Читать повесть с начала.
***
Ну вот, хорошо уходить, вовремя разобравшись с земными делами, а если много недосказанного и незавершенного остается после нас – приходится писать письма. Как я сейчас, в общем–то без особой надежды на получение их тем, кому они адресованы. Эта невозможность быть понятой или даже просто услышанной – мучительна. Странная ситуация, когда выбывает не адресат, а отправитель. Нет, не зря говорилось, чтобы каждый день – как последний. Чтобы точки – расставлены, слова – сказаны, дела – сделаны, ну или хотя бы начаты. Сегодня. Завтра может и не наступить.
Что остается после нас? Многое. Все то, чего мы касались – душой ли, телом ли, какой либо иной из человеческих оболочек. Все, что видели или слышали, делали своими руками или придумывали. Все, с кем пересекались наши земные пути – остаются. Даже если снести на помойку вещи, останется еще целый мир. Который, за исключением неких органолептических ощущений никогда не перестанет нам принадлежать. Другое дело, каким мы его оставляем. Недоделки-сараюшки с паутиной по углам или, как вариант, домик-пряник у моря, с садом из роз и калиткой, открывающейся прямо в рассвет.
Кто сказал, что с уходом из биосферы кончается и наше участие в земных делах? Не верьте. Кроме мелких пакостных шалостей, так радующих иногда нашу отстраненную сущность, можно еще делать и что-то общественнополезное. Помогать нуждающимся в помощи, например, или музой подрабатывать у художника-музыканта, да мало ли чем можно заняться здесь, на свободе, в отсутствии физических законов.
Как мы определяем, кому нужна помощь? Очень просто – находящиеся в критическом положении излучают в пространство некие тревожные волны, которые улавливаются нашими обостренными чувствами. А выбор – помогать или нет – за нами. Иной раз о помощи взывает такой дрянной человечишко, что и мараться об него неохота. И мы, непринужденно принимаем образ слепоглухонемых, и летим себе дальше в пространство. Мы даже можем материализовывать мелкие предметы, в которых отчаянно нуждается попавший в те или иные неудобства субъект. Вот, например, идет себе замученная нуждой и бытовыми проблемами домохозяйка по магазину на предмет покупки хлеба и молока и вдруг понимает, что денег-то у нее и нет. Отданы денежки час назад некстати подвернувшейся учительнице младшего сына на какие-нибудь надуманные школьные потребности. Стоит хозяйка перед молочной витриной с наваленными там подтекающими пакетами и очень остро ощущает, что жизнь не удалась. Даже не то что не удалась, а - предел, за которым пугающая темнота.
В оцепенении и притуплении чувств она, бедная, и не слышит легкого свиста под ухом, а наклонившись незаметно вылить накопившиеся в глазах слезы, видит у своих ног новенький хрустящий пятидесятирублевик. Нет, мы их здесь не печатаем, но не скомканную же бумажку посылать. Вообще, наши женщины достойны самого лучшего. Они только боятся в это поверить. А те, кто поверил – вот загляденье-то! – имеют это лучшее во всех видах.
А бедная домохозяйка, цепко зажавшая волшебную денежку в кулак, поспешает на кассу. Конец света откладывается еще на один день.
Человека ограничивает только его воображение. И пожелай он не отсрочить нужду, а достойной жизни – и была бы она ему. Мы же, небесные помощники ваши, всегда рядом. Только позовите.
Кстати, нас к оказанию помощи людям никто не понуждает. Это внутренний посыл такой, зудеж под воображаемыми ребрами. Это – как дать милостыньку просящему или руку протянуть в опасные затягивающие пучины. А можно – и мимо, посвистывая. В пространства бесконечные, неведомые – некогда мне, мол, тут особо с вами, у меня страшный суд на носу.
Продолжение следует.
(Все фото на всех обложках постов публикуемой повести - автора).