Лента шоссе убегает вдаль. Сеет мелкий холодный дождь. Вдали от крупных городов дороги Свердловской области пустынны. Мы в пути уже четыре часа. Пора делать остановку.
Вот и придорожное кафе. Мальчишки, мои внуки, потихоньку ворчат, что бабушка придумала куда-то ехать в непогоду. Ворчит и муж. Он теперь не любит ездить на дальние расстояния, да ещё по незнакомому маршруту. Я молчу. Несмотря на непрекращающийся дождь и недовольство попутчиков, меня наполняет радостное предчувствие встречи со своим прошлым. Мы едем в город моего детства, город бабушки и дедушки, родителей мамы.
Кроме меня из всей нашей компании только дочь, взявшая на себя в поездке роль штурмана, в дополнение к современному навигатору, не теряет хорошего расположения духа. Время от времени она прикрикивает на мальчишек, увещевая их, что поездка в незнакомые места всяко полезней, чем сидение перед телевизором, и успокаивает отца: он замечательный водитель и торопиться нам некуда – отпуск.
Между нашими городами всего пятьсот километров. Теперь это расстояние на машине можно преодолеть за несколько часов, а в далёкие советские времена путешествие на поезде длилось почти двое суток.
Я не была в этих краях более тридцати лет. Когда бабиньки не стало, провожала её моя мама. Мне не позволили заботы о маленьких детях. С тех пор никто из нас сюда не ездил. Потерялись связи с подружками-сестричками. Пока мы учились, выходили замуж, рожали детей в разных уголках нашей страны, на время показалось, что старые привязанности не очень важны.
Но это только показалось. Раньше бабушка в своих письмах подробно сообщала мне о маленьких и больших новостях наших сродников. После её ухода я что-то узнавала от своей мамы и её двоюродной сестры, с которой она поддерживала отношения, но это касалось уже совсем другой родственной ветви. Потом и эта веточка обломилась.
В последние время, всё чаще вспоминая счастливые моменты, проведённые рядом с бабинькой, и скучая по её теплу, я отчаянно, но безуспешно пыталась найти своих сестрёнок в интернете. Вдруг полгода назад увидела в социальных сетях фото одной из них, самой любимой. Воодушевлённая, написала ей пространное сумбурное письмо, но до сих пор не получила ответа.
Наверно, я довольно часто говорила о беззаботном и светлом детстве у бабушки. И этим летом моя дочь решила, что пришла пора показать детям Свердловскую область. Она уговорила сопротивлявшегося поначалу отца и развеяла мои сомнения о том, что у нас там никого не осталось. И вот мы едем. А дождь идёт и идёт. Промозгло. Холодно.
На ночлег остановились в забронированной по инету квартире в городе, соседнем с городком моего детства, расположенном от него всего в двенадцати километрах.
Наутро ничего не напоминало о вчерашней непогоде. Светило солнце, небо удивляло пронзительной синевой.
К радостному ожиданию встречи примешивалось беспокойство – а вдруг я заблужусь без провожатых! Я могла заплутать в трёх домах, не только в трёх соснах. Наверняка, ещё и город перестроился. Даже названия улиц не помню!
Наша машина въехала на небольшую площадь, мощённую булыжником.
– Ребята, давайте пешком прогуляемся. Я ведь никогда не ездила здесь на машине, – попросила я.
Волшебство случилось сразу, как только подошвы коснулись мостовой. И как я могла бояться, что потеряюсь здесь?! Вдохнув деревенский воздух, прислушавшись к шуму плотины, я как бабочка на огонёк устремилась по протоптанным дорожкам и тропинкам к одной мне известной цели. В этот день внуки время от времени пытались пожаловаться на усталость и урезонить не на шутку разогнавшуюся бабушку. Не тут-то было!
Сначала я пробежалась по аллеям старого парка. В глубине его неожиданно обнаружилась уцелевшая танцевальная площадка. Сюда в юности мы бегали на танцы. Круглая, с пробивающейся сквозь стёртые плиты травой, окружённая штакетником и скамейками вдоль него, с крытыми подмостками для оркестра. Как громко звучала музыка в летние вечера!
– Бабушка! Смотри, какие большие иголки на этой сосне! – прервал мои воспоминания младший внук.
– У сосны не бывает таких, – возразил старший.
– Эта гигантская! Видишь, какая высокая!
– Мальчишки! Это не сосна. Это кедр! – обрадовалась я старому знакомому.
– Давай, найдём шишки! – предложил младший старшему. – Бабушка говорила, что они вкусные.
– За шишками люди в тайгу ходят. Здесь уже птицы всё выклевали, видите – пустые, – разочаровала я мальчишек.
Мы смотрели на могучее дерево с восхищением.
