ не может не быть модным, он ведь создавался не только как «художетвенный», но и как «общедоступный». И с этим тезисом должны быть увязаны все наши предыдущие разговоры про патриотизм, православие, традиционализм. Мы должны начать диктовать пространству вокруг наши условия и наши смыслы. Мы не должны зависеть от пошлой попсы, от имитационного патриотизма и от грантодателей, поощряющих стремление к копированию задов постмодерна.

Надо осознавать, что МХАТ возник не волей короля или генсека – он вырос из семейного любительского театра. Это естественный рост. Естественная мода, а не продукт политтехнологий или маркетинга. И здесь уместно вспомнить «Синюю птицу». Этот спектакль – наше сокровище. С одной стороны, олицетворение семейственности, прообраз детского театра как такового, и детского кино, кстати, тоже. А с другой стороны, это был взрослый спектакль. Он заканчивался в 12 ночи, именно поэтому Станиславский не использовал в нём актеров-детей. Мы будем восстанавливать обе версии. Но восстанавливать мало – нужно с такой же энергией и эффективностью задавать новую моду. «Синюю птицу» посмотрели миллионы человек. Слово за нами.

ТЕЗИС 6.

МУЛЬТИДИСЦИПЛИНАРНОСТЬ

Мы – драматический театр, мы – труппа драматических актёров, у нас нет оркестра, балета, миманса, галереи современного искусства. Мы не творческий кластер в обычном представлении этого слова, когда имеют в виду что-то вроде Артплей или дизайн-завода Флакон. Но мы – МХАТ. А МХАТ – это мультидисциплинарность. И здесь самое время поговорить про Третью сцену (бывший БРЗ, Большой репетиционный зал), наше интерьерное и акустическое сокровище.

С Большой сценой всё понятно. Это театр для зрителей. 1345 мест. Это – как говорят на Западе – шоу, даже если это классический спектакль по Островскому.

Малая сцена же должна превратиться в лабораторию драматургического и режиссёрского театрального поиска. И для наших режиссёров и для ведущих артистов, для Коробейниковой, Фадиной, Криворучко, Титоренко, Клементьева, Кабанова, Голубиной и других, список можно продолжать.

А Третья сцена – это новое направление, связанное с междисциплинарностью.

Третья сцена – очень символичное, по-моему, название. Каждый день недели будет закреплён под определённый вид искусства. Один день будет отдан поэзии, один день – философии, один день – драматургическим читкам, один день – академической музыке. Третья сцена будет зоной эксперимента, зоной новых смыслов. Сюда мы зовём новых людей. Понравится драматург, о котором вы говорите – позовём, понравится музыкант – позовём, понравится поэт – обязательно позовём. Причём не просто позовём, а придумаем новые форматы. Потому что междисциплинарность – это не просто популярное слово. Это ключевое понятие сегодняшней культуры, это смена нарративной формы.

Недавно, например, мы очень интересно поговорили с Екатериной Кретовой, прекрасным музыковедом и критиком, о программе, связанной с советской песней. Это целая Атлантида, и некоторые из композиторов ещё живы. Мы должны представить, вернуть зрителю эту музыку.

Или другой вопрос, тоже конкретный. Нужна ли историческая пьеса нашему театру? Конечно нужна! Вместе с известными драматургами, Еленой Исаевой и Ольгой Михайловой, мы начинаем работу в этом направлении.

Ещё пример – наш проект поэтических спектаклей с Иваном Купреяновым и Марией Ватутиной. Уже с сентября будем представлять каждую неделю значимого для русской культуры поэта.

На Третьей сцене мы соберём людей, которые сами по себе являются неким знаком качества. Мы соберём серьёзные творческие силы. И с ними нужно быть в диалоге, господа актёры. Готовьтесь, реагируйте, соотносите и свои силы, и свои ожидания.

Но это далеко не всё, если говорить о междисциплинарности и новых форматах. Кроме Третьей сцены с сентября на трёх этажах начнут работать ещё десять новых площадок, новых сцен, на которых будут проходить тренинги, лекции, мастер-классы. Театр будет открыт не с 18.00 как сейчас, а с раннего утра.

ТЕЗИС 7.

ОСМЫСЛЕНИЕ ПРОСТРАНСТВЕННО-АРХИТЕКТУРНОЙ СРЕДЫ МХАТ

Нам не хватает этого осмысления. В театре много ветхости. И в прямом, материальном, смысле, и фигурально.

Мы забываем, что это здание, эта архитектура Кубасова – настоящий, безусловный шедевр. Мы должны относиться к этому зданию, как к дому. Задумайтесь, как должно выглядеть пространство, в котором мы проводим столько времени. Давайте вместе поищем пути, как сделать это пространство новым, чистым, интересным. Надеюсь, что уже к осени в фойе будут книжные магазины, кафе совершенно иного уровня, различного рода образовательные активности для зрителей, новая навигация. Новый стиль, если обобщать. Отвечать за это будет архитектор Тамара Мурадова.

Вспомните, что мы говорили про семейные корни МХАТ. Роль актёра здесь – это роль хозяина семейной усадьбы. Актёры должны быть – хозяевами усадьбы, а не холопами в крепостном театре. Давайте присвоим себе эту роль, подключимся к этой задаче, зарядимся этой хозяйской энергией.

ТЕЗИС 8.

НОВАЯ АКТЁРСКАЯ АНТРОПОЛОГИЯ

Теперь к вопросу о том, кто должен решать эти задачи. Как бы громко не звучали эти слова, их надо произнести. Новая актёрская антропология.

Многие сегодняшние актёры и, шире, художники, теряют не только эстетические и идеологические ориентиры, они теряют антропологическую идентичность. Можно, конечно, бесконечно вспоминать Эдгара По, Владимира Высоцкого или Курта Кобейна, оправдывая вопиющую вседозволенность, беспринципность, проще сказать, свинство сегодняшних медийных персон и тех, кто берёт с них пример. Наркотики, сексуальный разврат, пьянство, психические девиации уже не просто обстоятельства чьих-то биографий, это неотъемлемая часть художественной ткани самих произведений. Скажем просто и определённо: оправдания этому нет.

Актёр, режиссёр, художник – это жрец. Его цель и смысл – служение Высшему. Его тело, голос, ментальность, психофизика, память, навыки – инструменты этого служения. Здесь можно апеллировать к Аристотелю, Лессингу, Станиславскому, Михаилу Чехову или Гротовскому, говорить, что это не совсем уж и «новая» антропология.

А можно апеллировать просто к здравому, трезвому смыслу. Ведь это очевидно: чтобы решить задачи, о которых говорилось выше, нужна серьёзная работа актёра над собой, нужна осознанная духовная практика.

Это и есть ответ на вопрос о смысле нашего театра – осознанная духовная практика. И актёров, и режиссёров, и зрителей.

Эдуард Бояков