1994 год. Мы, наш танцевальный коллектив, едем в Кемерово на танцевальный конкурс на приз газеты «Труд». Едем 12 часов. На поручнях болтаются костюмы в чехлах, под креслами пакеты с танцевальной обувью. Пять танцевальных пар. Но нас даже немного больше, потому что кто-то танцует всего один или два танца. Тома едет со своим парнем, который не участник коллектива, несколько новеньких, ну и весь классический состав. Иринка-большая в обнимку с Сашей Р. на местах для поцелуев - в конце автобуса.
Сейчас ещё один секрет открою. Я перед большим делом всегда нервничаю. А тут конкурс. Да ещё танцевальный. Как всё пройдёт? Да нет, конечно, мы ни на что не надеемся, лишь бы выглядеть не слишком уж плохо. А тут ещё Иринка-большая на заднем сиденье…
Каждый год «Ва-банк» и «Ангелы» летом ходят в поход. И каждый раз я тоже почему-то переживаю. И всякий раз вначале с кем-нибудь обязательно поцапаюсь. То - кто-то чего-то не взял, то - кто-то ноет, что место не то, то - все ищут дрова для костра, а кто-то филонит. И тут я резкое могу что-то сказать. А потом пожалеть. А потом мучиться, что сказал или даже сделал что-то обидное. И скоро иду мириться.
И все, дальше напряжение проходит, и можно нормально общаться, работать, делать какое-то трудное дело вместе или просто отдыхать. Но- поругаться надо обязательно, иначе это напряжение выльется во время «большого дела», и это дело можно испортить. Наверное, это неправильно, и надо искать какие-то психологические способы справиться с этим. Но пока «большое дело» не началось – не из-за чего нервничать и переживать, и не нужно искать другой способ снять напряжение. А когда «большое дело» начинается, уже поздно что-то придумывать, уже надо дело делать. В дождь крышу не кроют, а в вёдро и так не капит.
Зачем я вообще поехал на этот конкурс? Разве я танцор? Я пришел в коллектив ради Г.И., а Г.И. я не нужен, это же очевидно. Будь более талантливые, способные танцоры, разве я, без слуха и чувства ритма, с таким характером, был бы здесь?
Я же хотел писать, а не танцевать! Вообще, эти танцы… ну, что за искусство? Двигаешься и двигаешься, какой тут смысл? Есть вообще какой-то смысл в танце кроме физического здоровья и привлечения лиц противоположного пола? Ну, хорошо, пусть танец искусство, но какое-то мимолетное, вот пока танцует артист на сцене – есть искусство, а закончил танцевать – нет искусства. А через несколько лет, что его ждёт? Пенсия, карьера хореографа? А потом его забудут, и танцы забудут, и даже тех, кто их ставил, забудут. То ли дело книги, картины, музыка, они - вечны. Ну, правда же, вот через двадцать лет даже названия наших танцев никто не вспомнит. Вот сейчас я знаю, как называется наш танец в серебряных костюмах с белыми шарфиками, а через двадцать лет не вспомню, и никто не вспомнит. Empty spaces what are we living for.
Новенькие: Костя Г. и Вова П. да они танцую в сто раз лучше, чем я! Нет, всё, приедем домой и завязываю с танцами. Только дубы, никаких бабочек, то есть ничего мимолетного, однодневного, только вечное, только литература. И эти мысли меня успокоили. Ну, вот и славно, нечего переживать последняя поездка, последние выступления, и я свободен! Как говорил герой моего любимого мультфильма капитан Смоллет: «Мне не нрафвятся эти матросфы! Мне не нрафвится эта экспфидиция! И вообсе – мне вообсе ничего не нрафвится!»