Оно стояло тут и тогда, когда мы с девчонками прибегали в парк, а потом весёлой стайкой возвращались обратно по этой липовой аллее, протянувшейся вдоль пруда. А вот и мостки, где бабушка учила полоскать бельё. Вид у них довольно хлипкий, всё поросло осокой. Конечно, кто же сейчас бельё в пруду полощет? А дома на берегу те же самые, деревенские.
Мигом пролетела знакомый проулок. Вот она – наша улица. В груди радостно ёкнуло. И название пришло сразу – третья Балковская. Не знаю, есть ли ещё в каком-то другом месте улицы, которые, прозываясь одинаково, различаются по номерам, как дома? Здесь этих Балковских аж семь штук. И пересекает их речка с таким же именем, потому как течёт по балке.
Конечно, всем этим улицам давным-давно поменяли наименования, но люди по обыкновению пользовались старыми. Я с детства знала эту странную особенность с множеством имён и в городе, и в нашей семье. Мы произносили одно название улицы, а на конверте писали другое. Бабинька носила одну фамилию, моя мама – другую, общую с папой, а в детстве вовсе – третью. Из вечного детского стремления докопаться до сути я рано узнала, что у мамы, пока она не вышла замуж, была фамилия её отца, а дедушка Андрей не родной ей папа, а значит мне не родной дед. Эта деталь никого не волновала, потому что более родного и любимого папку и дединьку представить было невозможно.
Издали увидела бабушкин дом. Тот же самый, на шесть окон. Какое счастье! Правда, постарел, как будто присел. Ворота давно не красили. Окошки погашены. На подоконниках не видно бабинькиных цветов в глиняных горшках. Раньше они пышно цвели большими красными и фиолетовыми колокольчиками и назывались красиво – глоксиния. С улицы казалось – окна расцвечены огнями.
А в кухне стоял раскидистый куст столетника. Бабушка почитала его лекарством и, когда хотела подлечиться, просто отламывала колючий лист и с хрустом ела. Я однажды тоже попробовала, но долго потом плевалась.
Вспомнилось, как весело здесь проигрывался жаркий летний Иванов день. Обязательной частью праздника являлось обливание друг друга водой. Для этого ребятишки вооружались насосами, сделанными из камышовых трубок, их набирали в зарослях у речушки. И домой с гулянья я возвращалась промокшая до нитки.
Однажды в такой день мы с моей любимой сестрицей Людой (мне исполнилось тогда двенадцать, а ей четырнадцать лет), облив водой соседского мальчишку Колянко, понеслись во весь дух к нашему дому. Мокрый товарищ по играм помчался вслед за нами. Тут как раз на дороге попалась моя бабинька, шедшая от колодца, с коромыслом на плечах. Мы с Людой с визгом спрятались за её спину, а Колянко, разогнавшись, выпустил весь водный заряд из самодельного насоса прямо в пышную бабушкину грудь. Остолбенев от неожиданности, он прикипел к поляне и только бормотал скороговоркой:
– Тётя Маруся, я не хотел! Простите меня! Я не хотел!
Бабинька неспешно сняла с плеч коромысло, поставила полные вёдра на траву и вдруг окатила из одного из них оторопевшего парнишку с головы до ног холодной колодезной водой.
– Вот и я поиграла! – засмеялась она и направилась к воротам, провожаемая нашим дружным хохотом.
Я постояла возле дома, мысленно вошла во двор, прошлась по избе. Стены горницы по обычаю того времени украшали портреты. В центре – бабинькин, по бокам – фото её мужей, Николая и Андрея. Не от сладкой жизни выходила она замуж дважды. Первый раз совсем молоденькой девушкой. В семье имелось ещё две дочери, в девках засиживаться было негоже. Образование, четыре класса церковно-приходской школы, считалось достаточным. С Николаем прожила недолго. Родила четверых детей, троих похоронила в младенчестве. Сам Николай тоже умер молодым от сердечной болезни, оставив бабушку с четырёхлетней дочерью на руках.
Для своего второго мужа Андрея, ставшего родным папкой моей маме, она была четвёртой женой. Ото всех уходил. С ней остался. Эти семейные подробности я выведала в довольно нежном возрасте, и чем старше становилась, тем больше гордилась своей бабушкой. Золотой характер! От таких – не уходят! Я никогда не видела её унылой или сердитой. Даже когда у дедушки случался редкий приступ извечной русской болезни – запой, она не ругалась, ухаживала за ним и даже в этой ситуации находила повод для шутки. Овдовела во второй раз в пятьдесят шесть лет.
Когда я студенткой собралась замуж, она с житейской мудростью напутствовала: «С мужем не ссорься! Когда в дом придут сродники или друзья, обязательно посади за стол. Даже если в доме ничего нет, картошку свари и чай вскипяти». Сама она так и жила по этому принципу. Редкий день к нам в хату не заходили на приветливый бабушкин огонёк соседки, молодые и не очень, посоветоваться по хозяйственным делам, сродники – повечерять за чашкой чая и поделиться семейными новостями, мои подружки – поиграть на завалинке. Всех встречали с радостью и улыбкой.
