Рассказывал Олег Павлович Табаков в одной из телепередач, посвящённой театру и всему, что около. Дословность не гарантирую, но стиль повествования постараюсь выдержать.
Театральные артисты – люди сплошь самобытные и талантливые, абсолютно не терпящие какой бы то ни было рутины, уныния и серости. Искромётный юмор - в большинстве случаев их родная стихия.На театре дня не проходит, чтобы кто-то кого-то не подколол или не разыграл. И это, заметим, в обычный день. Чего же тогда ждать от кульминации процесса – дня генерального прогона перед театральной премьерой!
Новая постановка –это для труппы всегда яркое и назабываемое, в высшей степени исключительное событие. И чем ближе последняя репетиция перед генеральным прогоном, тем большего напряжения достигают внутритеатральные интриги, фишки и приколы. Ни один уважающий себя артист, служитель Мельпомены, мастер театральных подмостков не позволит себе оплошать и бестолково пропустить столь священное событие!
В одной из новых постановок партнёром по сцене Олега Табакова был незабвенный Михаил Козаков. И там, где после длинного, очень длинного монолога Олега Павловича, изобиловавшего фонтанами эмоций и накалом неудержимых страстей, в котором артист буквально выкладывался на десять тысяч процентов, и именно там, где должна была последовать осмысленная, содержательная, высокохудожественная и продолжительная ответная речь Козакова, он категоричным, надменно-пренебрежительным и безапелляционным тоном выдал короткую, циничную и убийственную по своей красоте фразу:
- Такому рассказчику х… за щеку!
Надо ли говорить, что, произнесённая Мэтром под сводами родного театра, на освящённой величайшими мастерами театрального искусства сцене, в полнейшей, трепетно оберегаемой тишине генерального прогона, эта фраза обрушила абсолютно всё, что на данный момент вообще могло быть обрушено в театре.
Ёжику понятно, что генеральный прогон был безнадёжно испорчен. Доиграли, кто как мог. По домам расходились глубоко за полночь, всё ещё продолжая выяснять и спорить, кто перед кем и сколько должен проставляться. При этом главреж в категоричной и весьма недвусмысленной форме строго-настрого запретил Козакову повторять этот опыт на премьере.
На этом всему бы и кончиться.
Да. Если бы это происходило где угодно. Но не в театре.
Теперь вся труппа с нетерпением ждала премьеры. Ведь так отменно начатое никак не могло просто так взять и кончиться!
Олег Павлович Табаков:
- И я как в воду глядел! Премьера. Мой выход. Выхожу, говорю монолог. Сам искоса поглядываю на Мишку. Такое чувство, что весь зал, вся Москва, весь театральный мир ждёт той самой его убийственной фразы. Напряжение на сцене и в зале зашкаливает.
Кончил. Смотрю на Мишку. Жду. Знаю, что что-то будет, не может не быть. Наверняка нарушит Мишка строгий запрет Главного, в противном случае всё начатое - впустую! И весь зал, вся Москва ждёт! И вот этот мерзавец, молча, не спеша поворачивается ко мне и тут весь зал, от партера до галёрки, видит его гладкую, до синевы выбритую щёку, за которой внутри весьма явственно и довольно красноречиво, на грани похабства, просмативается бесстыжий бугор, бугрище мишкиного языка, имитируя сами знаете что! И молчит. Держит знаменитую МХАТовскую паузу.
Как доиграли – не помню. Одно спасло, что в зале уже не было человека, способного следить за ходом действия и репликами главных героев.
Никто из нас никогда ещё не ждал с такой надеждой занавеса.
И не помню никакой другой премьеры, которую бы мы так обмывали!
Конец телетрансляции
Спасибо, что зашёл на канал, мой дорогой читатель, я старался для тебя, отблагодари подпиской.)