Лежу, закрыв глаза, улыбаюсь. Чувствую, кто-то сел рядом. Слышу голос Иринки-большой: «Ты же не спишь? Нельзя спать и улыбаться!» «Почему?» - говорю, не открывая глаз. «Открывай глаза, поговори со мной», - просит Иринка. «А твой, что не может поговорить с тобой». Даже не видя её, я чувствую, как она начинает сердится. «А я хочу с тобой поговорить», - настаивает Ирина.
Открываю глаза, какая же она красивая! «О чём нам с тобой говорит? О танцах? Да тут всё понятно. Ты - классная танцовщица, а я - плохой танцор. Нас в пару Г.И. даже не поставит. Да и жизнь нас в пару не поставит. Не поставила. О чем мы можем с тобой говорить?» «Мы же друзья?» - говорит Ирина, её румяные щеки, большие-пребольшие глаза так близко. «Друзья? Ха-ха, мужчина и женщина – друзья! Ты сама-то в это не веришь», - отбиваюсь я от навождения. «Ну и сиди тут бука-злюка», Иринка-большая встаёт и уходит в конец автобуса.
Вот вам мастер-класс, как из мухи раздуть слона и за полминуты поссориться с тем, кто так сильно нравится.
Полегчало! Йо-хо-хо! Где моё пиво и чипсы?
Гостиница, в номере по четыре человека, из мебели кровати, стол, стул и шкаф. Зато гостиница на берегу Томи. Прекрасный вид.
За утюгом очередь. Мандраж перед выступлением нарастает. Зачем мы вообще сюда приехали? Перед выходом на сцену, как перед визитом к врачу – хочется в туалет. Медвежья болезнь. А за кулисами разминаются какие-то супертанцоры. Три девушки и три парня. Девушки невысокие, не сказать, чтобы красивые, но какие пластичные, кажется, что они танцуют с роддома. И они в одном отделение с нами. Боже мой! Какие у них костюмы, макияж. Волосы залакированы, ресницы наклеены, движения отточены, прекрасны, где надо нежны, где надо резки.
А у нас… у Вовы вместо танцевальных сапог зимние ботинки, у меня вместо тела какое-то дерево, которое прицепили к моему не менее неуклюжему мозгу. Мама мия! Я не хочу выходить на сцену, это же позор. Но все хорохорятся, как-то подбадривают друг друга. Смотрю на наших девушек, вот кто достоин сцены, может быть, их красота спасёт нас от полного позора!
Первый танец, несинхрон, страх, зажатость. Влетает один наш товарищ, который смотрел выступление из зала, в раздевалку и машет руками: «Что вы наделали? Вы чего позабывали? Как можно было так танцевать? Там Галина Ивановна чуть ли не в обмороке!» «Иди, говорю, дорогой, в одно место, откуда дети бывают!» - то есть мысленно так сказал, материться я ещё не научился.
Ненавижу, когда вот так, во время «большого дела» кто-то начинает бегать, паниковать, знает, как правильно надо было, а сам вообще ещё ничего не сделал». Если бы мне не нужно было переодеваться на следующий номер, я бы его выкинул в коридор, или засунул в один из ящиков для реквизита, оббитых жестью, которыми заставлена комната, где мы переодеваемся. Но тут и страх ушёл. Пусть всё летит в тартарары, будем танцевать для себя, просто кайф ловить. «Мужики, всё нормально, мы все лажали понемногу, чего-нибудь и как-нибудь!» Я не то ещё сказал бы, — Про себя поберегу. Я не так ещё сыграл бы, — Жаль, что лучше не могу.
Поругиваясь и посвистывая, притоптывая и приплясывая, На сцену вышли мы артистами, Буддистами прекрасными. Whatever happens, I'll leave it all to chance. То есть - провал первого танца позволил нам станцевать два других чуть лучше. Зато уже получить удовольствие.
А вечером мы мирились. Для этого немного изменили алтайский обычай чочой. Собрались в одной комнате все вместе и передавали друг другу большую кружку с алкоголем. Каждый высказывал, что было на сердце, как на духу, прощал всех, кого мог и насколько мог, отпивал глоток и передавал чашу следующему.