Сын бабушкиной старшей сестры привёл в дом жену, не посчитавшись с мнением матери. Та присмотрела себе в снохи девушку с приданым, а тут – приезжая сирота без роду и племени. Нелегко ей приходилось угождать свекрови. Выручала моя бабинька: отогревала, жалела, советовала.
В характере её причудливо сочетались радушное хлебосольство с привычкой постоянной экономии, приобретённой за те нелёгкие годы, о которых я во времена счастливого детства даже не догадывалась. В доме не выбрасывалась ни одна тряпочка, ни один, казалось бы, ненужный клубочек, всё шло в дело. Вязальный крючок или юркий челнок, послушные бабушкиным рукам, превращали их в красочные и добротные половички и коврики. Не однажды я видела, как моя бабинька при наличии большого количества стряпни в доме готовила себе отдельное кушанье. Она накладывала в чашку сухарики, заливала их кипятком и кидала туда какую-нибудь зеленушку.
– Что это, бабинька? – спрашивала я.
– Тюря, – улыбаясь, отвечала бабушка.
– Это вкусно?
– Вкусно, Анюта.
– Дай попробовать! – я хватала ложку, зачерпывала горячую кашицу и совала в рот. – Нет, бабинька, невкусно!
– Ну, пойди, покушай кисельку.
– А киселёк клюковкин?
– Клюковкин, детка…
Киселёк у бабиньки знатный. Нижним слоем в больших тарелках разливалась густая манная каша, сверху – такой же густой кисель. Лакомство застывало, и его можно было резать, как пирог, и именно кушать, а не пить.
Я улыбнулась, вспомнив и другой разговор.
– Мама, зачем ты ешь позавчерашнюю окрошку? Она закисла! Вылей! – возмущалась моя мама.
– Да пусть лучше пузо лопнет, чем добру пропадать! – смеялась в ответ бабушка.
Время двигалось к обеду. Нужно ещё многое успеть. В первую очередь – побывать на кладбище. Бабушка маленькую водила меня туда, показывала последние пристанища родственников. Вместе с ней и это путешествие казалось вовсе не грустным. Она разговаривала с ушедшими, как с живыми, прибирала могилки, угощала меня домашними постряпушками. Да и само кладбище стояло на весёлом месте, было чистым и ухоженным.
Дорога к нему шла вдоль луга, который в этот день поражал пышным многоцветьем. В душе вновь проснулось опасение заблудиться. Но, видимо, сама бабинька помогала мне сегодня. Я вышла к её памятнику, будто знала дорогу.
Потом мы снова, уже не спеша, бродили по улицам моего детства. В кармане куртки лежал конверт с надписанным маминой рукой адресом. Там жила её двоюродная племянница, моя троюродная сестра по дедовой линии, которую я не помнила в силу разницы в возрасте. Но жива ли она? Ведь письму этому уже лет пять. Да и улицы с таким названием я не знала.
И опять провидение вывело меня на знакомую с детства первую Балковскую, которая и оказалась той самой. Даже дом не пришлось долго искать. Ворота открылись, навстречу вышла женщина значительно старше меня. Видно, только что оторвалась от огородных работ.
Я сумбурно объясняю, кто мы такие. Вижу, как засветилось радостью её лицо и руки потянулись, чтобы обнять. Мы долго сидим на завалинке под окошком с кружевным наличником. Мне не хочется тратить время на чаепитие с вновь обретённой сестрой, хочется говорить и говорить…
Тамара знает много из того, что случилось с семьёй задолго до моего рождения. Она рассказала, как в тридцать седьмом году расстреляли родного брата наших дедушек, как близкие поддерживали друг друга во время войны, как ровесницы моей мамы выходили замуж за уцелевших, но покалеченных мужчин.
К сожалению, Тамаре ничего не известно о сегодняшней судьбе моих сестёр со стороны бабушки, они не приходятся ей сродниками.
– Я так любила приходить в гости к тёте Марусе! Её дом всегда встречал какой-то особенной чистотой и теплом, – сказала она уже под конец нашей беседы. – А ты знаешь, что твоей бабушке смолоду дали прозвище «Огонёк»? Всё у неё получалось легко, она никогда не унывала, шустрая была и весёлая.
На обратном пути мальчишки засыпали вопросами о том, кто кому кем приходится, потом вместе с моей дочерью взялись выуживать информацию из интернета о маленьком уральском городке своих предков.
А я думала о бабиньке. Я не знала её молодой, но огонёк доброты и жизнелюбия горел в ней всегда. Как русская печь обогревает избу, так и бабинькиного душевного тепла хватало на всех, кто был и рядом, и далеко. И ещё я знала, что вернусь сюда не один раз и обязательно разыщу своих сестёр ради семьи и в память о бабушке.
(Фото из интернета)
2018