Потом был день поездок коллективов-участников по окрестным городам. Нам выпало выступать в Ленинск-Кузнецке. И тут мы оторвались. А как нас принимали! Как будто мы, и правда, звёзды. Цветы, ресторан, аплодисменты, номер на бис.
Гала-концерт. От нашего коллектива в общий выход участников отобрана режиссёрами Иринка. Махмуд Эсамбаев принимает из рук супертанцовщиц рюмку водки и выпивает прямо на сцене. Вот это человек! Хочу быть таким!
А потом награждение и лучшие номера. Нам достается только диплом участника. Но зато мы из зала видим номер наших соперников из Кемерово, тех самых, которыми мы восхищались и которым завидовали за кулисами. Они потрясающие, правда. Их номер под Фредди Меркьюри бесподобен. Я не помню наши танцы, а вот их танец перед глазами. И бессмертное - The show must go on в ушах, ставшее девизом для миллионом и для меня. Да, с сердцем я ранимым, И полустертым гримом, Но держусь с улыбкой...
Вечером празднуем в гостинице день рождение Вовы П. Ему 16 лет. Стол номера уставлен водкой, коньяком, пивом и соками. Из закуски – шоколадки и чипсы.
Воспоминания фрагментарны. Какие-то люди, незнакомые. Даже кто-то из организаторов конкурса. Утешают нас, говорят, что у нас всё ещё впереди, а у тех, кем мы так восхищаемся, у них всё уже позади. Чего не скажешь под бесплатный алкоголь. Бабах, провал. Я почему-то сижу за столом один, жидкостей в бутылках поубавилось. Наливаю, чокаюсь с бутылкой. Бумс, новый провал. Я у себя в номере, меня будет Иринка-большая: «Давай мирится» «Давай! Ирка, ты такая крутая, ты необыкновенная, ты… ты можешь всё, ты станешь самой лучшей танцовщицей! А ещё тыы мне нравишься…» И тут, без всякого бабаха, оказывается, что я говорю всё это Лене С., а никакой Иринки в комнате нет. Как это так? Наваждение. Ленка С., жена моего друга Михи С., утешает меня: «Да плюнь, Серёга, найдешь ты себе девушку ещё лучше!» «Да?» - неподдельно удивляюсь я, и, мне кажется, она открывает мне какую-то глубокую истину, до которой я сам не мог бы додуматься. Засыпаю с улыбкой. On with the show.
Дорога домой. Снова 12 часов в пути. Снова лежу, закрыв глаза. Но теперь у меня другое настроение. Несмотря на наш провал на конкурсе, я хочу танцевать. Пока меня не выгонит Г.И. я не уйду! Я буду стараться. Пусть как лягушка в сметане, и не важно, собьётся масло или нет. И ничье я место не занимаю, если бы кто-то был лучше и достойней, разве бы его Г.И. уже не поставила на мое место в танцах? Я там, где должен быть. I'll face it with a grin.
Иринка садится рядом, я чувствую её запах. «Опять не спишь, и улыбаешься? Поговорим?» «Давай! – говорю, - Поговорим. С удовольствием! А твой-то где?» «Да они там в карты играют и пиво пьют». «А-а-а, говорю, понятно». И мы болтаем обо всё на свете.
А литература? Да, кто сказал, что я могу что-то в литературе? Кому интересно то, что я пишу? Да только мне. А вот в Ленинск-Кузнецке нам (ну и мне тоже же) аплодировали так, что, кажется, всё не напрасно. И пусть танец это искусство временное, и никто не вспомнит об этом уже через двадцать лет. Зато сейчас я по-настоящему счастлив и на сцене и за кулисами.
My soul is painted like the wings of butterflies
Fairytales of yesterday will grow but never die
I can fly - my friends
Сергей Решетнев © Фото Sergey Suhovey